Девятилетняя девочка в сером платье сидит, поджав ноги, на ящике, в окружении порванных рыболовных сетей. Её губы беззвучно шевелятся, когда тесак торговца рыбой тяжело опускается, отсчитывая глухие удары.
Стук. Рыбную голову смахивают с доски на прилавок, затем - в ведро. Стук. Ещё одну.
У них пустые водянистые глаза, совсем как у Драво Флимма.
Затем торговец брал нож поменьше и потоньше. Странно затуманенные глаза девочки не отрывались от кончика тонкого лезвия. Вот оно легко вспарывает брюхо. Грубые пальцы раскрывают края раны, а затем руку запускают целиком внутрь, выскребают внутренности. Над ведром с требухой вьются жирные, назойливые мухи.
Стук.
Мёрзнущие пальцы слегка покалывает. Аралии кажется, что сейчас она бы всё отдала, чтобы запустить руки в какое-нибудь тёплое место. Например, во влажные внутренности - нет, не рыбьи. У рыб холодная кровь. Об их распотрошённые тела никак не согреться.
Стук.
Отец встревоженно придерживает её за плечи, когда, вытянувшись в струнку, Аралия несколько раз ударяет по двери закрытой лавки обувщика Флимма. Кто-то возится с той стороны, не спеша отпирать. Девочка закусывает губу и стучит ещё раз, уже настойчивее.
– Закрыто! – отрезает сварливый женский голос. От него хочется спрятаться, сбежать, и Аралия оглядывается на отца в поисках поддержки. Лорган выступает вперёд, не убирая ладони с её плеча.
– Мы не отнимем у вас много времени. Видите ли, моя дочь - подруга вашего сына. В порядке ли он? Его давно не видно…
Аралия комкает передник с такой силой, что ещё немного, и тонкая ткань разойдётся в напряжённых пальцах. Отец, как всегда, спокоен и твёрд, но она дрожит, как на ледяном ветру. Он не видел той бесконтрольной ярости, искажавшей лицо старшего Флимма. Не знает силы его ударов.
Дверь чуть приоткрывается, удерживаемая цепочкой. Недовольная женщина с одутловатым лицом смотрит на Аралию, не наклоняя головы, как на надоедливое и очень мерзкое насекомое.
– Нет его!
– А где…
– Учиться отдали, поняла? Может, хоть кто ему мозгов в голову вобьёт… Идите, идите отсюда! У нас с мужем дел невпроворот!
Она торопится закрыть дверь, но Аралия повисает на ручке, всем весом дёргает назад. Жалобно трещит старый косяк.
– Куда?
– Что?
– Куда вы его отдали?!
– К проезжему одному, он не отсюда… Отпусти немедленно дверь! Вы!
Гневный взгляд Салли, метающий молнии, останавливается на Лоргане.
– Может, и вашей дочери бы чему-нибудь поучиться. Во всяком случае, как разговаривают со старшими!
Сейчас Аралии всё равно, что о ней подумает отец и прохожие. Слишком явно вырисовываются страшные картины, что на самом деле могло случиться с другом. Трясёт до самого нутра; девочка видит, как его переломанное тело заталкивают в мешок и засыпают землёй. Она хватает Салли Флимм за руку и кричит:
– Что вы с ним сделали?!
Пальцы отца на плече сжимаются ласково, но настойчиво.
– Успокойся, родная. Не стоит так…
– Они врут! – девочка царапается и визжит. – Врут! Они его ненавидели! Папа, позови стражу! Папа!
Её, конечно же, отталкивают – что может сделать ребёнок взрослой женщине? Мать Энвера напоследок рявкает: “Чтоб тебя больше здесь не видела!” – и дверь мастерской захлопывается с такой силой, что чуть перекашивает вывеску.
Стук.
Аралии хочется кричать, но она продолжает отрешённо смотреть, как опускается тесак торговца.
Перед её внутренним взором родители Энвера затравленно переглядываются над трупом сына, чтобы затем приволочь острый нож. Салли подаёт лезвие мужу, и тот разрезает мёртвому Энверу живот, словно разделывает рыбу. Через разрез они пихают внутрь тела камни. Так делают, чтобы мертвец никогда не всплыл.
Стук.
Салли Флимм, брезгливо морщась, кое-как штопает разрез. Тот, кто был её другом – теперь просто куча мяса в грязном мешке. Ночью они прокрадутся к порту и выбросят его с дальнего пирса. Плечи трясутся. Сегодня тепло и светит солнце, но руки такие холодные, что не согреть, как ни растирай.
Стук.
Шея человека толще рыбьей. Интересно, сколько понадобится ударов, чтобы её рассечь? Первый удар должен быть очень, очень быстрым. Если повезёт, первая жертва захлебнётся в крови до того, как издаст хоть звук. В открытом бою никак не справится сразу с двумя противниками, которые крупнее и сильнее. Но, если сбежать тайком… Если пробраться в мастерскую, когда они будут спать…
Давно не слышно новых ударов. Подняв голову, девочка в сером платье видит, что торговец отошёл и о чём-то переругивается с другими рыбаками. Тесак покоится на прилавке, рядом с обезглавленным морским окунем. Кровь бежит по жилам быстрее, когда Аралия представляет, как разрежет преступников на части, заставит беспомощно трепыхаться и ждать конца. Пусть почувствуют себя беззащитными. Пусть ответят за всё.
Два голоса сражаются внутри неё. Один, такой тёплый, принадлежит отцу Лоргану. Он повторяет, что, если она полагает, что Флиммы действительно расправились с сыном – нужно обратиться к страже и призвать их к суду. Не осуждает её жажду возмездия, хоть и не может до конца понять. Этот голос сочувствует ей; его обладатель нежно треплет по волосам и уговаривает подождать – может, Энвер ещё даст о себе знать.
Второй ожидает кровопролития с восторгом и азартом. Он подкидывает ей всё новые идеи, как можно обездвижить чету Флиммов и сколь чудовищно надолго растянуть их агонию.
Когда закончишь отрежь им головы у них наверняка в доме найдётся хорошая пила
Когда Аралия приходит в себя, она понимает, что ручка тесака, отложенного торговцем, уже в её руке. Перепачканное в рыбьих потрохах лезвие надёжно спрятано под передником.
Первый голос сокрушается о том, на что она готова пойти.
Второй звучит куда громче.
***
Кажется, время в храме застыло. Аралия точно не раз уже стояла так, на лестнице со сбитыми ступенями, и смотрела на разросшийся колючий куст на краю обрыва.
– Так и знал, что найду тебя здесь.
Энвер выходит ей навстречу из-за надгробий, приветственно раскидывая руки. Совсем слегка, как знак доброй воли, а не предложение сейчас же броситься ему в объятия. В первый миг хочется отступить, сослаться на дела и спрятаться за надёжными храмовыми дверями.
Прежде Аралия мечтала привести его сюда, но к двадцати годам уже предпочитала, чтобы две стороны её жизни никогда не пересекались. Энвер ждал там, в тайной части, сокрытой от остальных. В родном доме она могла забыться. Сделать вид, что не существует нависшей над ней кровавой тени, и она не отправится на охоту, стоит разрезать ночные облака серебряному лунному серпу.
– Что ты здесь делаешь?
Девушка, на чей шее повязан красный платок, еле сдерживается, чтобы не закричать, не потребовать, чтобы Энвер немедленно уходил. Взгляд тревожно мечется к задней двери и окнам: вдруг выйдет кто-то из жрецов? Меньше всего Аралии хочется, чтобы отец Лорган и Энвер однажды встретились вновь. Оба слишком сильны волей, слишком упрямы в своих стремлениях. Им не понять друг друга.
Волосы Энвера сильно растрёпаны, как будто с утра он забыл причесаться, и продолжают дыбиться, как ни приглаживай, с каждым порывом ветра. Аралия привычно тянется к нему и тут же растерянно замирает.
Что-то не так. Та же мимика, те же бездонные пропасти чёрных глаз, те же обманчиво расслабленные движения. И всё же…
– Что-то ты неприветливая сегодня, – нежданый гость тихо посмеивается. – Разве я не могу навестить тебя просто так?
– Можешь. Но чтобы явиться к храму…
– Да брось. Я же не помолиться у местного алтаря. – Энвер Горташ фыркает, как над несмешной шуткой. Затем он отходит, встаёт рядом с колючим кустом.
– Шикарный всё же вид.
Аралия вопросительно приподнимает бровь. Он тепло улыбается, подзывает ближе, походя похлопывает по руке: зажившие шрамы отзываются лёгким зудом. Она ищет в себе хотя бы след тумана, который заволакивает сознание при каждой встрече, но сейчас нет ничего. Только врождённые рефлексы хищницы твердят, что вокруг расставлена ловушка.
Он убирает волосы за ухо привычным жестом, и ответом на все подозрения становится гладкая, чистая кожа там, где она оставила метку.
– Подойди, посмотри тоже. Какого-то болвана опять выкинуло на берег.
Изображая покорность, она подходит и даже слегка вытягивается, будто разглядывая что-то внизу. Разумеется, на прибрежных скалах нет никакого тела, или даже кома водорослей, который можно было бы за него принять. Крадущиеся, лёгкие шаги за спиной совсем не похожи на уверенную поступь избранного Бейна.
Прежде чем её толкают в спину, Аралия резко наклоняется и перехватывает бледную, как у трупа, женскую руку, без сомнений перебрасывает убийцу через себя. Орин кричит - не от страха, скорее, рассерженно. С некоторым сожалением, даже не думая помочь, она наблюдала, как бледная фигура с искажённым злобой лицом карабкается по склону, за край которого уцепилась в последний момент. Орин не решается броситься, сцепиться в открытую: хорошо понимает, чей труп тогда вскоре извергнет море.
– Твоя маскировка не настолько совершенна, как ты себе представляешь.
Сестра по крови Баала жестоко скалится, сдвигает к переносице светлые брови. В длинной светлой косе видны несколько слипшихся прядей. Она никогда не смывает с себя кровь жертв до конца.
– Думаешь, сможешь вечно прикрываться благосклонностью Баала? – Орин почти по-змеиному шипит. – Ты! Ты никогда по-настоящему не чтила отца! С какой бы стати ему…
– Может, он видит, на что я способна. В отличие от глупого ребёнка вроде тебя.
– И на что же? Бегать, как шавка, по приказам самодовольного тиранчика? Трахаться с ним, забывая, кому служишь?!
Лицо Аралии остаётся бесстрастным. Про себя она молится, чтобы никто сейчас не открыл заднюю дверь.
– Раз Лорд Убийств всё ещё благоволит мне – значит, его мои действия более чем устраивают. Ты так не думаешь?
Орин рассерженно рычит сквозь стиснутые зубы. Аралия думает, что она похожа на хилую падальщицу, способную только тявкать издалека.
– Так и вижу, как долго продлится твоя “преданность”, стоит отцу захотеть выдранное сердце твоей любимой игрушки. А он захочет! – серо-чёрные губы искажает злая ухмылка. – Лорд Убийств возьмёт своё – твоими руками или моими.
– Или я отрублю тебе руки раньше, чем ты посмеешь вмешаться.
В одно стремительное движение Орин оказывается совсем рядом, жадно вглядывается в глаза Аралии, пока не разражается счастливым смехом.
– Да ты боишься! Боишься, что я сдеру шкуру с твоего любовничка! О, не беспокойся: я не откажу себе в удовольствии понаблюдать, как ты вскроешь его самолично!
Бледное лицо быстро меняется, обретая новые черты. И вот уже не серокожая девица с белёсыми глазами, а непримечательная полурослица в серых одеждах илматари удаляется через кладбище, прикрывая кривящийся в жестокой улыбке рот.
Аралия наблюдает, молча держась за ветку колючего куста. Длинные, тонкие шипы до крови раздирают ладонь.
***
Тёмные силуэты разрушенных башен неподвижны в ночи. Если смотреть вот так, лёжа без сна в пропахшем дымом спальнике, эти руины, ставшие для их отряда прибежищем на ночь, кажутся столбами, на которых держится бархатно-чёрный небосвод. Абсолютный мрак силятся разогнать крошечные звёзды, но даже они еле мерцают. Скоро и они погаснут остывающими угольками. Костёр едва тлеет в стороне. Если вытянуть руку, не видно даже смутного белого пятна. Закрывая и открывая глаза, едва замечаешь разницу.
Лёжа без сна, Аралия полагает, что, наверное, так и выглядит небытие. Тёплая, замершая пустота, в которой ты растворяешься, становясь частью бесконечной ночи. Такова она, освобождающая смерть? Женщине в красных лохмотьях хочется в это верить, потому что в противном случае ей придётся представить смерть как агонию, растянутую на целую вечность.
Смерть, что она несла, как утешение, своими руками.
Прохладный ветер касается щёк. Слезинка затекает в ухо, и Аралия быстро моргает.
Разве не это была её изначальная цель?
Память едва шевелится, разрозненная, разбитая. Дёргается, как полураздавленная многоножка. Вместо запаха дыма и листвы Аралия ощущает острый, будоражащий аромат пролитой крови. Мечта, столь больная и чудовищная, вырисовывается перед ней: картина абсолютного уничтожения. Тела на улицах, которые некому похоронить. Склизкие мясные наросты, облепляющие башни крепостей. Над всем этим разносится колыбельная, негромкая, но оглушительная в мертвенной тишине. Песню отражает эхо, отдающееся от стен зала с высокими потолками. На полу пляшут блики: свет проходит сквозь разбитые витражные окна неровными пятнами.
Женщина нежно перебирает тёмные волосы мёртвого мужчины, и её голос дрожит, захлёбываясь в рыданиях. Колыбельная обрывается булькающим хрипом, когда она вонзает нож в собственное горло.
Наяву Аралия смотрит в небо, боясь снова моргнуть. Она пытается осознать, отыскать немного надежды и света хоть внутри себя, хоть снаружи, но нет ничего. Или всё же есть? Маленький изъян в игре Мёртвого Трио. Трещинка в смертном основании, способная сломать планы богов.
– Ни тебе, ни Бэйну, не было выгодно, чтобы мы любили друг друга. Так ведь?.. – едва шевеля онемевшими губами, спрашивает Аралия.
Голос кровавого отца молчит.