Лакричные конфеты. Это было абсолютное воплощение удовольствия, которое окутывало его рецепторы сладости, солоноватого привкуса и аромата. Удивительное сочетание таинственного вкуса лакрицы, нежности зефира и хрустящей сладости сахарной пудры создавало настоящую симфонию ароматов и текстур в каждом кусочке конфеты.

На меньшее Рампо не соглашался. И потому он с превеликим удовольствием поглощал пакетик конфет, очень хорошо зная, что в ближайшее время ему вообще нельзя есть сладкое. Но вот как он мог отказаться от соблазна попробовать лакрицу, покрытую шоколадом?

Тем более что он мог найти все выброшенные запасы сладостей. Уж в этом его дедукция никогда не подводила. И всё же он мельком смотрел по сторонам, как будто жулик, укравший что-то ценное, и вжимался всем телом к спинке кресла.

Лакричные конфеты впечатляли его не только своим уникальным вкусом, но и оригинальным дизайном. Они были представлены в разнообразных формах и цветах – от классических цилиндрических до более креативных и фигурных вариантов. Как, например, цветки. Их экстравагантный внешний вид завораживал.

Детектив на миг забыл об риске сахарного диабета. Его это не волновало. Он всю жизнь лакомился всем тем, чем богаты кондитерские города. Останавливаться он не собирался. Хотя... пытался хотя бы не есть в присутствии своего возлюбленного. Хуже были не слова, а взгляд. Горечь от воспоминаний обожгла его нутро. Долгий взгляд, в котором узнаваемо горело напоминание и усталость — но не разочарование, нет, понимание.

Самое отвратительное месиво эмоций.

Аромат и вкус лакрицы сразу же словно транспортировал его в уют ближайшей пекарни или кондитерской, где в каждой частичке конфеты заключена мастерская работа и неповторимый теплый вкус подливы. Зефир же, который мягко соприкасался с лакрицей, придал конфетам нежность и небесную легкость, даря чувство настоящего наслаждения.

А ещё немножечко с подливкой из вины.

Рампо пытался игнорировать это чувство. Если ему что-то нравится, причём всю жизнь, это никоим образом не должно вызывать в нём дискомфорт. Однако... это было даже иронично. Почувствовав волну отвращения к конфетам (или к себе?) он встал с тёплого местечка, и, пройдя несколько шагов, остановился у мусорной корзины. Мысли всё кружились в нём. Должен ли он чувствовать вину или нет. Вроде и нет, а всё же осадочек был горьким, как лакрица без шоколада.

Выбросив остатки конфет, он вновь уселся в кресло, чуть съежившись. Прямо сейчас он варился в собственном соку своих же мыслей. Прикрыв глаза, он шумно выдохнул. Вместе с тем, он услышал тонкий шорох подступающих шагов. Сердце чуть сжалось от предвкушения. Он не рискнул открыть глаза и увидеть тот самый взгляд. К вечеру он слишком устал, чтобы оправдывать себя.

Он был готов к любым формам осуждения от него. Рампо знал, как умеет осуждать директор, как умеет ворчать подруга, он знал, как каждый пытается уговаривать его думать о своём здоровье. Его вообще ничем не удивишь.

Правда, он всё же не ожидал, что писатель перенесёт его к себе на колени. Обычно тот в качестве осуждения начинал громко дышать (по крайней мере, для него в такие моменты каждый звук был подобен удару в набат) и переминаться с ноги на ногу. Это было что-то не то. И всё же это было приятно.

Эдгар, зная об этом, мягко обнял его, ощущая лёгкую дрожь тела напротив него. Осуждать он не мог и не хотел. Многолетняя привычка его детектива была милой, но теперь от этого остался пустой звук. Он нежно поцеловал его в лоб, пусть тот и по-прежнему не открывал глаза. Тишина была ощутимой, и оттого неприятной. Он решил её нарушить.

— Я не осуждаю тебя, — несколько помедлив, он продолжил. — Я лишь волнуюсь о твоём здоровье, глупыш.

Рампо уткнулся лицом ему в плечо, как это часто делал в качестве утешения. И что-то утвердительно пробормотал.

Писатель этому был рад.