Внезапные встречи, вроде той, что случилась после школы у Майки с матерью, обычно ошеломляют надолго. Люди привыкли говорить «человек привыкает ко всему». Но невозможно привыкнуть ко всему навсегда. Как только ты привык и свыкся с какой-то болезненной вещью, то, по закону подлости, счастье не длится долго и вот он — призрак прошлого возвращается снова, прыгает возле тебя на диван с иглами, на котором сидеть ты только-только привык, и этот прыжок как пощечина, посылает волну по материи, и иглы на диване подскакивают, как при землетрясение подскакивает вода в чашке, выпадают из заживающей плоти и втыкаются рядом, но в другие местечки, которые были секунду ранее целы.

Майки не знает, каким образом мать нашла его, хотя у него есть догадки. Из-за своей «профессии» эта женщина знакома со многими мужчинами. И, хоть и шанс мал, но он все же есть, она могла использовать кого-то из этих знакомых в своих целях. Могла шантажировать. В Японии нередки истории в желтой прессе, гласящие истории про мужей, больших боссов больших компаний, промышляющих иногда темными делишками. Майки не может сказать, что вся Япония озабоченная. Возможно, в Америке дела обстоят также, он не сталкивался с этим, но кто знает. В детстве все казалось ужасным из-за того, что оно было на поверхности для него, он с этим сталкивался из-за матери, которая не нашла ничего лучше, кроме как продажи тела. Из-за матери и тех, кто пользовался ее телом, Майки всегда казалось, что и все окружение такое. Мерзкое, бесчувственное, помешанное на сексе и деньгах. Он был рад, что все это закончилось. Как страшный сон. У него началась нормальная жизнь. Но сейчас эта женщина, этот призрак прошлого, все испортила и нарушила. Снова. Она снова сделала его жизнь адом.

Подтянув колено к груди, все еще сидя на улице, хотя и солнце уже село и стало темно, Майк тянется потрогать свою щеку. Чувство, словно она горит и жжется. Словно его ударили только что. Но никто его не бил. Это просто призраки. И в отражение окон их дома, под бликами проезжающих по дороге машин, ему видятся силуэты. Тонкая роза, колючая, но ломкая и хрупкая — мать. И маленькие ромашки, только выросшие, которые безжалостно срывает мужская рука — он сам. Чертово воображение. Оно всегда было у него развито сильнее, чем у других. В детстве он сбегал в выдуманные миры, и это было хорошо для него, но сейчас, когда надо перестать сбегать в свою же голову, перестать видеть то, чего нет, он не может. Программа уже выстроена работать так. И не иначе. Иногда Майки накрывает страшное ощущение, что он уже вырос и вырос неправильно. Что он сломан. Но не изменить этого — никак, только… Мысли о смерти бывают у всех, наверное, и он думает, что это нормально, что тебе интересно, что такое смерть и есть ли что-то после нее. Но иногда эти мысли пугают. Майк понимает, что взбирается не по той лестнице. Двигается в какую-то не ту сторону.

Понимает, а продолжает двигаться в неверном направлении. Дурак. Верно Раф обзывал его идиотом и истуканом в детстве. Раф всегда был прямолинейным и честным. Он просто говорил правду.

Прозрачная входная дверь тихонько открывается. Сквозь стекла горит свет с кухни и гостиной, и он освещает, хотя не так хорошо, как солнце днем, место, на котором стоит лавочка среди цветочных горшков. Цветы в горшках всегда вянут зимой, но весной, когда холода проходят, в них снова расцветает жизнь. Смерть и жизнь. Две грани одного. Может, не стоит бояться одной из граней… Как понять, что стоит думать и желать. Может верный ответ — просто не думать?

— Будешь ждать, когда отец вернется? — голос, слыша которой у Майки каждый раз что-то тает в сердце, сейчас кажется некомфортным.

Возможно, Майки впервые по-настоящему хочется, чтобы Рафаэль ушел и оставил его одного. Майк знает, что Донни рассказал ему о его матери, которая подкараулила его сегодня, и Раф разозлился из-за этого. Майк слышал их разговор. И он знает, что Раф злится не на него, а на нее. Но сам факт злости внутри Рафа делает все неуютным. Майк не хочет говорить ни о матери, ни о себе. Раф может начать спрашивать об этом. И Майк просто не знает, что говорить. Что стоит сказать. Он так любит Рафа… он бы убился ради него, если бы ему сказали выбирать… но в тоже время, несмотря на то, что Раф единственный, кого он любит настолько сильно, он не может сказать Рафу о том, что его самого беспокоит. Как сказать тому, с кем ты живешь и кем живешь, что ты, такой идиот, не нашел ничего лучше, как морить себя голодом, пить таблетки, которые имеют побочный список длиной от шеи до колена, разверни этот листок?

Вместо того, чтобы любить себя и развиваться должным образом, быть благодарным за то что, любят и обеспечивают, он убивается. У него даже нет повода. Ну был бы он толстым. Но может был бы сейчас счастливым толстым, а не худым и думающим о смерти. Зачем он вообще это все начал? Он даже не может найти ответ на это. И если Раф спросит, он не будет знать, что сказать. И вроде, как, если нет чего сказать, то остается молчать. Звучит логично… Но все равно ощущается неправильность. Это как когда ты держишь банку краски в руках и думаешь — поставлю ее на светлый стол — а потом задумываешься, «а точно ли не останется кругов на столе от краски?» и в итоге берешь какую-то газетку, чтобы поставить уже на нее краску. Вот и сейчас. Точно ли стоит ставить краску на стол? Или возможны какие-то негативные последствия.

Майк качает головой «нет» на вопрос, но молчит и трет нос, прежде чем стянуть рукава толстовки на костяшки. Он сидит на улице уже несколько часов. Он вышел, когда Донни позвал его есть, а потом услышал спор Рафа с Донни, чуть не расплакался, то ли из-за переизбытка чувств за сегодня, то ли из-за вида еды на столе, и вышел в сад. Донни пару раз пытался успокоить его и завести обратно в дом, но Майк молча отослал его не вмешиваться, и, спасибо за то, что брат больше не стал надоедать.

Раф, который был в черных джинсах, которые делали его ноги визуально тоньше, чем они есть на деле, и в безразмерной толстовке, которая давала такой же эффект, цокнул и плюхнулся на скамейку возле Майки. Раф развалился на лавочке и уперся в брата плечом.

Майк тихонько вздохнул, уже предчувствуя разговор, который закончится плохо. У него не было желания говорить. Но Раф не настолько чувственная натура, чтобы не продолжать гнуть свою линию. Хотя… иногда Раф бывает мягким. Майки замечает изменения в поведении Рафа, когда тот говорит с Лео. И, ладно, он не должен чувствовать ревность. Верно? Эти двое всегда хорошо ладили друг с другом. И он сам хорошо ладит с Донни. Вроде как все честно. У Рафа есть Лео, а у него Донни. Но иногда Майк хотел бы поменяться с Лео братьями. Даже если это ужасно звучит.

Майки отворачивается, потому что чувствует, что выглядит ужасно. Наверно, у него опухли глаза от тихих слез, а лицо раскраснелось. И он выглядит как урод. Жалко. К черту, Раф не должен видеть его таким.

— Знаешь, если ты не хочешь видеть свою мать, мы можем как-то это решить. Давай расскажем отцу, он сможет разрешить этот вопрос… — начинает Раф уже менее холодным сдержанным тоном и более привычным медовым и вязким.

Но Майк качает головой и пытается закончить этот поезд «мы можем». Это его личная проблема.

— Нет. Я не хочу вмешивать сюда мистера Хамато. У него и так много работы, если я еще и нагружу его своими проблемами, у него или начнутся проблемы на работе из-за этого, или он будет просто еще больше работать, чтобы успеть все. Я сам разберусь с этим. Все в порядке.

— Ни хрена не в порядке, — возникает Раф, смотря на ухо брата. — Эта сука доводила тебя звонками, а теперь еще и приперлась в твою школу. И она не должна была знать адрес. Значит, она как-то незаконно его узнала. И это уже не шутки. Кто знает, что в голове у этой чокнутой?

Раф уже завелся, а Майк сжал челюсти и вздохнул, говоря громче, чем следовало бы:

— Она моя мама! Не говори так о ней… — Он почувствовал предательское жжение в глазах и уронил голову на грудь, чтобы отросшие светлые волосы спрятали его глаза.

Раф закусил полную губу и резко перевел взгляд с брата на кирпичную стену напротив. Он задергал ногой, говоря:

— Прости. Не думал, что ты до сих пор ее так любишь.

У самого Рафаэля никогда не было матери. У него есть отец, человек, который его забрал в семью и полюбил его. Но это не то. Это не те родители, о которых все дети говорят «папа» и «мама», не те, благодаря которым он существует. Иногда это злит. Словно ты взялся из ниоткуда. Кто? Зачем? Почему бросили? Одна большая неизвестность. Но…

Раф переводит взгляд снова на не кровного брата, который не справляется с попыткой скрыть слезы и боль, и думает, что, может это не так уж плохо, не знать своих биологических родителей или других кровных родственников. Может быть они были кошмарны, как мать Майки. Если так, Раф рад, что он не знает своих предков. Как-то спокойнее. Можно считать, что на самом деле у тебя были чудесные биологические родители, но просто судьба сложилась плачевно. Лучше так. Нежели не просто думать о варианте, что тебя просто «сдали» как ненужный мусор, а знать, что так оно и было.

— Ну а, — Раф садится, упираясь локтем в колено, и наклоняется к Майки, говоря тише: — не хочешь тогда поговорить с ней? Хочешь, я схожу с тобой на встречу с ней?

Увидится с ней снова. И зачем. Это бессмысленно, он не вернется к ней. Но предложение заставляет задуматься. Увидится. И что потом. Просто общаться иногда? Это не так нереально, на самом деле. Но будет ли рад их общению мистер Хамато. Он негативно относится к этой женщине, как кажется Майки. Да и он сам не знает, точно ли хочет наладить контакт с матерью. Она безумна. Раф прав. Но в тоже время она его мать и будет ею всегда. Черт, от этого голова болит.

— Не знаю. Отстань. Не предлагай всякой чуши.

Майк поднимается на ноги, скрещивая руки на груди. Он замечает, как стало холодно. И пальцы на его руках уже стали тяжко шевелиться, должно быть, кровь в них застыла. Он весь застыл. Медленно превращается в камень или сосульку. Все меньше и меньше хороших чувств и реакций, все больше заторможенности и боли. Вот куда все идет. К замиранию.

Раф тоже подрывается с места и открывает ему дверь, пропуская внутрь. Донни дома, но на первом этаже его нет и, зная брата-зубрилку, тот наверное за домашкой или слушает лекции в интернете из университета, в который хочет поступить. Майк пытался послушать парочку тех лекций, Донни ему давал, но он перестает понимать суть уже через пять минут, поэтому это бессмысленно для него.

— Я не понимаю тебя! — Раф обходит его, не давая уйти на лестницу. Майк неловко останавливается. Яркий свет неприятно слепит глаза после темной улицы. — Ты хочешь или не хочешь, чтобы твоя мать с тобой общалась?

У Майки появляется желание треснуть брата. Вот докопался. Почему Раф не может быть таким же понимающим, как Донни, и просто оставить его одного? Разве он о многом просит? Нет.

— Какая тебе разница? Это же не твои проблемы, просто иди и занимайся своими делами, оставь меня в покое.

Майк пытается обойти Рафа, но брат выше него и сильнее. Он останавливает его, зажимая у стены и смотря в глаза. Раф чувствует что-то не так. И хочет помочь. Но не знает как. Коммуникация без насилия — не его профиль. Его позиция в общении: если есть что сказать — скажи в лицо и все на этом. Он не понимает, когда люди говорят одно, а думают другое. Особенно близкие. А их с Майки он вполне считает близкими, даже если они по факту чужие друг другу.

— Я хочу помочь!

— Тебя об этом не просили! Пусти! — Майк все же отталкивает руку брата и начинает взбегать по лестнице на второй этаж, где находятся спальни. Но не успевает добежать до конца. У него кружится голова. И словно его кто-то толкает, чтобы он упал, он падает. Его нога поскальзывается на ступеньке, а сам он падает на коленку и следом на зад, спасая себя тем, что успевает схватиться за перила и не расшибить об лестницу еще и лицо. Сука, больно. Он закусывает губу, чтобы не издать каких-то звуков, которые бы звучали ужасно, и обнимает колено. Оно начинает несчадно пульсировать и ныть, словно в него стрельнули из пистолета.

Раф смотрит на него молча снизу. Потом вздыхает и спокойно поднимается на несколько ступенек, оказываясь рядом и протягивая руку.

— Все из-за тебя, — Майки ворчит и легонько бьет Рафа по голени рукой. Раф усмехается, а потом помогает ему подняться. Майк шипит. Ногу больно разгибать. И ему кажется, что он сломал коленную чашечку. Что за отвратительный день.

— Все потому что ты истеричка, — отвечает Раф, а потом, что-то удумав, подхватывает Майки на руки как невесту.

Сердце Майки подскакивает к его горлу. Он цепляется рукой за Рафа, а его руки начинают дрожать от неожиданного изменения положения, перед газами не пару секунд темнеет. Но боль в ноге становится меньше, когда собственный вес не давит на сустав. Наверное, останется немаленький синяк. Вот и прекрасно. Он заслужил.

Раф начинает идти с Майки на руках на второй этаж. Наступает неловкое молчание. И Майк чувствует жар. А еще запах Рафа. И это прекрасно и ужасно одновременно. Раф так рядом. И он несет его. О чем еще можно мечтать. Разве что только о том, чтобы это длилось вечно… Но с другой стороны это неправильно, что он чувствует что-то такое к Рафу. Они вроде как братья. И парни. И это не должно быть так. Но… это так приятно. Что Раф рядом. Рядом даже тогда, когда он, Майк, становится таким противным. Майк роняет голову брату на плечо и просто позволяет нести себя куда угодно.

— Ты такой легкий, — говорит Раф, когда идет по коридору. Словно в подтверждение своим словам, он подкидывает его чуть на руках, а Майки крепче сцепливает руки на шее Рафа.

Он не должен знать о том, почему он кажется легче. Нет, нет. Надо соврать.

— Просто ты стал сильнее, — устало шутит Майк и щипает Рафа за руку, что не больно из-за толстой ткани толстовки. — Смотри, сколько здесь стальных мышц. Наверное, в школе все девушки бегают за тобой толпами… Ты никогда не говоришь о девушках. Почему? Тебе никто не нравится в школе или уже есть кто-то, с кем ты встречаешься?

Майк знает, что говорит лишнее. Но ему так интересно, что Раф ответит на это. Но тот не краснеет. Только какая-то хитрая улыбка ветерком проносится на его губах, исчезая, когда Раф толкает дверь в свою спальню. В комнате темно, так как вечер, но из-за подсветки за столом тени имеют розовый оттенок. Как будто вишневого цвета. Как лед на палочке, который Майк любит больше всего. И тут так уютно. Даже в комнате Рафа уютнее, чем в других комнатах. Что за шутки…

Сначала Майк думал, что Раф просто бросит его на кровать, как мешок с картошкой, но тот, на удивление, аккуратно опускает его на матрац. И потом идет куда-то к своему шкафу. Майк надеется, что брат не заметит, по закону подлости, пропажу весов именно сейчас, когда виновник сидит у места преступления.

— Зачем мне девушки, когда есть ты, — говорит Раф, открывая дверцу и не смотря на него. И Майк хочет застрелиться от не понимания, шутит ли снова Раф, либо это правда было несколько… Должно быть, Майк просто видит то, что хочет. Раф всегда говорит так. Или нет. Или да. Чертов Раф.

Майк берет подушку брата и обнимает ее, словно это Куро. Жалко, что кота нет в комнате. Хочется чем-то занять руки. Слишком неловко. Но в тоже время прекрасно.

— Блять, ну и где она, — говорит себе Раф.

— Что ты ищешь? — спрашивает Майк.

Раф достает ящик и ставит его на пол.

— Мазь от ушибов. Я уверен, что у меня была… а вот и она.

Он берет тюбик с той самой мазью и потом идет к Майки и садится на колени возле кровати.

— Мне нужно твое колено, — говорит он, смотря снизу-вверх своими миндалевидными глазами.

— И каким образом я должен тебе его дать? Оно не отсоединяется от основного тела, — шутит Майк, сжимая подушку сильнее. Что угодно, но раздеваться перед братом он не собирается. Ни верх, ни низ. Это нормально для парней видеть друг друга в трусах, но проблема не в этом, а в том, что он не уверен, насколько он изменился внешне с лета, именно тогда Раф видел его без одежды последний раз. Одежда, что он носит, скрывает его фигуру. Но если он снимет джинсы, может, Раф заметит разницу? Конечно, Майк похудел немного, но все же. Он слишком боится, что кто-то кроме Ави и Кейси могут узнать про его секрет. Про его… это не болезнь. Наверное. Не анорексия. Наверное. И не булимия. Наверное. Он говорит наверное, потому что не может назвать себя анорексиком или булимиком, но и не может утверждать, что полностью здоров. Он не достаточно тощий для анорексика. И он ест обеды или ужины иногда, как нормальный, даже если те не задерживаются в его желудке надолго… Это не булимия, нет. Он же не блюет каждый день. Только иногда. Это похудение? Просто нездоровое похудение? Будет трудно объяснить кому-то, зачем он худеет такими способами.

Майк не знает, зачем ему тонкое тело. Он не худеет зачем-то. Уже больше нет. Он худеет просто, чтобы худеть. Это как курить. Курить, потому что привыклось. Стало нормой или привычкой. Раньше он ставил конкретную цель — внешность. Но сейчас, уже став худее, он не чувствует никаких изменений. Он не ощущает себя красивее или увереннее. И таким образом, цели «красота» больше нет.

— С каких пор ты меня стесняешься, Принцесса? — Раф щурится. Но замечает нервозность брата и веселость сменяется тревогой. — Майк? Что не так? У тебя же нет внезапных комплексов из-за ног или чего-то такого? Давай, если не помазать, будет сильно болеть, поверь мне. Эта крутая мазь, она хорошо помогает.

Майки так любит эту заботу, которую Рафаэль дает ему. И тот не просит ничего взамен никогда. Он просто любит его. А Майк любит Рафа. Но это все же разное. И это болезненно., когда ты смотришь на человека одними глазами, а он на тебя другими.

— Я просто, — Майки вздыхает, и это звучит надломлено, и Раф кладет руку ему на голень, предчувствуя волну слез или какой-то нервный срыв. — Я не хочу, хорошо? Я сам потом помажу. Забей.

Раф пытается найти ответ, смотря на него. Но он не телепат. И он не хочет сейчас выбивать какие-то откровения из брата. Иногда он делает это. Добивается ответа, когда человек сопротивляется и не хочет отвечать. Но он делает это, зная, что так будет лучше. А сейчас Раф чувствует интуитивно, что будет лучше отступить и не наседать. Поэтому, Раф садится на кровать и кидает мазь брату на колени.

— Ладно. Только много не мажь. У нее охлаждающий эффект.

— Хорошо, — кивает Майки. — Спасибо.

Они снова сидят так рядом. И Раф задевает его плечом. Майк чувствует его тело даже сквозь ткань. И эта комната, в которой так сумрачно и спокойно, создает особую атмосферу и настроение. Кажется, словно стало жарче. Но скорее всего это только его личные ощущения, потому что Раф — Майк косится на него — кажется просто расслабленным и увлеченным своими мыслями. Интересно, о чем он думает? Взгляд Рафа кажется далеким.

Майк на секунду смотрит на черные волосы, которые торчат у брата на затылке — ниже к шее, на его вены не шее, и одергивает себя, выпрямляясь и убирая подушку обратно на кровать Рафа. На сегодня достаточно. Максимум достигнут. Ему нужно одиночество.

— Куда? — Раф моргает, словно возвращаясь обратно в свое тело и смотрит на брата, который хромает к двери.

— Вспомнил, что записался на ночной марафон для бегунов, — саркастично отвечает Майк. Колено так болит. Он словно не поскользнулся, а со всей силы о железную стену коленом треснул. У него же не может быть перелома, верно? Наверное, он бы не мог ходить, будь это перелом или что-то серьезное. Но блять, как же больно. Он теперь не только чувствует себя стариком, но и выглядит также. Идет, как девяностолетний без палочки, еле передвигая ноги.

— К себе. Домашку никто не отменял. Твою, кстати, тоже. — Все же дополняет Майки.

— Ты три года будешь идти так, — замечает Раф и встает. Он оказывается рядом так близко. Фурия. Или гоночная машина. Круто, наверное, быть Рафом. Худой, спортивный и подтянутый. Майки завидует. Но в то же время, а что удивительного, что Раф такой, а он другой? Раф занимается своим телом, спорт и питание. А он… Майк не помнит, даже когда последний раз ходил на урок по физкультуре, не говоря уже о чем-то большем.

Единственный спорт, которым он занимается профессионально, это самобичевание.

Нужно больше двигаться. Может, стоит записаться в спортивный зал. Тренировки дома под видео-уроки на ютубе это хорошо, но катастрофически мало. Нужно быть усерднее.

Раф заметил, что он легкий. И Майк соврет, если скажет, что ему не было приятно в тот момент, когда Раф говорил о его легкости. Майки знает, что он может быть еще легче! У него все еще достаточно жира, который можно было бы убрать. Нужно этим заняться.

— Не надо мне помогать, я же не калека, — ворчит Майки, когда Раф пытается снова поднять его. Майки делает шаг назад, спиной в коридор — вон из комнаты брата и натыкается на что-то.

Оборачиваясь, Майки видит, что врезался в Лео. Тот застыл на месте. Его взгляд смотрит в пол.

И Майки не был уверен, стоит ли ему извиниться перед Лео, ведь он врезался в старшего брата довольно мягко, это нисколько не больно, или просто поприветствовать. С Лео все как-то неловко и натянуто. И Майки редко общается с ним. Кажется, Лео не особо любит говорить с кем-то.

Но Раф всегда плевал на то, кто что любит. Он как банный лист для Лео. Замечая другого брата, Раф переключается на него, а Майк тихо уходит, пока о нем не вспомнили, к себе.

Раф обвивает Лео за шею рукой и частично давит на него своим весом, и обычно это забавляло Лео, он пытался столкнуть Рафа с себя, но… сейчас Лео просто стоит. Будто завис.

— Почему ты так задержался? — спрашивает Раф.

— Дополнительная репетиция перед концертом, — говорит Лео. И его голос так тих и размерен, что шумному Рафу приходится напрячь слух, чтобы разобрать слова.

От Лео несет холодом. И Раф словно обжигаясь, отпускает брата из своих объятий. Раф хмурится, а Лео просто идет дальше по коридору. Его шагов даже не слышно. Он словно плывет по полу. Как маленькое привидение. Раф наблюдает за Лео, пока тот не скрывается в своей комнате, и чувствует, как у него пересыхает в горле.

Знаете, когда человек не в духе, большинство людей способны понять это или почувствовать и без слов. И сейчас, Раф ощущает что-то похожее. Но это даже сильнее, чем просто «не в духе», потому что уже не в первый раз. Всегда. Каждый раз, когда он пытается что-то сказать Лео, тот только слушает и поддакивает, но не начинает говорить сам. Без разницы, какая тема, тот молчит и просто… Раф чувствует, словно Лео ушел. Даже если он все еще здесь. Что-то не так с его старшим братом. И Раф смотрит с двери Лео на дверь Майки. Возможно, что что-то не так с двумя его братьями. Ему стоит уделить этим двоим больше внимания. Стоит, но…

— Я хочу помочь!

— Тебя об этом не просили!

...Слова Майки врезаются в память.

Раф всегда дает помощь, если видит, что кому-то плохо. Но никогда не спрашивает, хочет ли человек эту помощь получить или нет. Можно ли помогать кому-то против его воли?

— Проблемные придурки, — ворчит себе Раф, заходя в свою комнату и хлопая дверью.

В своей комнате Лео слышит хлопок и вздрагивает, начиная плакать, сидя на кровати.