— Даочжан, посмотри, какое сегодня чистое небо, — прощебетал Сяо Синчэнь.
Цзычэнь бы с радостью обратил свой взгляд на безоблачное ночное небо, но сил в себе отвернуться от стоявшего перед ним юноши найти не мог. И всё в нём — изящная выправка фигуры и плавная элегантность рук, блестящие в восторге глаза и растянувшиеся в улыбке губы — заставляло сердце заходиться в бешеном ритме, так, что становилось едва ли не физически больно. Сун Лань любил. Любил глубоко и нежно, любил до дрожащих кончиков пальцев, настолько, что прямо сейчас готов был сложить к ногам даочжана свою жизнь, но с той же точно силой боялся. Открыть своё сердце было страшно, страшнее, чем битвы с самыми кошмарными существами, что когда-либо попадались им на ночной охоте. Он — ярче сосредоточения света всех звёзд, он затмевал солнце, и когда Сун Лань глядел на него, то сразу невольно хотел зажмуриться, сдерживая проступавшие слёзы. И до того сильно хотелось протянуть руку и нежно погладить по щеке, скользнуть к шее, но смотреть на его светлую, широкую и искреннюю улыбку было столь завораживающе и куда более интимно, нежели любые, даже самые откровенные прикосновения.
— ... да, небо и впрямь прекрасно, — запоздало отозвался Сун Лань.
Сяо Синчэнь отчаянно хотел двинуться дальше, ближе к сверкающему водной гладью озеру, пробежаться вдоль берега. Босыми ногами забраться в прохладную воду, а Цзычэня утянуть, схватив под локоть, за собой, взъерошить его волосы, взбодрить холодными брызгами, заставить, наконец, улыбнуться и отдаться тому ребяческому настроению, что испытывал сам Синчэнь.
— Цзычэнь, — нежно прошептал он.
Обеими руками схватился за ладони Сун Ланя и повёл за собой, и всё улыбался, и Цзычэнь шёл, словно загипнотизированный, не видел пред собой ничего, кроме лица своего даочжана, больше ничего не хотел видеть. Но всё это пока не почувствовал, как неожиданно намокли ноги и ткани одежд. Синчэнь засмеялся, прикрыв наполовину лицо рукавом, а Цзычэнь мог лишь глупо хлопать глазами, глядя то вниз, на прозрачную воду озера, в которой стоял почти по колено, то на радовавшегося удачной шутке даочжана.
— Цзычэнь, хочешь искупаться?
Сун Лань обернулся к берегу, где остались Фусюэ и Шунхуа. Раз уж оружие не с ними, а одежды всё равно намокли, то почему бы не совершить маленькую детскую глупость? Игривое настроение оказалось на удивление заразным. Ночь ведь такая длинная, и никого кроме них здесь нет — истинно так. Цзычэнь без предупреждения резко кинулся на Синчэня, обнял его поперёк талии, стараясь повалить в воду.
Неожиданно, а оттого успешно.
Плеск воды, два звонких смеющихся голоса в ночи. Озеро было таким тёплым, почти горячим, попросту не успело остыть после долгого-долгого жаркого дня. Так хорошо, даже не скидывая одежд, было смыть с себя, наконец, дорожную пыль и пот. Синчэнь дурачился, брызгался водой в лицо Сун Ланя, сразу же отталкиваясь ногами от песчаного дна и отплывая подальше, если вдруг тот опасно близко протягивал руки. Лунная дорожка и отражения звёзд на поверхности размывались от их беспорядочных движений, ведь Цзычэнь безмерно сильно хотел хотя бы на считанное мгновение коснуться своего даочжана, но тот умело выскальзывал из его рук, не давая и шанса.
Так хорошо от того, что он рядом, что можно любоваться им, ещё более неземным из-за мягкого и холодного лунного света. Запутавшиеся волосы, облепившие изящное тело мокрые одежды, неизменная ласковая улыбка... но ведь он хотел касаться, он не хотел просто смотреть. Сейчас, такой прекрасный, прекраснее любого из тех, кто когда-либо с ним рядом был; сильный, талантливый заклинатель, изящный, искусный мечник, самый заботливый и нежный друг — до бесконечности можно было перечислять лучшие его качества, но самое важное — любимый.
— А-Чэнь, не заплывай в одеждах далеко, — отплёвываясь от воды проговорил Сун Лань.
Синчэнь снова нежно улыбнулся — сердце Цзычэня пропустило удар. И стало хуже, бросило в жар, когда тот подошёл ближе, взял вновь своими нежными пальцами за руки и опять потянул за собой. Сун Лань явственно чувствовал, что начинает гореть лицо, словно он опьянел, и теперь смущался даже сильнее прежнего. Под светом луны этого невозможно было разглядеть, но если бы только Сяо Синчэнь коснулся лица своего даочжана...
— Здесь не так глубоко…
Он будто бы хотел сказать что-то ещё, но резко замолчал, запутался в промокших одеждах, начал падать, утягивая Цзычэня за собой. Сун Лань инстинктивно дёрнулся следом, крепче схватил за руки и притянул ближе, теснее к себе, силясь защитить от неведомой опасности. Обнял за талию так крепко, словно и впрямь над даочжаном нависла смертельная угроза, но эта непосредственная реакция лишь от страха — кто знает, что может обитать на дне даже самого спокойного на вид озера? Ничего не могло бы случиться страшнее в жизни Сун Ланя, ничего хуже, чем потерять его, незаметно ставшего центром его маленькой вселенной и самой главной в его жизни отрадой.
— Пойдём на берег, — беспокойно и судорожно прошептал он.
Сердце Цзычэня быстро-быстро билось, грозясь пробить грудную клетку, сквозь мокрые ткани на своей коже Сяо Синчэнь отчётливо ощущал этот бешеный ритм, и почему-то невольно захотелось прижаться ближе, раствориться в ощущениях, стать единым целым с его Сун Ланем. Говорить Синчэню стало слишком тяжело, а глаза защипало от подступивших слёз — глупая-глупая его чувствительность. Тихое «прости» сорвалось с дрожащих губ. Ему было и холодно, только сейчас из-за долгого пребывания в воде стало холодно, и жарко, сам он не понимал, отчего было настолько жарко. И всё одновременно, бурей, шквалом. Тело как будто перестало слушаться. Так и стоял бы, сцепив одну руку на плече Цзычэня, а вторую — бессильно опустив вдоль тела, кончиками пальцев задевая воду.
Так и стоял бы Сун Лань, если бы в порыве чувств не приподнял нежно лицо Синчэня и не поцеловал.
Поцеловал.
Целовал столь долго и чувственно, явственно ощущал, как до того холодные и недвижные губы становились теплее, повторяли неловко чужие движения. Синчэнь и здесь был осторожен, слепо следовал за Сун Ланем, невольно подаваясь вперёд, чтобы суметь обхватить его шею в крепких объятиях, почувствовать тёплое, родное тело ещё ближе. Теперь он понимал, чего же страстно хотелось всё это время, проведённое рядом, и отчего так мало было простых касаний рук. Названия своим чувствам Сяо Синчэнь не знал, а облечь их в физическую форму подобным образом не догадался бы никогда, но теперь он ни за что на свете не согласился бы остановиться. Теперь хотелось отдаться полостью, раствориться, слиться воедино — что угодно, лишь бы этот момент не прекращался.
«Цзычэнь, пожалуйста, только не останавливайся, прошу».
— Прости!..
Сяо Синчэнь открыл глаза, и резко стало совсем холодно без этого приятного ощущения чужих губ на собственных, без рук Сун Ланя на его талии, без...
— Синчэнь, прости... — повторил Цзычэнь, зачем-то отступая на несколько шагов назад. — Я переступил черту, Синчэнь, прости, я... мне лучше уйти.
Цзычэнь развернулся было, силясь закрыть лицо мокрым рукавом ханьфу и сбежать как можно быстрее и как можно дальше от своего позора, от этого глупого порыва, который, казалось, теперь разрушит устоявшуюся между ними дружбу, лишит любой возможности видеть самого близкого, родного, любимого...
— Постой!..
Сун Лань вздрогнул, едва ли не подпрыгнул от того, как крепко Синчэнь обнял его, схватился, силясь остановить, поперёк груди. Носом уткнулся где-то между лопаток, обжёг своим сбившимся дыханием и всё крепче, крепче тянулся ближе, всей своей немалой силой обнимал. И он на самом деле боялся, что Цзычэнь сейчас взаправду сбежит, растворится, исчезнет навсегда, стоит только ослабить хватку.
— Цзычэнь, почему убегаешь? Я противен тебе? Ты больше не хочешь касаться меня? — горячечно зашептал он. — Можешь больше не трогать, я даже не попрошу повторить то, что ты сделал со мной только что, только не убегай... не убегай от меня. Цзычэнь... даочжан, почему так быстро бьётся сердце? Цзычэнь, Цзычэнь, отчего хочется произносить твоё имя так часто, отчего не хочу больше никогда тебя отпускать? Отчего мне снова хочется касаться тебя губами? Цзычэнь, останься здесь, не уходи, давай вместе выйдем на берег, давай...
Цзычэнь задыхался. Дрожал. Силился унять сердечную боль, хватался своими длинными пальцами за обнимавшие его руки Сяо Синчэня, пытался зацепиться хоть за что-нибудь, но так обессилил, обмяк. Даже не заметил, как Синчэнь с лёгкостью, будто тряпичную куклу, развернул его к себе, потянул за ворот и снова поцеловал. На этот раз Синчэнь сам пытался повторять движения Сун Ланя, но постоянно неловко сталкивался с ним зубами. Краснел всё больше, стыдясь своей неумелости, и уже хотел было отстраниться — Цзычэнь не позволил, снова будто бы ожив, забрал к себе в объятия, увёл за собой. Сяо Синчэнь готов был благодарно расплакаться за то, что Сун Лань закончил этот позор. Как бы хотелось ему столь же умело целовать, доставлять даочжану столько же удовольствия, сколько даочжан — ему! Синчэнь терял счёт времени, — минута, час или уже пролетела вся ночь? — совсем он не замечал происходящего вокруг, расплавившись в руках Цзычэня.
— Синчэнь, ты совсем замёрз, пойдём разведём огонь, Синчэнь...
Синчэнь кивнул, и снова улыбнулся, самой широкой и радостной улыбкой, на какую был способен, обеими руками крепко схватился за ладонь Цзычэня и снова кивнул, грудью прижимаясь к плечу даочжана. От счастья, от восторга этой ночи хотелось подпрыгивать, словно малый ребёнок, и бесконечно обнимать, обнимать Сун Ланя до боли в руках, пока совсем не останется сил.
И ещё долго Синчэнь восторженно щебетал, то и дело касался Сун Ланя, пока искал в дорожных мешках сменные сухие одеяния, пока искал хворост и собирал основу для костра: вырыл небольшую ямку и крепко сложил собранную сухую древесину. Внутри бурлило какое-то новое, неизвестное ощущение, всё это время будто бы таившееся где-то в глубине, но сегодня, наконец, нашедшее выход — как водный поток, однажды своим напором пробивающий для себя путь сквозь твердейшую породу. А тёплый, уютный огонь костра словно бы добавил ночи иных красок. Искорками он перемигивался с яркими звёздами, трещал, будто вёл при этом загадочный разговор на неизвестном языке с самым молчаливым собеседником. Наконец, Сяо Синчэнь смог устало сесть, опустить голову Цзычэню на плечо, почувствовать, как тот ответно приложился щекой к его макушке. Улыбка сама собой растянулась на лице Синчэня, и он блаженно всматривался в небо, вслушивался в пение ночных птиц и стрёкот цикад, кусая уже немного чёрствый маньтоу. Сун Лань сосредоточенно размешивал варящуюся в небольшом котелке похлёбку: немного засушенного мяса и душистые травы, собранные Синчэнем днём. Самый обычный их ужин — проще некуда, но именно сегодня он почему-то приобрёл совершенно иные оттенки, будто наполнился новым смыслом. И запах давно приевшейся похлёбки казался самым чудесным ароматом, а вкус подсохшего маньтоу был приятнее самой изысканной свежей выпечки.
— А-Чэнь, — тихо позвал даочжан.
Синчэнь дёрнулся, словно проснувшись от приятной дремоты, но тут же повернулся на Цзычэня, одаривая его самым ласковым взглядом и нежной улыбкой.
— Цзычэнь? — склонив голову набок прошептал он.
Оторвать взгляда Сун Лань уже бы не смог, и совсем забыл о варящемся на костре ужине. Гладил кончиками пальцев щёку Синчэня, а тот ластился в ответ, словно маленький котёнок. Снова Цзычэнь не удержался, осторожным поцелуем приложился к его губам, невесомо, легче касания крыла бабочки, чуть отстранился, с расстояния пары фэней глядя на своего даочжана. Глаза Сяо Синчэня — словно ивовый листочек, и такие тёмные, глубокие, совсем волшебные под бликами открытого огня, и Цзычэнь весь мир готов был отдать в жертву ради возможности видеть пропитанный теплом к нему взгляд каждый день своей жизни.
— Я люблю тебя.
Синчэнь удивлённо приподнял брови. Любит?.. Сяо Синчэнь всегда слабо понимал значение этого слова, встречал его лишь в книгах и судил об этом чувстве лишь из того, как оно описывалось в высокой поэзии — аллегорическими образами и витиеватыми сравнениями, самыми сложными строками, что иногда приходилось перечитывать несколько раз. Это и есть настоящая любовь? — не раз задумывался он, корпя над очередным поэтическим сборником. Сяо Синчэнь смиренно думал, что никогда в жизни подобного ему испытать не доведётся, ведь то не для таких, как он, принявших скромную жизнь в одиноких путешествиях, но сейчас...
Совсем не было похоже на описываемое в книгах, оно — другое, мягкое и тягучее, будоражащее и щекочущее всё его естество изнутри, приятно туманящее разум и заставляющее сердце терять свой ритм.
— И я тоже тебя люблю! — страстно выпалил он чуть громче, чем следовало бы.
Некоторое время Сун Лань шокировано смотрел на него, смешно быстро-быстро моргал, приоткрыв рот. Сяо Синчэнь рассмеялся тихонько, тише шелеста листвы под лёгким ветерком, и рукавом прикрыл лицо, даже сейчас не забывая о приличиях.
— Так хорошо, Цзычэнь, так хорошо, — покачал даочжан головой.
И долго-долго они целовались, жались друг к другу, никак не в силах насытиться нежностью и лаской, что так долго оба копили в сердце один к другому. Забылись бы совсем, но пришлось хлопотно снимать котелок с уже испорченной похлёбкой с костра, улыбаясь обоюдной невнимательности.
Самая тёплая ночь, самая-самая важная ночь, что они, наконец, смогут разделить в объятиях, как и каждую последующую ночь их жизней.
— Доброй ночи, моя луна.