Утро выходит пресно-умиротворённым. Пыль летает по пустой комнате, подсвеченная ровным искусственным светом из окна. Мягкое, лёгкое одеяло почти не греет, лишь удерживая тепло, которого с каждой минутой неги, с каждой ступенькой пробуждения начинает не хватать. Из-под одеяла еле выглядывает чужая макушка — и как только не душно — и будить совсем-совсем не хочется. Долгие дни, полные тренировок, редкие бои, испытания, и в противовес тёплые, почти семейные моменты, что он бессовестно пропускал вместе с завтраком, любуясь, всё это стало неотъемлемой частью жизни. Разве что пропуски — редкая блажь. Редкое утро не поднимало его с кошмарами, с криками будильника или с мысли «Опоздаю!». Редкое утро он мог провести так спокойно, не просыпаясь лишь на пути к раковине, не одеваясь за секунды, чтобы оставить все сны и ленную негу за хлопнувшей в спешке дверью. Редкое утро он мог тратить драгоценное время просто нежась в кровати, относимый мягкими волнами к берегу-пробуждению. Сказочно редкое.
Но не стоящее того, чтобы потратить его целиком в постели.
Баам потягивается, стараясь не потревожить явно спящего — тоже не высыпается ведь — Агеро. Почти проснувшись, смотрит в потолок, смаргивая оседающие на ресницы капли сна. Сдвигает одеяло, еле шуршащее, садится сначала, привыкая к тому, как прохладный воздух поднимает марш мурашек.
Едва спускает ноги с кровати — крепкая хватка, крепкая настолько, что не будь он крепче, то оставила бы синяки. Агеро дышит привычно-размеренно, и непонятно, спал тот до этого или нет. Баам оборачивается и видит взгляд, словно стакан воды — прозрачный, пустой, лишь с лёгкой рябью от той же дрожи, что заставляет чужую руку подрагивать.
— Я думал, что вы спите, господин Кун.
Баам немного удивлён, но говорит спокойно-нежно. Он не раз вскакивал так же, не успев досмотреть очередной кошмар. В ответ лишь больной осадок, когда чужой взгляд тревожно замер, и вырвавшееся хрипло будто против воли:
— Не уходи, Баам. — И на выдохе, — Пожалуйста.
Ритмичный шелест дыхания заполняет короткую тишину.
— Вам… приснился кошмар? — озвучивает очевидную догадку Баам.
Агеро не отвечает. Лишь взгляд, теряя звонкие напряжённые грани, стекает на простынь. Руку он не разжимает, лишь расслабляет самую малость, осознав, что сжимал до того до побелевших костяшек. У Баама нарастает внутри с каждым вдохом волнение, но Агеро даже под теми каплями, что касаются его через чужой взгляд, остаётся неподвижен.
Ничего не остаётся, кроме как закинуть ноги обратно на кровать, утыкаясь ступнями под одеяло. Говорить со вздохом, ощущая, как хватка на руке почти обмякает:
— Останусь, если вы так хотите.
Возвращаясь под одеяло, он чувствует, как стекает чужая ладонь с кисти на плечо, обнимая крепко, когда его голова наконец касается подушки. Чужая, ныряя под плотную ткань с собранными крупицами тепла, утыкается куда-то в шею, щекоча дыханием. Почти ворчливое бормотание звучит оттого немного сбито:
— Но уйти всё равно нужно будет. Сегодня в магазин нужно сходить, и очередь готовить моя, потому я пойти и должен. Не просить же госпожу Йи Хву или Рака. У всех сегодня и свои дела есть. А ещё не стоит забывать про тренировки!
Агеро немного оттаивает. Застывший внутри, успокаивается, но мысли, что вертятся в чужой голове, хоть и замедляют гудящий хоровод, но не останавливаются, из-за чего отвечает Агеро запоздало, и не на то, о чём говорил Баам. Фразы срываются коротко, словно обрывки мокрой ткани:
— Ты прав. Кошмар. Просто кошмар.
Баам замолкает, печально проводя ладонью по чужим волосам.
В конце-концов, мир ведь не исчезнет от десятка лишних минут дрёмы, верно?