Ризли не любил Кур-де-Фонтейн. Крепость Меропид меняет людей и взгляд на жизнь, и не важно, управляющий ты или заключенный — таким, как "до", ты уже не будешь никогда. Пусть Ризли и любил чистое небо, дожди, ветер в волосах и уединение — уж чего точно, так последнего, в городе найти было невозможно.

      Особенно в гребанном дворце. Он проверял. Но делать было нечего. Иногда, чтобы получить то, чего желаешь, приходится проявить немного жертвенности. Вот и выходит так: солнце, птички поют, люди в фойе гудят, как рой пчел, пытаясь попасть то к госпоже Фурине, то к месье Нёвиллету; Ризли же, как тяжеловесный корабль, прорезает толпу, проходит мимо пытающейся его остановить мелюзины, и распахивает дверь кабинета верховного судьи.

      Защелкивает замок изнутри.

      — У нас не была назначена встреча, — Нёвиллет поднимает взгляд, стуча пальцами по клавишам печатной машинки. Ризли громко демонстративно хмыкает. И закатывает глаза.

      — Неужели вы совсем по мне не соскучились?

      Нёвиллет перестает печатать, вздыхая. Если честно — не успел. Время текло для него совершенно иначе, чем для людей; все монотонные дни, полные работы, сливались в один, и без календаря или конкретных планов он даже не мог с уверенностью сказать, какой сейчас день недели — и встречи с Ризли вовсе не казались ему редкими. Так что правда соскучиться не успел, но если прямо так скажет… Ризли, наверное, обидится? Расстроится? В любом случае почувствует негатив, чего бы Нёвиллету не хотелось — так что он просто неопределённо пожимает плечами и продолжает клацать текст. Ризли хмыкает и нагло опирается руками о стол по бокам от печатающей машинки.

      — Так я и понял. Ну, что ж, зато соскучился я. Уделите мне немного времени, господин верховный судья, дело не требует отлагательств.

      — И что же такого случилось? — строчка текста кончается, тишину их разговора прерывает звонкий колокольчик печатающего механизма. Нёвиллет сдвигает каретку в изначальное положение. Ризли не в силах отвести взгляда от его бегающих по клавишам пальцев.

      — Вы пробовали играть на пианино? — неожиданный вопрос невпопад. — Я о том, что вы живёте столько лет. Вы могли бы перепробовать все, что только было изобретено, включая пианино…

      — Это ваш ответ на мой вопрос? — Нёвиллет приподнимает бровь в непонимании. Ризли качает головой из стороны в сторону. — Тогда я все ещё жду. И я… пробовал.

      — Боже, столько лет знакомы, а я и не знал. Сыграете что-нибудь для меня? Потом, все потом, сейчас у нас с вами важное дело — я истосковался по вашим незаметным улыбкам. И по вашем члену, но, нет, ничего не говорите… — Нёвиллет хмыкает. — На этот раз я хранить молчание не собираюсь, так что ваш кабинет определённо не лучшее место. Мне кажется, не такой сенсации про вас ждёт народ. Отменяйте все дела, пойдём куда-нибудь за город, с бумажками я потом могу вам помочь…

      — Знаете, — прерывает его Нёвиллет, убирая ладони с машинки. Поднимает стопку напечатанных страниц, поправляет ее, стуча по столу. Откладывает в сторону. Ризли замолкает, заинтересованно глядя. — Я давно не был в Люцерне.

      Ризли пару раз моргает.

      — Но ведь это в городе.

      — Да.

      — Там нас могут увидеть.

      — Могут.

      — И вы… не против? — Ризли говорит тихо, с надеждой в голосе, облизывает губы. Точно знает: слухи поползут быстрее, чем они успеют дойти до этой самой Люцерны; за Нёвиллетом действительно следили с жадностью. — Не против, что нас увидят вместе?

      Пока Нёвиллет думает, повисает тишина. Ризли даже не шевелится — так боится сбить его ход мыслей.

      — Я многое понял с того случая с Киарой. Во многом благодаря путешественнику… и вам, — Нёвиллет поднимает взгляд, и у Ризли по всему телу пробегают мурашки. Он едва-едва дышит. — Поэтому, пойдём в Люцерну. Я не против, чтобы все… знали.

      Ризли не сдержался — и обнял его прямо так, через стол. Неудобно, но последнее, что его сейчас волновало — удобство. Бумажки слетели на пол, и пришлось собирать их потом, смеясь и извиняясь — но оно стоило того.

***

      На улицах Кур-де-Фонтейна Ризли до сих пор не нравилось: много людей, много внимания, шепотки и разговоры:

      — Это господин верховный судья?..

      — А с кем он?..

      — Неужели это?..

      Шепот. Шепот. Шепот.

      Ризли хотелось прикрикнуть на всех — чтобы отстали. Нёвиллет же шел так спокойно, словно для него все это — обычное дело. Хотя, наверное… наверное, так и было. Он живёт уже так несколько сотен лет; а вот Ризли избыточное внимание было чуждо. В крепости его не воспринимали как иконическую фигуру: он обедал со своими людьми, мог выпить и почти никогда не пропускал бои на ринге (хотя и жалел, что не мог подраться сам) — он был своим парнем. Нёвиллет же для Кур-де-Фонтейна — главная загадка и недосягаемый идеал. Идти рядом с ним, чуть ли не держать за руку, было подобно нахождению рядом с солнцем. К этому еще предстояло привыкнуть.

      Но Ризли любил — и любил так сильно, что привыкание было только вопросом времени. Так что он все-таки берет прохладные пальцы в свои, озорно подмигивает Нёвиллету (который мягко улыбается, щурясь от солнца), и так они и доходят до Люцерны. Не романтично ли?

      Нёвиллет остается за столиком, пока Ризли недовольно щурится, читая меню. Ругается себе под нос: в самом деле, это же кофейня, откуда здесь взяться мало-мальскому приличному чаю. Нёвиллет улыбается, смотря за ним: забавный.

      Он живет так долго, что уже и забыл, что жизнь может приносить удовольствие, то, что многие считают своим смыслом. Любовь. Ризли вот точно нашел свой смысл — а Нёвиллет, пусть человеческая жизнь и скоротечна, но готов найти смысл в нем.

      Ризли грузно садится на стул. Бережно накрывает ладонь Нёвиллета своей, гладит большим пальцем кожу. Удивительно маленькая, но такая приятная нежность.

      — Вы представляете. Чай есть — но такой дрянной, что им только туалеты чистить. Поэтому дам шанс кофе — до сих пор не могу поверить, что вы его любите, к слову. Взял вам заварной крем из роз, — Нёвиллет удивлённо хмыкает. — Пару недель назад выведал у госпожи Фурины, что он вам понравился.

      — Иногда меня пугает ваша осведомленность, — Нёвиллет улыбается, переворачивая ладонь. Переплетает их пальцы.

      Людей вокруг много. Кто-то делает вид, что не замечает двух мужчин; кто-то пялится, не веря в то, что видит — а Ризли, кажется, уже успел привыкнуть. Или просто не обращал внимание: сейчас в мире словно существует один только Нёвиллет, по маленьким кусочкам наслаждающийся десертом, пьющий кофе — такой… простой.

      Без пугающего ореола святости вокруг своей личности. Без формальности. Настоящий.

      Ризли опять не может остаться сдержанным: ладонью касается щеки в приступе нежности, стирает с уголка губ остатки крема. И тянется за поцелуем.

      Если бы он мог и хотел, то точно бы рыкнул на парочку фотографов, что за ними следили — но сейчас не до этого. И пусть прямо на вечер в Паровой Птице выйдет несколько сенсационных статей — да и черт с ними.

      Да и черт с ними.