В какой-то степени Ягура начинал понимать вечно достающего его Исобу. Они сидели в одной клетке уже несколько лет, и игнорировать хвостатого с каждым месяцем становилось всё сложнее и сложнее, а Мизукаге чувствовал, как разум начинал тонуть в безумии. Оставаться наплаву удавалось уже с трудом. Когда на протяжении столь долгого времени перед глазами пейзаж оставался одинаковым, невольно начинаешь понимать и сумасшедших хвостатых зверей, что зациклились на уничтожении людей.
— И кто, интересно, говорил мне недавно, что захватит надо мной контроль? — тоненьким голоском пропищала чудовищная черепаха, что отнюдь не помешало отразиться в тоне издевательским ноткам. — А-а-а, Четвёртый Мизукаге-сама?
Титул в устах хвостатого тоже прозвучал издёвкой, но Ягура не реагировал. Игнорирование было его лучшей на данный момент тактикой. Ему не хватило бы никаких своих нервов, пытайся он биться с сокамерником в словесных дуэлях — его занимали дела поважнее, а именно — тренировки. Запертый в собственном подсознании, джинчурики всё равно оставался собой.
Взгляд лиловых глаз неспешно гулял по странной своей тюрьме. Их окружал бесконечный океан, только волны его бушевали в отдалении, рядом же царила тишь да гладь озёрная. Помнится, Исобу насмешливо отмечал, что эта картина отлично передаёт саму суть Ягуры — тихий, спокойный, но если присмотреться... штормовой. И от всей этой свободы их обоих отрезали светло-розовые прутья коралловой клетки. Они не могли покинуть эту тюрьму. Их чакру просто не пускали наружу.
— Знаешь, Санби...
— Исобу я! — раздался возмущённый писк, что чуть ли не ввинтился в мозг Мизукаге, только его хладнокровную маску подобная ерунда разрушить не могла.
— Когда меня убьют, ты сбежишь.
— Ого, меня не игнорируют! — разгонялся тем временем Трёххвостый. — Никак ад покрылся льдом, а в Тумане настала солнечная погодка!
Несмотря на всё своё хвалёное хладнокровие, Ягура позволил себе резкий выдох, в котором выразилось всё, что он чувствовал и обо всём этом думал. Раздражение росло уже давно, но Мизукаге не за красивые глаза в своё время занял этот титул и контролировал себя чуть ли не идеально. Возможно, из-за этого его качества и считали его совершенством, вот только сам Четвёртый давно в собственной непобедимости разуверился — да и никогда, собственно, в неё не верил. Особенно это неверие проявилось в момент, когда шаринган его одолел.
— Повторюсь, Санби,...
— Исобу!!!
— ...когда меня убьют, ты сбежишь. Акатсуки — наш общий враг, и сейчас они точно не ждут, что часть сознания моего сохранилась. — Что порадовало Мизукаге, так это внимательность хвостатой черепахи, которая наконец решила к нему прислушаться. — Я не отдам тебя им,... Исобу, — снизошёл до вежливости Ягура.
— Хо-о-о... — протянул не без издёвки хвостатый, но и это не сорвало с джинчурики осточертевшую уже Санби маску. — Вот уж никогда бы не подумал, что услышу такое от тебя.
Ягура лишь пожал плечами:
— В мире всё возможно. Способ поразить Акатсуки, к тому же, есть. Для этой техники понадобится довольно много чакры, и если жаждешь обрести свободу, ты мне её дашь. И Акатсуки тебя не заполучить, какими бы непобедимыми они себя ни считали.
— Хм... — будь у Трёххвостого развитая мимика, подумал Четвёртый, черепаха бы прищурилась в недоверии к нему. И он угадал:
— С чего вдруг такая доброта, а, Мизукаге-сама? — Когда он звал своего носителя по имени, а не по титулу, это звучало менее оскорбительно.
Ответом послужила едва уловимая ухмылка. Уголки губ чуть приподнялись, выдавая довольство человека, привыкшего командовать:
— Доброта? О нет. Это всего лишь... моя маленькая месть.
Ни Исобу, ни Ягура никогда и подумать не могли, что в чём-то придут к абсолютному согласию.