Таинственное и неизведанное

Форд уже и забыл за все годы, что его не было, какими бывают зимы в Гравити Фоллз. Тишина, царящая в лесу по ту сторону двери, выбивает его из колеи. Скитаясь от вселенной к вселенной, он слишком привык к хаосу, к вечно меняющимся образам разных миров. Слишком привык быть преследуемым кошмарными монстрами — настолько, что теперь даже неизменный изо дня в день пейзаж за пределами хижины пробуждал в нём беспокойство.

— У тебя снова паранойя разыгралась, — говорит ему Стэн за завтраком. У Форда не было более-менее внушающего доверие завтрака лет тридцать; для него повторяющееся из утра в утро сочетание яиц, тостов и бекона — роскошь, пускай Стэн и переваривает яйца и недожаривает бекон.

— Я просто осмотрителен, — отвечает Форд, бросая взгляд на покрытое инеем кухонное окно. Снег стелется по лужайке, цепляется за голые ветки деревьев и иглы сосен. — Или ты не помнишь, что случилось этим летом?

— Я старый, Форд, но не маразматик, — возражает Стэн без действительного возмущения в голосе. Жизнь, проведённая в ссорах и спорах, притупила его желание огрызаться — а может, Стэн всегда делал это только для виду, может, на самом деле это Форд изменился, стал жёстче. — Портал закрыт. Расслабься уже.

Форд ещё раз смотрит на лес напоследок. Снег только выпал, тяжёлый и хрустящий под ногами, нетронутый ничьими следами кроме, разве что, того упрямого козла, которого приютил Стэн. Казалось, всё было в порядке, и Форд выпустил край шторы, позволяя потрёпанной клетчатой ткани вернуться на место.

— Никогда нельзя быть слишком осторожным, — бормочет Форд. Стэн не отвечает и просто молча пододвигает тарелку поближе к нему.

.

Когда пространственно-временной разлом был закрыт, Стэн и Форд заключили второе соглашение. Это было больше похоже на разговор по душам, чем на лист требований, и, хотя Форд предпочёл бы закрыть Хижину Тайн насовсем, Стэн каким-то образом всё же уговорил его пойти на компромисс.

Именно по этому соглашению Стэн прекратил работу Хижины Тайн лишь на зиму. Зимой туристов всё равно было ожидаемо мало: только местные рисковали сойти с тротуаров главной улицы в надежде развеять присущую всем жителям маленьких городов скуку, так что это было меньшим из зол, и дало бы Стэну достаточно времени переставить всё внутри.

— Вход в лабораторию не может быть за автоматом с газировкой, — заявил Форд, как только стало ясно, что Хижина останется на своём месте. — Он не может быть в публичном месте. Серьёзно, Стэнли, ты чем вообще думал?

Конечно, Стэн пытался спорить.

— Да не будь таким занудой, — говорил он, скрещивая руки на груди, — за тридцать лет никто по случайности не ввёл туда код. Поверь мне, шансы в пользу казино, это я тебе как игрок говорю.

Расположение входа в лабораторию было для Форда больной темой, и хотя Стэн был прав, когда говорил, что статистика играла им на руку, Форд не мог не беспокоиться о призрачной, но не иллюзорной возможности, что какой-нибудь непоседливый ребёнок путём беспорядочного тыканья по кнопкам натыкает себе путь к тщательно скрываемой тайне. Так что он настаивал на своём, игнорируя возмущения Стэна о том, как тяжело будет перестраивать первый этаж.

— Там же ничего такого нет, даже портал неактивен, — ворчал Стэн. — И мы всегда можем сказать, что это часть выставки. Кстати, если подумать, то почему бы нам не…

— Нет, — резко оборвал его Форд, машинально сжимая руки в кулаки при мысли, что какой-нибудь незнакомец будет шнырять по лаборатории и таращить глаза на работу всей его жизни. — Это не обсуждается.

Это было ещё одним условием их соглашения и единственным, которое Стэн больше не стал пытаться оспаривать.

В конце концов, когда золото и багрянец осени потускнели, после финальной и, несомненно, очень прибыльной вечеринки по случаю Хеллоуина, куда пришёл, наверное, каждый житель города, Стэн закрыл Хижину Тайн и начал перестановку.

Технически, до сего момента хижина ни разу не перестраивалась. Изначально Форд рассчитывал оставить всю верхнюю часть дома — первый и второй этаж вместе с чердаком — под жилое пространство и устроить лабораторию в подвале. Но со временем, спустя пять лет изучения аномалий Гравити Фоллз, так вышло, что его научное оборудование оказалось куда ни посмотри. За те годы, пока Форда не было, Стэн перенёс все самые опасные машины и экспериментальные образцы подальше на нижние этажи. Все более-менее безопасные вещи так и остались либо запрятанными в дальние уголки хижины, либо были выставлены на всеобщее обозрение — как череп тираннозавра, который Стэн слегка прикрыл безвкусной скатёркой и использовал в качестве кофейного столика.

— Нет, а что? — пожал плечами Стэн, когда Форд впервые увидел череп стоящим рядом с креслом. — Он добавляет изюминку декору.

Разница между той реальностью, которую Форд помнил, и той реальностью, в которую он вернулся, потрясала. И он знал, что повёл себя не должным образом, когда вернулся — теперь он знал, что его брат сделал то, что должен был сделать, знает, что Стэн не был бы Стэном, если бы поступил иначе, — но это всё равно было ужасно сложно: заткнуть куда подальше свою и без того уже достаточно уязвлённую гордость.

Странно — подумал Форд, когда Стэн загнал его в угол тем жарким днём в конце августа и заставил, наконец, поговорить с ним, — из нас двоих это ведь я рассудительный.

Им потребовалось несколько часов — несколько ужасных часов, за которые они успели порыться в каждой старой ране, надорвать каждый старый шрам, хотя, казалось, спустя столько времени это уже не должно быть так больно, — но в конце концов они всё же достигли компромисса, достигли чего-то, что можно было назвать первым несмелым шагом к примирению. Они закрепили своё шаткое перемирие затяжным рукопожатием, и каким-то непонятным образом этот официальный жест стал почти интимным, когда Стэн обхватил руками ладонь Форда, будто заключая её в клетку из тепла.

— Ну, не Стэн-о-Вар, конечно, — сказал Стэн с улыбкой, которая словно должна была компенсировать хмурое выражение лица Форда, — но для начала сойдёт.

Уже позже, когда показания одной из множества машин Форда превратились для него в бессвязный набор цифр, он понял, что совершенно не может думать ни о чём другом, кроме того прикосновения. Каким-то образом оно пробудило в опустошённой душе глупую, бессмысленную надежду.

.

После завтрака Форд смахивает в раковину крошки и смывает остатки кетчупа с тарелок, а Стэн возвращается в сувенирную лавку, чтобы продолжить двигать из угла в угол мебель. Форд идёт в офис Стэна. Теперь в небольшой комнате стоит новый шкаф с кодовым замком; Форд касается пальцем сканера, чтобы открыть его, и, когда дверца с негромким писком отворяется, заглядывает внутрь, осматривает спрятанное оружие. Ружьё, пистолет и боевой нож были при Форде в день, когда он вернулся, остальное он собственноручно лихорадочно собирал в течение месяца после открытия портала.

— Это ещё что? — попытался тогда пошутить Стэн, когда Форд закручивал в шкаф шурупы и программировал сканер так, чтобы помимо него самого открыть замок мог только Стэн. — Ты к войне готовишься, что ли?

— Да, — ответил Форд, на корню отшибая у Стэна всякое желание шутить по этому поводу. — Да, Стэнли, именно к ней я и готовлюсь.

В итоге оружие так и не понадобилось: их и весь мир в придачу спасла парочка детишек, закрывших разлом, созданный Фордом и Стэном. Форда по-прежнему разрывает от гордости и чувства вины; его племянники могли бы, пожалуй, считаться самыми сильными людьми во множестве измерений, где ему довелось побывать, но ошибки, которые им пришлось исправить, были ошибками Форда — и Стэна — не их.

Что сделано, то сделано — напоминает себе Форд и тянется за ружьём. Ему прекрасно известно, каким опасным может быть желание изменить прошлое.

Форд проверяет патронник, убедиться, что там есть снаряды — их вполне достаточно — и, удовлетворённый результатом, выходит из офиса. Пройдя по коридору, он достаёт из шкафа в прихожей свой старый плащ. Наматывает на шею длинный шарф, пропахший запахом кедра, надевает старую вязанную шапку. Он одевается быстро, второпях, потом оборачивается и смотрит на своё отражение в небольшом зеркале на стене.

— Слишком заметно, — недовольно бормочет Форд, останавливая взгляд на красном пятне вокруг его горла. Его чёрный плащ, чёрные ботинки и чёрный свитер и так слишком сильно бросаются в глаза на фоне белого снега, но шарф и шапка — того хуже. Этот красный цвет, он как вызов всему вокруг, как яркий свет маяка посреди бесконечно монохромного мира, раскинувшегося снаружи.

Форд тянется к шарфу, чтобы снять его. Конечно, будет холодно, но…

Прекрати быть таким параноиком — останавливает его мысль, всплывшая где-то на краю сознания. Как обычно, этот конкретный край сознания звучит в точности как Стэн в очередном порыве упрямства. Сам знаешь, там нет ничего кроме гномов и оленей.

— Это не паранойя, — огрызается Форд, хмурясь на своё отражение, но руки от шарфа всё-таки убирает. — Быть осмотрительным — это не паранойя.

Отражению, разумеется, сказать по этому поводу нечего, и в конце концов Форд отводит взгляд в сторону. Он достаёт из кармана своего длинного плаща пару кожаных перчаток, потом регулирует лямку на чехле от ружья так, чтобы пряжка удобно лежала на груди — и наконец подавляет в себе беспокойство и тревогу по поводу заметности своей одежды.

Гномы и олени — снова и снова напоминает себе Форд, открывая заднюю дверь и выходя за пределы безопасной и защищённой хижины. Гномы и олени, гномы и олени. Там нет ничего кроме гномов и оленей.

И, быть может, если Форд скажет это себе достаточно много раз и достаточно убедительно, когда-нибудь он действительно в это поверит.

.

Воздух снаружи кажется ломким от холода. Каждый вдох обжигает, каждый вдох вонзается в лёгкие Форда изнутри, пронзает их сотнями крошечных иголочек каждый раз, как кислород проникает внутрь. С каждым выдохом изо рта вырывается облачко пара. На улице нет ветра, и когда микроскопические капельки воды оседают и почти сразу же растворяются и исчезают, всё начинается по новой.

Обычно на осмотр участка приблизительно пяти километров периметром у Форда уходит около двадцати минут. Но из-за снега его патруль растягивается надолго. Прошлой ночью с востока пришла метель, согнала с гор к долине влажный воздух и мороз, и теперь снежное покрывало достаёт Форду едва ли не до колен.

Снег, к несчастью, слишком рассыпчатый, чтобы использовать снегоступы или лыжи: он легко проседает под тяжестью ботинок Форда, отчего они проваливаются в сугроб, заставляя его каждый раз поднимать ногу как можно выше и выбрасывать её вперёд, чтобы продвигаться дальше.

Это непросто. Нельзя сказать, что Форд не в форме — его упругие и сильные мышцы плотно обхватывают кости, — но даже он через какое-то время чувствует, как бёдра подрагивают от напряжения и как молочная кислота растекается по мускулам, заставляя их болеть с каждым шагом всё сильнее. По шее — там, где начинается линия седых волос — текут струйки пота, пот течёт по его груди и лопаткам. Хлопковая майка неприятно липнет к коже, пробуждая желание снять всю одежду, которая до того вызывала столько сомнений.

Однако и шарф, и шапка, вопреки этому желанию, остаются на месте. Может, они и причиняют Форду дискомфорт, как физический, так и моральный, но он всё-таки не идиот. Даже если ему и жарко под всеми этими слоями шерсти, кожи и хлопка, оставаться в такой холод снаружи без верхней одежды дольше десяти минут — глупо. Форд не хочет из-за этой глупости себе что-нибудь отморозить.

На то, чтобы завершить круг, Форду требуется почти два часа: ему приходится всё время останавливаться, чтобы перевести дыхание и хоть немного отдохнуть. Это не самое сложное и не самое рискованное, что Форд проделывал за свою жизнь, но он уже не в том возрасте, чтобы заниматься подобным. Даже в прошлом, когда он был на пике своих возможностей, такая нагрузка не прошла бы для него бесследно. И всё же, пускай даже без них никак, Форд возненавидел эти передышки. Они оставляли ему слишком много времени вглядываться в гущу лесных зарослей за пределами очерченного им периметра и гадать, что может скрываться там, ускользая от его ограниченного человеческого восприятия.

Хватит — одёргивает себя Форд, с трудом заставляя себя отвести взгляд. — Ты сам знаешь, там нет ничего кроме гномов и оленей. Там нет ничего, там нет ничего, там нет…

Форд никогда не сможет убедить себя в этом, слишком хорошо знает, что это неправда. В конце концов, он потратил почти шесть лет, документируя все аномалии Гравити Фоллз; он видел или, по крайней мере, догадывается о существовании многих существ, что населяют этот густой и тёмный лес. Большая их часть безопасна: да, они странные, но пугливые, и сбегают, как испуганные кролики, едва завидев человека. Немногие представляют достаточную угрозу для Форда, недаром при нём оружие, однако вовсе не все эти существа — причина, по которой он вглядывается в лесную чащу.

Он просто знает: против самых ужасных монстров ружьё бессильно.

Стараясь вытряхнуть из головы мрачные мысли, Форд дожидается, пока сердце перестанет так быстро и гулко биться о грудную клетку и делает шаг вперёд, наверное, в миллионный раз за сегодня. Холод, который всё это время охлаждал его разгорячённую кожу, понемногу превращается в промозглый, пробирающий до самых костей мороз. Каждый раз, когда Форд заставляет себя сдвинуться ещё на сантиметр, несмотря на боль в мышцах и удары ружья о спину, сопровождающие каждое движение, мысли о тёплой хижине сами собой возникают в его голове.

Всего пять осталось — говорит Форд самому себе и своему ноющему от усталости телу. — Осталось проверить всего пять.

.

Спустя несколько месяцев после того, как огромная дыра в небе была заштопана, а монстры из кошмаров загнаны туда, откуда они вылезли, Форд поставил вокруг хижины второй барьер. Заклинание, если его можно так назвать, объединило в себе особые магические символы, в основном руны, а частью — астрологические знаки и буквы греческого алфавита. Форд выложил ими тщательно просчитанный узор пропорциями девять на девять вокруг хижины, и, быть может, этот барьер не был таким сильным, как первичный, созданный из локона единорога, что принесла Мейбл со своими друзьями, но ему и не нужно было.

— Защитный барьер — это как дверь, — объяснял Форд Стэну, когда возводил барьер. — Тот, что вокруг хижины, он как металлическая дверь в банке. Ничто не может проникнуть внутрь. А этот — скорее как обычная дверь с сигнализацией. Если что-то его пересечёт, мы узнаем.

— С сигнализацией? — переспросил Стэн, изогнув бровь. Он даже не пытался скрыть своего скептицизма. — А она не будет вопить каждый раз, когда какой-нибудь кролик решит пробежать мимо?

Заметив сарказм в тоне Стэна, Форд нахмурился. Он рассказывал Стэну, как работает локон единорога с научной точки зрения, раз, наверное, десять. Все эти десять раз Стэн демонстративно скучал и начинал зевать где-то в середине объяснения, особенно когда Форд использовал несуществующие в этом измерении слова, а потом говорил, что чхать хотел на эту магическую ерунду. Форд догадывался, что Стэн проделывал это исключительно ради того, чтобы лишний раз его позлить — Стэн часто так делал, когда они были детьми, — но с тех пор прошло слишком много времени, и Форд не мог быть уверен в этом на все сто процентов.

— Не будет, — терпеливо продолжил Форд. — Барьер не фиксирует живые организмы, существующие на нашем уровне реальности. Он будет отслеживать существа на астральной плоскости и…

Стэн поднял ладонь, пытаясь остановить поток информации, что грозила вот-вот на него свалиться.

— Да я шучу, ты, задрота кусок, — сказал он, впрочем, беззлобно. — Я всё это ещё в первые десять раз понял. Мне просто интересно, с чего ты решил, что должен это сделать. Того треугольного парня больше нет. В небе нет трещин. Мы в безопасности, разве нет?

— Никто не в безопасности, — ответил Форд. — Лучшее, что можно сделать, это быть готовым.

Стэн помолчал немного. Он перевёл взгляд с Форда на окно, за которым клубилась ночная тьма, и обратно. Что-то в выражении лица Форда заставило его тяжело вздохнуть, сделать глоток дешёвой газировки и сказать:

— Делай как считаешь нужным.

Форд знает, Стэн считает его параноиком, но за Стэном не гонялись на протяжении тридцати лет существа, которых иначе, кроме как кошмарами, не назовёшь. Стэн никогда с ними не сражался; Стэну никогда не приходилось сбегать из обители хаоса, имея при себе только собственный интеллект и удачу; Стэну никогда не приходилось рисовать на грязном полу вокруг себя защитное заклинание в надежде спокойно поспать сном, в который никто не сможет пролезть. Стэн не знает того, что знает Форд.

И пока Форд делает то, что должен — дай бог, чтобы Стэну не довелось это узнать.