Жестокие уроки

Ванда его боится. Стивен ощущает это очень явственно. Потом-то он, конечно, поймёт, что боится она отнюдь не его, но сперва почтительность ему льстит, а хорошо сплетённая лесть — его главная слабость.

У Ванды проблемы с доверием, а милые улыбки даются ей тяжело, со скрипом, с кровью, но она старается. Не ради него, ни в коем случае, и даже не ради себя. Она половина, часть целого, так что думать о себе никогда не умела.

За ней мощь Капитана Америки и деньги Железного Человека. Кэп лично приходит поговорить о том, что Ванда необычная. «Да мы с вами вроде бы тоже», — парирует Стрэндж. Он не умеет осторожно и не считает, что Ванда в этом нуждается. Разумеется, необычная. Это что-то меняет? Что с ней, как с больной теперь обращаться? Она ведь здоровая, просто потеряла всё, как и он совсем недавно.

Стивен устал. Обрушившееся на голову величие изолировало его от всего мира, и нет никого, кто мог бы понять, разделить. Поэтому он цепляется за эту одарённую девочку. Он бы в неё влюбился, будь он чуть более здесь и сейчас.

Только ей ведь нечему у него учиться. Их колдовство — из разных источников. Она магией дышит и живёт, кровоточит и истекает, как мироточивая икона. Его книжки и побрякушки ей ни к чему. Кроме разве что одной.

Ванда часто смеётся, когда они говорят. А разговаривают они много, это часть обучения, не затрагивая только одну тему — семью. Потому что у Ванды дыра в сердце, и Стивен не уверен, что готов туда заглянуть. Там ведь даже не демоны, не пустота, там нечто совершенно иное.

Гуляют они тоже часто, но не по городу и чаще всего даже не по планете, а в неизведанных местах, которые открываются им через порталы в Нью-Йоркском храме. Так уж выходит, что Стивен всегда смотрит удаляющейся Ванде в спину. Будто вся их жизнь на данный момент — предсказание. Или предостережение.

Он запомнит её мягко ступающей по маковому полю, с чудесной улыбкой, созданной специально для него, а не той, что ушла навсегда и уже не обернулась.

Улыбка сбегающей в ночь Ванды настоящая, не для кого, только для неё самой, потому живая и искренняя, хоть и не такая красивая. Её волосы стянуты в тугой хвост на затылке. И никаких коротеньких платьиц с гольфиками — джинсы и куртка. Ну да, и лопата ещё.

Он идёт за ней, и она об этом прекрасно знает, но духу остановить или остановиться не хватает. Она так долго старалась, так усердно разыгрывала прилежную ученицу. Её бы наградить за это. К сожалению, когда дело касается магии, наказание и награда — две стороны одной медали.

Глаз Агамотто хорошо смотрится на девичьей груди, держась на тонкой шейке. Амулет подпрыгивает и мечется из стороны в сторону, пока Ванда орудует лопатой, пачкая белые кроссовки в могильной грязи.

— Можно было просто попросить, — не выдерживая, произносит Стивен.

— И ты бы позволил? - усмехается Ванда, не прекращая копать.

— Нет, я бы объяснил важность проигрыша и смирения с ним, как однажды объяснил мне мой учитель.

— Я не великий маг, — говорит она, и в глазах её плещется одержимость. — Не образцовый супергерой. Я даже не хороший человек. Но всё это не важно, потому что я и не претендую. Сестра — вот, кем я хочу быть, единственное, что имеет значение. Но у меня отняли это, и я собираюсь вернуть своё любой ценой.

Он может сказать ей, что ничего не получится, может предупредить, но не должен этого делать, обязан быть её учителем до конца, преподать самый последний урок.

Ванда могла бы вырыть яму с помощью магии, но есть в этом что-то правильное, что-то язычески ведовское, на крови повязанное. Она бы руками вырыла, зубами выгрызла, если бы понадобилось.

Труп выглядит свежим, будто только из холодильника, хотя прошло уже пару лет со дня похорон. Наложенные на тело заклинания — мощные, но небрежные, отчаянные, рваные.

Ванда запускает временной поток, заплетающийся вокруг её руки изумрудной змеёй, выкручивает, стиснув зубы и зажмурив глаза. Могилу засыпает землёй, превращается в отдельные доски гроб, чёрный костюм меняется на заляпанную кровью форму. И вот юноша должен вздохнуть, распахнуть веки, обнять сестру.

Ничего не происходит. Ванда выжимает из амулета всё, перезапускает его по новой и кричит, когда понимает, что дальше — ничего. Из её уха стекает струйка крови, лицо застилает синеватая бледность. Нечеловеческий, животный крик прорезает канву реальности, отчего где-то идёт трещинами целое измерение.

Стивен больше не может смотреть. И учить больше тоже не может. Не станет, не будет. Никогда больше. Лучше бесконечность умирать, чем смотреть на падение того, за кого несёшь ответственность, кого поклялся обучить и не смог.