Дачный чердак — место старое, облезшее, с дырой вместо входа — был хранителем многого, о чем люди обычно умалчивают.
Таинственный и немноголюдный, сегодня он жадно впитывал в себя особо пикантные чувства — вернее, их приглушенные, сокровенные проявления.
— Иди в жопу, пидор обоссанный. Борис, я натурал. Натурал! НА. ТУ… А-а-а-ау!
Грубый шлепок. Адресат сего заявления, по-волчьи ухмыльнувшись, цепко схватил жертву за ягодицы и притянул к себе — послышалось агрессивное шипение.
Потом поцелуй. Резкий, глубокий, ощутимый — уж об этом Борис позаботился.
Бесцеремонно скользнув рукой по плоскому, мягкому животу, он спустился чуть ниже и метко, цепко сжал пальцы.
Возбужден.
Жертва ругнулась и, пытаясь сопротивляться, внезапно толкнула в грудь.
Поцелуй прекратился.
Шлепок.
— Ты был плохим дрыщиком, Кирочка, — маньячно произнес Борис, растягивая слова.
Кирилл поморщился.
— ПЕРФОРА-А-АТОР!!! — заорал он, что есть мочи.
И тут же оказался отпущен.
— Ох, ну что опять. — Маньяк состроил недовольную мину.
— Я мизинцем ударился…
***
А в это время две милые девушки ели сочную курочку, пережевывая одну и ту же тему — как и несчастную птицу — с нехилым аппетитом.
— Даш, Даш, я хочу признаться папе, — как-то обреченно проговорила младшая, Ира.
— В том, что твоя девушка сожрала всю красную икру?! — ужаснулась другая, ее сестра. — Убьет вас обеих.
Младшая лишь притворно вздохнула.
— В том, что у меня вообще есть девушка, глупая…
— Хочешь совет? — Собеседница нахмурилась. — Не стоит. Я даже не представляю его реакцию после случая с мамой.
Ира взгрустнула — год назад родители развелись, сразу же после внезапного самопознания матери, незамедлительно ушедшей к любовнице.
— Даш, а может, все-таки сознаться? — Прогнав мрачные мысли, она продолжила гнуть свою линию. — Отец ведь так смотрит с надеждой, намекает, как может, что внуков хочет, а я…
— А ты несовершеннолетняя, значит, тебя можно наказать: от домашнего ареста до переезда к бабушке Люде. — Сестра повела бровью и с ужасом добавила: — Сема вообще неделю с синяками ходил!
— У Семы родители — гомофобы вонючие, а папа наш… он не такой, ясно! Он же маму не побил, вот!
Даша только хмыкнула.
— Дело твое. Если что — я шарю в медицине.
***
Сидящий сверху парень был тяжелым — худое, астеническое тело Кирилла это стальную груду мышц ощущало вдвойне, но подобные «посиделки» он любил.
Борису нравилось, как он сложен, ему нравилось и значительное превосходство в силе. Он обожал щупать тело Кирилла, по-хозяйски касаться едва заметно очерченных мышц и чувствовать беззащитность своей жертвы.
И это была добровольная беззащитность.
Пальцы Бориса были влажные и чуть ли не по-женски аккуратные. Прикосновения их к коже всегда чем-то отдавались внутри Кирилла — болью, жжением, помутнением рассудка.
И жаром. Вспыхивающим жаром нарастающего возбуждения.
Чердачные доски такие холодные… Игра контрастов будоражила организм едкими мурашками, бежавшими по голому торсу.
Широкая ладонь Бориса легла на выпирающие ключицы и скользнула чуть выше, немного болезненно сжав шею — парень вздрогнул. Он старался не отводить глаз от партнера, а тот — не прерывать тактильного контакта.
Его тело реагировало по-прежнему остро.
В руках у Бориса была веревка.
Миг — и руки Кирилла оказались заломлены над ним, затем привязаны к дощечке, торчащей в месте дыры.
Борис действовал быстро.
— Только сильно не трепыхайся, — предупредил парень, — чердак старый…
***
Две милые девушки смотрели телевизор — шла какая-то спортивная передача, абсолютно не интересная ни одной из них, но вот рядом сидящий отец, кажется, болел за выигрывавшую команду.
Если тактика приличная, то и настроение у отца соответствующее, что на руку младшей из них.
— Даша, принеси попкорн, а? — Ира всем своим видом выразила чрезвычайную заинтересованность происходящим на экране, умоляюще посмотрев на старшую.
Даша, скривившись, пошла на кухню.
Ира собралась с мыслями: этот диалог она продумывала всю ночь. Слишком круто, чтоб испортить.
— Пап, а, пап. — Однако неуверенный тембр ее голоса оставлял желать лучшего. — Я…
— Я тоже рад, что они победили! — с самыми щенячьими глазками, на которые только способны папы, воскликнул отец, ненароком перебив дочку.
Он не заметил сбивчивости ее интонации, ровно как она не заметила, что матч завершен.
Ире стало конкретно стыдно.
— Попкорн заказывали? — весело пропищала Даша, уверенная, что внезапная вспышка смущения — это от уже совершенного признания, и посчитавшая своим долгом разрядить обстановку.
А потом она увидела отца. Не изменился в лице — по-прежнему счастлив за свою любимую команду.
Значит, можно.
— Я тоже лесбиянка.
Отец мгновенно застыл — в глазах его читался шок средней степени. А младшая буквально вылупилась на сестру, прожигая ту взглядом так, что бедная девушка сама шокировалась. Но спустя миг обе — Ира, затем Даша — облегченно вздохнули.
— Что ж, — начал отец, эмоционально настроившись и собравшись с мыслями — его речь была чересчур спокойной, видимо, сказывалось состояние. — Я рад, что ты честна со мной.
— И я лесбиянка, — вставила Ира, воспользовавшись моментом.
Настрой отца вмиг спал.
— Я уважаю ваш выбор, но, блять, мне кто-нибудь приведет мужика в дом?!
Раздался оглушительный грохот. Все вздрогнули — похоже, сверху.
Вместе с обломками досок и опилками с чердака прилетели два человека.
Парни. Полуголые. Лежащие друг на друге.
Минута понадобилась, чтоб одни поняли, что происходит, а другие оправились от боли и потрясения и, кряхтя, встали на ноги.
— Ну, видимо, я, — раздраженно воскликнул Кирилл, злобно покосившись на «мужика». — Говорил ведь, чтоб не трепыхался, а сам… Пидор обоссанный!
Отец молча хватал ртом воздух.
— Я уважаю твой выбор, — повторил он уже злобно. — Но зачем врать, что он чинит чердак? И постоянно кричать «перфоратор»?
— Догадайся, — только шикнул сын и, захватив Бориса, отправился в свою комнату.
Девушки тоже разошлись, оставив отца наедине с их признаниями.
А отец подумал-подумал и решил: да ну их в задницу. Он же не гомофоб.
— Ира, сделай мне бутерброд с икрой, — окликнул он младшую дочь, желая показать, что ничего не случилось.
Ведь для него главное — семейное счастье.