Подарки Праймуса

Боль рвалась от бедра и вверх по корпусу, по магистралям и сервоприводам, по броне и тугому киберволокну двигательной системы. Но вокалайзер не сбоил, когда он на всех частотах и в голос надрывно орал приказ отступать. Они стояли на границах Праксуса долгие семь тысяч с лишним ворн и все равно удержать город не смогли. Прорыв обороны не был неожиданностью, но пепельная горечь бомбардировки не становилась от этого слаще. Клокотало под броней гневом, разочарованием, густой лавой отвращения к самому себе и желчью вины. Десептиконам так же отчаянно не хватало ресурсов — ни в какое сранение нынешняя атака не шла с теми, которые были в самом начале, однако этого оказалось достаточно, чтобы покрыть большую часть артилерии и ПВО. Половину диверсантов автоботам удалось переловить, только от мощной атаки с воздуха это не спасло. Собственная авиация автоботов проседала и за счет недостатка, и из-за более скудного опыта. Оптимус стыло обвел взглядом жаркое зарево поля боя и…

— Альнилам?

— Ржавь! — Руку от пальцев до плеча прошило таким бешенем разрядом, что на мгновение побелело в оптике.

— Ты в порядке?

— Да, — прорычал он и только силой воли не позволил себе погнуть пинцет.

Мистхэйз, поймавший его взгляд, неловко повел плечами и смущенно отступил. Судя по выражению его лица, в порядке он не был. Пинцет в ладони отчаянно не дрожал, как и оружие во время войны, как и клинки, когда резали броню насквозь. Он прогнал жженый воздух по вентиляции, сжал челюсти до скрежета дент и вернулся к чужому корпусу.

Когда его только зажгли — первое Искрение после войны, счастья немерено — он ощущал себя как в масле, все было притуплено, и некоторое всремя нежная благодать неведения позволяла жить. Пока воспоминания не стали возвращаться. С воспоминаниями пришла искореженная Матрицей психика, кошмары, боевые рефлексы, задавленные раньше эмоции и невыносимое желание забиться в самый темный угол, чтобы ни одна горящая Искра не нашла, даже Праймус с его подарками.

В тот момент, когда он проснулся с пониманием того, что да, он Оптимус Прайм, но фактически просто Оптимус, потому что без Матрицы и официально мертв, желание убивать было просто катастрофическим. За всю свою — теперь уже удивительно точную память — он не мог вспомнить такой яростной ясности эмоционального спектра и уж тем более желания смерти. Но вот он — Альнилам, молодой, подающий надежды медик. Рэтчет им бы гордился. Оптимусу же хотелось наложить на себя руки. Или на кого нибудь. Ни одна шутка Сайдсвайпа не сравнится с черным чувством юмора Праймуса. Подарить новую жизнь со всем букетом проблем старой. Старых жизней. Ну, считая размеренные вентиляционные циклы, успокаивал себя Оптимус-Орион-Альнилам-Тринадцатый, он хотя бы не был Праймом. Юридически. Потому что наследие Тринадцатого таки пришло к нему в этом перерождении. Если его найдет Оникс, оплавок будет смеяться до короткого замыкания.

— Я буду жить? — корпус под его манипуляторами неловко пошевелился и попытался отползти.

— Нет, если еще раз дернешься! — Видит Праймус — Оптимус поймал себя на этом выражении и, неудержавшись, скривился, но — видит Праймус, он понимал Рэтчета. Когда с окончания войны прошло добрых пару сотен ворн, а через его руки несчитаемое количество корпусов, он понимал Рэтчета с его ворчливым нравом и тяжелой рукой как никогда раньше. Половину идиотов хотелось просто добить, чтоб не мучались. Себя тоже, но жалость к себе Оптимус обычно сокращал из уравнения так же споро, как и эмоции в бытность свою Праймом. Боги, одна только эта мысль заставляла голову неиронично болеть.

— Все, — он живо защелкнул броню пациента, — увижу здесь в ближайший ворн, выходить будешь ногами вперед.

— Ты точно медик? — Ошалевшие голубые окуляры встретились с его красной оптикой — еще один пункт в копилку поганого чувства юмора Праймуса — и моргнули. Он моргнул в ответ.

— Да. А теперь вон из медотсека.

За дверью помещения послышалась какая-то возня и крики, и все они — неудачливый пациент, еще менее удачливый Мистхэйз, потому что был его коллегой, и он — Тринадцатый-Орион-Оптимус-Альнилам, замерли.

— Да все со мной будет в порядке! — В двери неловко застряли Балкхед и Арси с Уилджеком, который судя по всему пытался сбежать, но задача не представлялась выполнимой со шрапнелью… везде.

«Праймус, помоги», застряло у него на воколайзере, и он прикусил глоссу. Этого оплавка он старался не вспоминать всуе, а сейчас еще и хотелось проклясть. Потому что увидеть своих сокомандников оказалось неожиданно больно. Тоскливо до тонкой дрожи под ложементом.

Он не знал, как к ним подступиться, не знал, как сказать, что переродился, что все помнит до испоганившегося от этого характера. Они знали его как Оптимуса — оболочку Матрицы со скудными чертами характера Ориона, никогда не лезли дальше позволенного и уважали настолько, что старались не задавать лишних вопросов. И, может быть, он был для них и чуть больше, чем хорошим Праймом, но они для него точно были гораздо большим, чем хорошими солдатами. Он скучал по тонкому сарказму Арси, добродушию Балкхеда, мальчишескому нраву Бамблби, даже по сумасбродному Уилджеку и уж тем более по Рэтчету.

— Вон из медотсека, — выдавил он своему горе-пациенту, — ложите Уилджека сюда. Мистхэйз, третий набор инструментов и введи пятидесятипроцентный нанитный раствор.

— Мы знакомы? — проскрипел Уилджек, неловко шевеля конечностями в попытках улечься так, чтобы не болело.

— Ты — знаменитость в определенных кругах, — проскрипел Оптимус так же сипло и даже не соврал, зажимая в руках лазерный скальпель.

Он спрятал взгляд от слишком внимательной Арси и приступил к ремонту. Он справится. Может, даже наберется как-нибудь смелости сказать правду.