Эта небольшая бархатная коробочка в ящике смущала Максима уже не первый десяток лет. Она была очень красивой: в форме сердца с лепестками. Сама коробка появилась относительно недавно — всего лет двадцать назад, тогда как её содержимому было более шестидесяти лет.
Иртышский потрогал местами истёршийся материал и закрыл ящик. Тяжёлый вздох дал простой сигнал Вселенной: не в этом десятилетии и даже не в следующем.
Вообще, он каждый раз хотел это сделать, и в прошлом веке много репетировал, но как только Матвей появлялся на горизонте — мысли улетучивались, и лишь к концу встречи он осознавал, что снова забыл и не смог.
Так шло время. Из молодца-красавца он стал прокуренным и слабым работягой, Союз развалился, Коля стал столицей Сибири, а Тумов его верным наставником, но кольцо так и лежало нетронутым.
Наверное, не судьба им быть вместе. И дело было даже не в репрессивных законах.
***
Матвей позвонил в дверь и ожидал, пока ему откроют. Позднее зимнее утро как всегда было прекрасно, и на вязаном кофейном шарфе до сих пор таяли снежинки. В подъезде с небольшим чемоданом он простоял недолго, так как дверь открылась, впуская в квартиру морозный воздух. Понятное дело, что находившийся в одной только футболке Максим сразу съёжился, утягивая за собой в квартиру Тумова.
— Привет, дорогой.
— Привет. — Иртышский теребил волосы на затылке от лёгкого волнения случившейся встречи.
Они коротко поцеловались в губы. Настроение было действительно нежным, до такой степени, что Омску захотелось унести своего партнёра до кухни, чтобы там приготовить ему что-нибудь горячее, но когда он не смог его поднять, то немного расстроился. Томску показалось это забавным и милым, поэтому он просто чмокнул возлюбленного в шею и поманил на кухню.
— Не грузись ты так. Можешь унести мой чемодан в комнату, если хочешь поухаживать.
— Хорошо. Тогда дождись меня на кухне, я сам тебе всё сделаю! — Максим пригрозил и вернулся в коридор, чтобы увезти чемодан в спальню.
Матвей улыбался так искренне, что мог бы переплюнуть в яркости даже солнце.
Иртышский совсем быстро вернулся на кухню, тут же начиная шарить по почти пустым полкам.
— Есть чай с ромашкой, есть обычный чёрный и огромное количество кофе. Что будешь?
— Наливай чёрный, Максюш, погреюсь хоть.
Омск налил в чайник воды и они принялись ждать.
Прилив нежности хорошо передавался, делился и приумножался, поэтому за время ожидания они спокойно стояли, обнявшись, параллельно целуя друг друга. Тумов попадал губами в шею, ключицы и в грудь, когда отодвигал ворот растянутой футболки, а Иртышский — в макушку, губы и в целом лицо. В итоге Томск оказался усаженным на столешницу, после чего они мягко прижались друг к другу, целуя медленно и развязно, пока не щёлкнул чайник.
Горячую воду разлили по кружкам с закинутыми туда пакетиками. Матвей поправлял свою одежду, немного мятую и выбившуюся местами от их игр.
— Мне, может, сладкого поискать? Ты же вроде такое любишь.
Тумов похлопал ресницами.
— У меня в чемодане есть упаковка с печеньем, можешь принести?
Омск кивнул и вернулся в комнату. Из расстёгнутого чемодана запахло чем-то сладким, тёплым и родным. На кухню он вернулся уже с пачкой самых обычных печенек из песочного теста, которую они вместе делили за чаем.
Нежность окутывала их целиком, увлекала без остатка.
***
Не только в бытовых вопросах, но и в вопросах интимного характера.
Уже будучи в комнате, они друг друга оглаживали, снимая слой за слоем. Первым голым оказался Максим, ещё стягивающий с Матвея брюки и носки.
Тумов был рад и счастлив от того, как с ним обходились.
Иртышский перебирал пряди тёмных волос одной рукой, другой гладя плечи и проходясь по груди. Наконец, он просто притянул Томск очень близко к себе, заглянул в его глаза и прижался губами, сразу раскрывая. Матвей последовал его примеру. Без языков они просто обхватывали губы друг друга, до того тягуче-медленно, что возбуждение казалось сладкой патокой, неторопливо стекающей к низу живота.
Омск повалил своего любимого на кровать, невесомо пальцами проходясь по животу, вызывая мурашки и слегка щекотное чувство. Тумов улыбался, немного жмурился, но подставлялся под прикосновения. Максим же мял его бёдра, целовал колени и массировал ступни. Затем он вернулся выше, поцеловал ямочку меж ключиц, вызывая смешок, и потянулся к лубриканту.
Сегодня они договорились, что Иртышский будет вести, и он даже почти не нервничал, наблюдая, как охотно тело под ним принимало всё, что ему давали.
Смазка, пахнущая ванилью, нагревалась медленнее, чем обычно, но они не торопились.
— Волнуешься? — Мягко поинтересовался Томск, касаясь кожи за ухом.
— Немного.
Матвею это показалось очаровательным, и он оставил несколько поцелуев на лице, совсем детских, но успокаивающих, после чего снова лёг, поманив Омск за собой. Иртышский последовал, ставя одну из рук рядом с головой возлюбленного, а второй потянувшись к кольцу мышц. Пальцы в обилии пахучей смазки Тумов принял легко, слегка выгибаясь.
Максим аккуратно разводил пальцы внутри и прокручивал, получая громкие вздохи; ему казалось удивительным, что он всё ещё неплохо делает растяжку. Параллельно он касался губами груди, живота, пока Томск гладил его спину, слегка оттягивая отросшие волосы на затылке.
Когда верхними фалангами Омск мимолётно задевал простату, Матвей тихо-тихо стонал и утыкался лбом в плечо.
Долгие прелюдии наполняли комнату должным теплом, а от тепла нежность росла.
Иртышский вытащил пальцы и посмотрел на Тумова, словно ожидая разрешения. Томск это, конечно, заметил.
— Максюш, милый, — он гладил его по щеке. — Не беспокойся, я же не сахарный. Я тоже этого хочу, так что не стесняйся.
А вот Максим честным словом думал, что Матвей соткан из самой сладкой дряни, что только существует, но настолько хрупкой, что, казалось, красивая фигура рассыпется на крупинки, если просто прикоснёшься.
Но Тумов был настойчив и согласен, поэтому Иртышский засунул свои сомнения поглубже и придвинулся ближе, устраиваясь между ног. В глазах Томска он видел одобрение и радость, поэтому сопротивляться больше не мог.
Ванильной смазкой, нагретой в ладонях, он смазал свой член. Достаточно обильно, чтобы не причинить боли. Наконец, он приготовился входить, сразу замечая, что Матвей немного напрягся. Омск гладил его по бедру, отвлекая, пока вводил головку.
Хотя Тумову, конечно, больше было приятно то внимание, которое проявляли к его состоянию.
Войдя до упора, Иртышский остановился, дав время для передышки им обоим.
После чего на пробу сразу глубоко толкнулся, выбивая из Томска громкий мелодичный стон.
Толчки были медленными, доходившими прямо до комочка нервов, чтобы Матвей каждый раз почти задыхался и стонал громко, хватаясь за плечи и спину.
Максим прильнул к губам, медленный танец их языков позволял прочувствовать друг друга полностью. Фрикции лишь дополняли спектр эмоциональных ощущений.
Омску казалось, что он пьянеет от любви, просто глядя на такого довольного Тумова. Он совершенно распластался, сжимал подушку под головой, тяжело дышал и был весь розового оттенка, как после мороза. Не в такого Томска он, конечно, влюбился, но такой ему очень нравился. Томск вообще нравился ему любым, лишь бы он был рядом.
Мерно покачиваясь под аккомпанемент стонов и вздохов, Иртышский ушёл в мысли слишком сильно. Белый снег в окне его ослепил, и он отвернулся к своему столу, взглядом падая на злосчастный ящик.
Он понял, что перестал держать темп, лишь тогда, когда услышал, как от неожиданности Матвей закашлялся.
— Что-то случилось? — Медные глаза обеспокоенно забегали по бледному лицу.
Максим помолчал, думая, стоит ли говорить, а потом на одном дыхании выдал:
— Ты хотел бы стать моим мужем?
Тумов вспыхнул, широко распахнув веки, и приоткрыл рот в искреннем удивлении или даже шоке.
Такая реакция Иртышского напугала, и он поспешил исправиться:
— Нет, забудь, что я сказал… это глупо.
И несмотря на весь происходящий сюр, Омск просто продолжил двигаться чуть быстрее, выбивая из Томска стоны громче обычных, чтобы побыстрее свести этот диалог на нет.
— Максим! Мм… это не глупо. Просто… Ах! — Матвей зажмурился и закусил губу от особенно глубокого толчка. — Просто я никогда не думал, что ты хотел… мгм… узаконить наши отношения. В смысле, мы много провели времени вместе и- ах! И у нас даже есть сын, но я не думал…
Почему этот монолог так смутил их обоих?
Иртышский смотрел на своего любимого, на его красное лицо, на распластавшиеся по подушке ровно подстриженные пряди, заглянул прямо в затягивающий мёд глаз. Его не покидало чувство, что Тумов словно вышел из его самой сокровенной фантазии. Правда, в ней он хотел жену, но муж ему приглянулся даже больше.
Больше они не пытались говорить, слишком смущённые обстоятельствами. Однако страсть в них всё ещё кипела, и Омск одними губами захватывал кожу на чужой шее, чувствуя короткие ноготки на своей худой спине.
Чувствуя приближение разрядки, Максим совсем проникся этой неловкой нежностью, поэтому шепнул смущённо на ухо, опаляя хрящик своим дыханием:
— Я тебя люблю.
Глаза Томска сначала широко распахнулись, как от удивления, затем сильно зажмурились, он громко простонал, плотно сжимая возлюбленного внутри и притираясь ближе.
Иртышский почувствовал лишь слепившую их вместе горячую вязкую жидкость, после чего кончил и сам, крепко обнимая Матвея.
Они отстранились спустя минуту, обильно покрытые семенем в районе животов. У Тумова уже не было сил что-то делать с этим безобразием, он просто обессилено пал на подушку, оставляя свои заботы на Омск.
Максим потянулся к столу, чтобы найти салфетки, и когда он их достал, то подумал, что сейчас, наверное, самое время.
— Моть. Матюш. — Он выдержал паузу. — Милый. — Томск тут же повернулся, непонимающе и шокировано хлопая глазами. — Ты… — Иртышский достал многострадальную коробочку из ящика. — Женишься на мне?
Кольцо Омск так и не показал, просто отдавая коробку в руки и отворачиваясь, горя со стыда.
— Конечно… — Едва слышно ответил Матвей, словно не верил в происходящее. Сам он никогда и не думал предлагать называть себя как-нибудь или иметь хотя бы статус отношений, ему просто было хорошо с Максимом, вот и всё. А теперь… Пускай они и не смогут зарегистрировать брак, но просто иметь право зваться мужем было по-настоящему дорогим для него.
Иртышский тоже совсем не верил, смотрел на такого же неверящего Тумова и убеждался, что они были просто созданы друг для друга. Лицо было слишком красным, нагрелось так, что Омск чувствовал это, поэтому, чтобы отвлечься, он просто взял влажную салфетку, чтобы утереть следы их любви сначала с Томска, а потом с себя.
Пока Максим заботился о своём любимом, Матвей разглядывал кольцо и примерял его на безымянный палец. Оно было великовато, но вряд ли Иртышский смог бы определить точный размер.
— Максюш, а тебе мы где кольцо возьмём? Такие уже не делают, они ж советские.
— Там на дне коробки моё лежит.
Томск поднял дно и нашёл ещё одно кольцо. Оно, судя по всему, часто одевалось, так как было обшарпанным и деформированным.
Матвей увидел лишь пылающие кончики ушей, когда посмотрел в сторону Иртышского.
Закончив с очисткой, Омск выкинул использованные салфетки и вернулся к Тумову.
— Давай оденем? — Предложил Томск, аккуратно забирая длинную тощую ладошку.
Он взял старенькое кольцо и практически ювелирно надел его на безымянный палец. Это чем-то походило на настоящее бракосочетание. Максим жутко волновался, когда сам проделывал то же самое.
Оба кольца оказались больше размером, но на это Матвей лишь отмахнулся, сказав, что уменьшить их — не проблема.
Держась на руки, они целовались, лениво сплетаясь языками, а в сердцах теплилось осознание, что теперь они друг другу намного больше, чем просто возлюбленные. Теперь они мужья, и ничего в мире не помешает им называть так друг друга.
Видимо, Вселенная распознала сигнал по-своему.