Если пройти на четыре дома вперёд и повернуть за угол, сразу же наткнёшься на небольшое одноэтажное здание, обнесённое хлипким забором. Оно выглядело так, будто хозяин десятилетиями не притрагивался к протекающей крыше и облезшим стенам — скорее всего, так оно и было на самом деле, — и можно было бы подумать, что здесь и вовсе никто не живёт. Вот только каждый вечер, когда уже начинало темнеть, в окнах без занавесок включался свет, и, если заглянуть внутрь, можно было увидеть работающий телевизор и часть грязной кухни.

Мацуо проходил мимо этого дома каждый раз, когда возвращался из школы. Иногда он даже видел, как хозяин, здоровенный толстый мужик слегка за сорок, который выглядел как тот, кто запросто станет лапать школьниц в вагоне метро, уходил куда-то по своим делам. И всякий раз, когда Мацуо оказывался возле этого дома, он подходил к хлипкому забору, оглядывался по сторонам, чтобы убедиться, что здоровенного толстого мужика нет рядом, и звал Маршмеллоу — Мацуо не знал, как звали Маршмеллоу на самом деле, но думал, что такое имя подходит ей больше. У Маршмеллоу была длинная, давно не стриженная шерсть, спутавшаяся в огромные колтуны, похожие на пушистые опухоли, в которых застревали мелкие веточки, листья и грязь. Ещё у Маршмеллоу был всего один глаз, и из-за этого вся её морда казалась слегка перекошенной на одну сторону. Глаз ей выбили соседские ребята, видимо, находившие это весьма забавным.

Маршмеллоу жила в дыре в фасаде дома. Мацуо не знал, завели ли её нарочно, или она просто пришла и отказалась уходить — но, каждый раз, проходя мимо забора, он оставлял для Маршмеллоу остатки своего обеда. Ему не то чтобы было жалко Маршмеллоу, он делал это из солидарности, потому что Маршмеллоу была уродливая, и за это её постоянно били соседские ребята — совсем как Мацуо. А ещё они оба не могли дать им сдачи. В целом, разница между ними была только в том, что Маршмеллоу не понимала, за что именно её бьют, тогда как Мацуо понял это уже давно.

— Мам, я правда уродливый? — спросил он однажды вечером, когда в гостиной орал телевизор, и в воздухе висел терпкий запах дешёвого вина.

— Что? Не знаю. Не приставай ко мне, я занята, — ответила тогда его мама. Она отвечала так на всё, что Мацуо у неё спрашивал, так что в какой-то момент он просто перестал спрашивать и начал искать ответы сам. Некоторые ответы искать было легче, чем другие: например, не нужно быть большого ума, чтобы понять, что ты уродливый, когда именно это кричат тебе каждый раз, когда бьют ногами в живот.

Маршмеллоу слабо виляла обросшим пушистыми опухолями хвостом и доедала остатки рисовых шариков, а Мацуо стоял и наблюдал за этим, кусая обветрившиеся на холодном ветру губы, изредка гадая, будут ли его рисовые шарики единственным, что Маршмеллоу съест сегодня. Иногда, когда Мацуо собирался уходить, Маршмеллоу пролезала сквозь щель в заборе, оставляя на проволоке куски свалявшейся шерсти, и тогда Мацуо приходилось прогонять её. Маршмеллоу относилась к этому с какой-то степенью понимания — если собаки вообще умеют относиться с пониманием к чему-либо.

А потом Маршмеллоу до смерти забили палками.

Мацуо не знал, кто это сделал, но даже если бы он знал, всем было бы наплевать. Он просто шёл домой из школы — так же, как он делал это каждый раз, а Маршмеллоу лежала на земле по ту сторону улицы, и там, где раньше был её единственный глаз, теперь осталась только большая окровавленная дыра. Мацуо не стал ничего делать с Маршмеллоу: он постоял на месте какое-то время, глядя, как жирные мухи садятся на её голову, и пошёл домой.

Маршмеллоу лежала там ещё пять дней, прежде чем кто-то выбросил её, и каждый из этих пяти дней Мацуо останавливался рядом с ней по дороге домой, наблюдая, как Маршмеллоу медленно разлагается на солнце, и как толстые беловатые черви проедают в её голове всё больше и больше дырок.

Спустя ещё какое-то время на их улице стали умирать животные. Потом они начали умирать на соседних улицах, сначала бродячие, потом домашние. Умирали собаки, умирали кошки, умирали даже хомяки и попугаи. Умирали так, что никто не понимал, что именно произошло, — просто минуту назад всё было в порядке, а потом ты отвернулся, и живое тело уже больше не живое. Все думали, что это, наверное, какой-нибудь яд, вызывали специальных людей на специальных машинах проверять воду, и лишь совсем старые бабки шептались между собой — проклятье, проклятье. Мацуо не очень-то верил в проклятья.

Если пройти на четыре дома вперёд и повернуть за угол, сразу же наткнёшься на небольшое одноэтажное здание, обнесённое хлипким забором. Мацуо проходил мимо этого дома каждый раз, когда возвращался из школы. Недавно хозяин умер от инсульта. Он лежал на полу своей гостиной почти два дня, прежде чем кто-то вспомнил о нём. Когда Мацуо шёл мимо, на крыльце сидела Маршмеллоу. Маршмеллоу совсем не была похожа на Маршмеллоу, потому что на месте свалявшейся шерсти у неё были длинные слизкие щупальца, и вместо лап у неё тоже были щупальца, и вообще она стала больше похожа на осьминога, чем на собаку: осталась только пара горящих жёлтым цветом глаз и огромная пасть с тонкими и, наверное, очень острыми зубами. Но Мацуо узнал её, стоило только Маршмеллоу радостно завилять одним из щупалец.

Маршмеллоу была очень красивой. Мацуо решил забрать её себе. Его мама так ничего и не заметила.

Маршмеллоу поселилась в небольшом закутке за домом, она привыкла жить в таких местах, и, кажется, её это совсем не смущало до тех пор, пока Мацуо приносил ей еду. Каждый день после школы Мацуо шёл в парк или на свалку, где вечно сбивались в стайки бродячие коты и собаки — Маршмеллоу могла есть их только тогда, когда они были ещё живыми, и приходилось долго возиться, чтобы поймать и оглушить, но Мацуо быстро приноровился. Иногда Маршмеллоу всё-таки увязывалась за ним, хотя Мацуо очень просил её оставаться дома, и тогда кошек и собак она ловила сама. Маршмеллоу вонзала в них свои длинные острые клыки, но никогда не оставляла на телах следов. Бывало и так, что Мацуо терял Маршмеллоу из виду, она убегала куда-то, а потом на дорогах и в подворотнях находили трупы алкашей и бездомных. Маршмеллоу было совсем без разницы, бездомные коты или бездомные люди — в её горящих жёлтым цветом глазах они все были одинаковыми.

Маршмеллоу становилась всё больше и больше с каждым днём, и еды ей хотелось всё больше и больше. Однажды Мацуо не смог принести достаточно полузадушенных котов, чтобы накормить Маршмеллоу, и Маршмеллоу решила накормить себя сама.

Инсульт — заключили врачи, увозя с собой завёрнутый в пакет труп их соседки, которой едва исполнилось сорок. Проклятье — шептались между собой почти все на их улице. Чавк — говорила Маршмеллоу, разевая огромную зубастую пасть.

Мацуо начинал подозревать, что как хозяин он мог где-то облажаться.

Потом появился Он. Никто не звал и не приглашал Его, Он просто взял и пришёл — Мацуо увидел его из окна своего дома, но ещё раньше почувствовал беспокойное, почти жуткое ощущение, которое Он с собой принёс. Он встал посреди улицы — кто-то из соседей собрался подойти к Нему и что-то сказать, но Он лишь поднял руку и призвал к молчанию, — обернулся и посмотрел на Мацуо. А может, в сторону Мацуо.

Мацуо уже видел такой взгляд у полумёртвых животных, которых тащил к себе на задний двор, а потом зарывал в землю у забора. У живых людей не бывает такого взгляда. Когда Он позвонил в дверь и молча зашёл в дом, мама Мацуо даже не попыталась остановить его. Вряд ли она была бы в состоянии это сделать, даже если бы захотела.

Маршмеллоу пряталась в щели между забором и сараем. Увидев Его, она попыталась сбежать, но не успела. Он так и не сказал ни слова. Маршмеллоу сжалась, её слизкая кожа пересохла и обуглилась, покрылась мелкими пузырями, громко лопающимися и издающими мерзкий шипящий звук, и очень скоро от неё совсем ничего не осталось — ни крохотного пятнышка, ни трупа, в котором могли бы рыться черви. Даже спустя несколько часов после того, как Он ушёл, во дворе всё ещё стоял запах гари, мха и мертвечины, а Мацуо всё стоял и стоял, глядя на то место, где скорчилась до смерти Маршмеллоу, стоял до самой темноты, до тех пор, пока ноги не онемели.

Он думал, что ему нужно было быть хозяином получше.

Он думал, что в следующий раз он обязательно будет хозяином получше.