Мне хватит внутри кислорода, мне заменяет его никотин.

Отравление ныне дороже обходится, только нашпиганной похуй. И все же,

Боже, зачем мне семнадцать, зачем позади, что казалось еще впереди?

Я хочу изменить все. О боже, не слушай! Лучше побей за пиздеж.

Лучше избей, лишив способности врать и зависимости от нытья,

Боже, как мне надоело от скуки опять резать руки ножом, а не хлеб.

Семнадцать уже, а я все сжигаю и яйца на завтрак, и борщ на обед.

Боже, а в мыслях лишь девочки-шлюхи и карты, и водка, и прочая хуета.

Боже, как хочется быть мне хоть где-нибудь, хоть средь разрушенного Содома —

Господь, прости, просто там больше жизни, чем где-то в моей душе.

Как же мне хочется света хоть где-нибудь, только не дома — светло-слепая зона

Тепла и уюта, которая бесит. Но больше не примут нигде.

Боже, я сделала выбор в отсутствии выбора. Боже, могло ж быть и хуже?

Боже, пошли мне насилие, боль — не тратить ж на шлюх хорошие чувства?

Хорошие чувства уйдут пусть к тем людям, которым ты больше нужен,

А мне лишь бы было. А лучше, о боже, опять не меня послушай.

Боже, какая ж я дура в условиях, вроде бы, и ума,

Боже, смотрю на тебя поздно ночью чрез солнечные очки.

«Боже, не помогай!» — скажет гордость, а я снова — «Помоги».

Снова споткнусь, уходя, при свете луны, упаду рожей в грязь.

И дома — в тепле — и с холодом неаккуратно, с кровью приходится лить

Фразы, слагая в песни, сшивать останки живой души.

Боже, не надо новое сердце, подари просто рифму и ритм,

Зарази мою музу навек бешенством чувств, что так бешено бьются в груди…