Max Richter, Sparks — Don't Go Away

Вереницы торговых лавок. Голоса зазывал звучат отдаленно, будто бы сквозь сон или прислоненную к лицу подушку. Посреди дорога — белый снег в рытвинах талой грязи. Преддверие нового года, но отчего-то безобразно мало людей. И только лишь они вместе с Цю Хайтан идут по этому бесконечному лабиринту.

Где-то вдалеке мелькает алый дракон — быть может, он и был их ориентиром. Длинное брюхо проколото шестами, за которое его держат люди. Снег медленно опускается на рогатую голову. Заслоняет желтые глаза.

Меж зубов скрипит сахарное печенье, в руках — предсказание, но сколько Шэнь Цзю ни пытается — прочесть не может. Будто он снова безграмотный раб, а все, что случилось с ним, оказалось неправдой.

Но голова поворачивается к Цю Хайтан, и, в отличие от иероглифов, Шэнь Цзю видит ее четко и ясно. Тусклое лицо и пролегшие под глазами тени. Задумчивый, отсутствующий взгляд. А в руках — меховой сверток, внутри которого вовсе не покупки, а сморщенное маленькое розовое лицо.

Предсказание.

Шэнь Цзю роняет листок в снежную грязь.

Его руки и стан облегают плотные красивые одежды. Вовсе не как у беглого раба и даже не как у жениха Цю Хайтан. На нем столь хорошо сидит ханьфу Цю Цзяньло. Быть может, он умер, и Шэнь Цзю теперь вынужден носить его вторую кожу. Мысль о смерти Цю Цзяньло не приносит облегчения.

Глаза Цю Хайтан — темные прогалины.

— А-Цзю, зайдем в лавку дядюшки Сюэ?

— Да.

Грудь сковывает тяжелый запах пионов, как только Шэнь Цзю бросает взгляд на вывеску парфюмерной. Они заходят вместе. Ребенок в руках Цю Хайтан хнычет, разбуженный терпким букетом ароматов.

— А я знал, что вы зайдете, господин Цю, — улыбается, глядя в глаза Шэнь Цзю, торговец за прилавком. — И вы, госпожа Цю… Неужели в ваших руках?.. Ох, как быстро растут чужие дети!

— Скажете тоже! Наш Мао еще совсем кроха, — отвечает Цю Хайтан натянутым смехом.

Ребенок в ее руках взбрыкивается, и она, прижавшись к нему щекой, робко и устало шепчет ему ласки. Дядюшка Сюэ понимающе кивает:

— Сначала плачут, потом балуются. Много сил и времени уходит, чтобы вырастить из них толковое… — Шэнь Цзю укалывает чувство дежавю, и лавочник тут же исправляется, заметив его остекленевший взгляд: — С моим точно так. Куда же он запропастился?.. Не волнуйтесь, я быстро вас обслужу, чтобы вы еще успели погулять на ярмарке. Может, попробуете хвойные ароматы? Они перебивают морозную стылость и отгоняют простуды. Если нанесете масло на запястья…

Неожиданно дверь в лавку распахивается, и в залу влетает взлохмоченное нечто. Сынишка лавочника. Дядюшка Сюэ уже начинает ворчать:

— Шлялся невесть где, еще и холод напустил… — как вдруг вбежавший мальчишка перебивает его:

— Заклинатели приехали!

Шэнь Цзю медленно повернулся, оглушенный этим восклицанием. Мальчишка, что должен был, переводя дух, остаться в дверях, — внезапно испарился, и с ним что-то непоправимо надорвалось в ткани окружающего пространства. Огонь свечей, озарявших лавку, полки, ломящиеся от склянок, сам дядюшка Сюэ — все это внезапно утратило форму, поднявшись к потолку клубящимся паром. Грудь стеснило невозможное удушье, и Шэнь Цзю, не оглянувшись на Цю Хайтан, бросился на улицу. Испуганный крик, жар ладони, ловящей его руку, — но Шэнь Цзю вырвался из них, перескочил порог, а за ним…

Длинная белая улица, мигающая в полумраке звездистым снегом.

Стоявшие по ее края дома молчали, не являя даже одиноких зажженных окон, — и Шэнь Цзю почувствовал, что и в лавке позади него погасли огни. В миг, когда все затаилось и не дышало, Шэнь Цзю тоскливо вгляделся в конец улицы, где прежде пылала ярмарка, — и завороженно замер, увидев надвигающийся на него рассветный багрянец.

Мягкими летними вечерами, нежась в жаре прильнувшего к нему девичьего плеча, — Шэнь Цзю видел этот образ. Облаченные в белые одеяния силуэты, что не идут — плывут по воздуху, и каждый их шаг зажигает на мостовой камень — точно серебряный хвост падающей звезды. Словно мираж либо отражение на воде, эти силуэты колыхались легким крылом бабочки, далекие и хрупкие, и на миг Шэнь Цзю испугался, что они растают, как снежинка на горячей ладони.

Испугался — и шагнул.

Морок развеялся. И Шэнь Цзю очутился на освещенной зимним солнцем мостовой. Возникшие из ниоткуда люди сбились на краю улицы, рассматривая его с любопытством, — и среди них всех Шэнь Цзю увидел Цю Хайтан: сморщенную и маленькую, как лицо младенца, прижатого ею к груди.

Он же стоял посреди мостовой, преграждая дорогу им — небожителям, что сошли в их мир со страниц прочитанных Шэнь Цзю книг. Шэнь Цзю оробел, увидев вблизи их прозрачные, точно выточенные из фарфора, лица, и хотел уже посторониться. Сделал шаг в сторону, покорно расфокусировал взгляд — и лишь тогда приметил странное. Задержался.

Ряды расступились, и из-за чужих спин вперед вышел он — широкоплечий мужчина с золотистой от загара кожей. С ласковыми телячьими глазами. С мягкой улыбкой на по-детски припухлых губах. С лицом мальчишки, являвшегося Шэнь Цзю во снах.

— Ци-гэ… — льнущая к коже одежда стеснила грудь, будто с тем, чтобы не дать выйти слову, и Шэнь Цзю выдохнул, чувствуя зыбкость в горле: — Здравствуй, Ци-гэ!..

Однако обращенный к нему темный взгляд был все так же отстранен.

Отделившись от крыльца парфюмерной лавки, Цю Хайтан шагнула на мостовую. От домов поднялась волна перешептываний, задувая в спину ее тонкой фигурке, и в лице Цю Хайтан Шэнь Цзю прочел мольбу: остановиться.

Но он не смог.

— Сяо Цзю!

Голос прозвучал ломко и тонко, по-мальчишечьи.

Нежное округлое лицо Юэ Ци — разве оно не в точности такое же, как тем летом, в которое они были свободны и счастливы? Сотканное из трепетно хранимых воспоминаний, оно было еще более волнующим и невообразимым, чем заклинатели из приключенческих книг. И этот человек — не образ, а самый настоящий друг — мог спасти его.

— Я сяо Цзю! Твой сяо Цзю!

Но мужчина с детским лицом лишь медленно покачал головой, улыбаясь все так же равнодушно:

— Вы ошиблись, господин Цю. Я не помню никого с именем сяо Цзю.

Шэнь Цзю упал коленями в снег.

Голоса смолкли, время остановилось. Фигуры людей застыли, будто статуи изо льда, и только их взгляды продолжали неотрывно следить за Шэнь Цзю. Он сгорбился, пряча от них лицо. У коленей подтаяла лужица.

В ее глади отражалась сброшенная чудищем кожа.