Келус изгибается, сжимая в руках тёмные волосы, пытаясь оттянуть Дань Хэна от себя, и обрывисто стонет:
— …хватит… прекрати… — но Дань Хэн удерживает его дрожащие ноги, впиваясь в бедро, покрытое засосами.
— Не своди ноги, Келус, — низко звучит его голос, оседающий в разуме, отчего Келус почти хнычет, когда тот снова зацеловывает покрасневшую кожу. Взгляд Дань Хэна потемневший и тяжёлый от полнящего его желания, и он ведёт им по кругловатым бёдрам, склоняясь ближе, раскрывая рот: зубы ощущаются на чувствительной коже особенно, и Келус высоко стонет на грани вскрика. Дань Хэн довольно проводит языком по наливающемуся кровью укусу, в качестве извинения оставляя мелкие поцелуи. Келус, честно, млеет.
Дань Хэн мучает его уже полчаса, и Келус почти не выносит того, как чувствительна сейчас кожа ног, и каждое прикосновение отзывается разрядом электричества по позвоночнику, расходясь дрожью по всему телу. Ему хотелось расплакаться от того, как это хорошо чувствовалось. А ещё от того, как Дань Хэн безжалостно сжимал его член у основания, мешая кончить, продолжая лениво вылизывать и кусать его бёдра, что уже покрыты испариной и его слюной.
Приподнятая нога долгое время находилась в воздухе, отчего та затекла и дрожала, отзываясь колючими мурашками, а он всё кусал и кусал, кусал и кусал…
Келус жмурится, измученный. Он полагал, конечно, что Дань Хэн давно точит зуб на его бёдра, но он никогда не смел думать, что тот действительно точил зуб. На самом деле, он думал, что они просто займутся сексом, чёрт возьми, Дань Хэн вознесёт их на небеса и они удовлетворёнными лягут спать, но кто же знал, что сегодняшнее почти пошлое «можно я немного полижу твои бёдра?» превратится в его персональную пытку? И, вообще, где речь шла об укусах; Дань Хэн обманщик, доводящий его до грани слёз прямо сейчас, потому что взор уже перекрывала жаркая пелена, и возбуждённый член, дёргаясь, истекал смазкой. Правда Дань Хэн только игнорировал его, лишь сжав у основания, и словно поставив себе цель собственным ртом уничтожить бёдра Келуса, не делал больше ничего. Абсолютно ничего, изредка перехватывая его руки или удерживая ноги, чтобы Келус ему не мешал. Келус честно начинал жалеть, что согласился, но это всё же было довольно приятно… ладно, хорошо, это было потрясающе: чувствительная кожа отзывалась фейерверком чувств, словно была оголённым нервом, и Келус видел звёзды перед глазами.
— Дан-н… — голос дрожит, и он правда хотел кончить, проклиная руки Дань Хэна, боготворя их в то же мгновение, и он ловит потемневший от удовлетворения взгляд. Это заставляло его терять себя. — …прошу-умм…
Дань Хэн не то рычит, не то гудит, Келусу не важно: от его голоса всегда мурашки по телу, и сейчас он невольно дёргает уставшей ногой, которую тут же отпускают на постель. Пальцы, смоченные в смазке с привычным запахом каких-то трав, проникают в него, растягивая мышцы. Келус негромко стонет, разморенный, но Дань Хэн…
Дань Хэн испытывает грани его терпения, думает Келус, когда пальцы просто движутся в нём, имитируя толчки, а сам он возвращается к покусыванию бёдер, удобно устроившись между его ног. Дань Хэн снова самозабвенно смыкает зубы на покрасневшей коже, тут же зализывая место укуса, поднимая на него взгляд. Там, в лазурной синеве, Келус был готов захлебнуться, утонуть и пропасть без вести, только Дань Хэн прикрывает глаза, вновь оставляя на чувствительной коже поцелуй, безжалостно вгоняя в Келуса пальцы. У Келуса закатываются глаза и в голове взрываются целые миры, белым светом заполоняя опустевшую голову. Пальцы, длинные и сильные, оказываются снаружи, и Дань Хэн наконец выпрямляется.
Он смотрит на Келуса, что обессиленно распластался по постели; золотые глаза поддернуты пленкой слёз, от которых мокрели красные щеки. Мелкая дрожь была едва видимой, и Дань Хэн мягко усмехается, проводя по напряжённому и изнывающему члену, заставляя Келуса взвыть.
— Дань Хэн!.. — фраза ломается, когда Келус кончает, зажмурившись в немом стоне. Это походило на издевательство.
Дань Хэн спускается к истерзанным бёдрам, оставляя на них лёгкие, едва ощутимые поцелуи, пока Келус считал разноцветные звёзды перед глазами. После оргазма тело походило на сплошное нервное окончание, что провоцировалось на любой возбудитель, и потому Келус мотает головой, слабо мыча от прикосновений, жмуря глаза.
Это точно издевательство.
Дань Хэн наконец оставляет его бёдра в покое, на которых наливались красным укусы и цвели мелкие засосы. Келус вскользь думает, что не станет больше необдуманно соглашаться на просьбы своего потрясающего, невероятного, умопомрачительного парня, который имеет куда больше тайн, которые Келус предвкушал и страшился знать. А если у Дань Хэна есть ещё более странные фетиши? Келус ведь тогда рискует умереть от перевозбуждения.
Руки Дань Хэна проходятся по телу от талии до плеч, и Келус видит, как блестят его глаза при взгляде на ключицы. Его шея и плечи были чистыми, на них сегодня не было ни пятнышка в сравнении с искусанными бёдрами. Дань Хэн, кажется, находил в этом какую-то свою эстетику, поэтому возвращает руки к ногам, подхватывая их, чтобы одним плавным движением оказаться в нём, нежно целуя в шею. От его незатейливой ласки и ускоряющихся толчков, Келус едва соображает. Он таял, как шоколад, находясь на грани того, чтобы вновь кончить.
Дань Хэн мнёт его бёдра, любовно оглаживая, а Келус царапает ему короткими ногтями спину, пытаясь притянуть поближе, чтобы всем телом ощущать на себе его вес. Или отвлечь от своих дрожащих ног, что даже не могут сомкнуться, слабо дёргаясь от сильных толчков. Келус стонет, ощущая себя беспомощным. Он, кажется, чувствует всё, что с ним происходило. Усиливающееся напряжение в ногах, а так же возбуждение, разливающееся по телу с кровью, заставляло его закатывать глаза. Он ощущает всё: как подсыхает слюна на бёдрах, и собственное семя на животе; начинающие покалывать укусы; липнущую к взмокшему лбу чёлку; пересохшее и болящее от стонов горло; скручивающееся в животе горячее удовольствие. Он чувствует, как горят его щёки и ноют уставшие бёдра, малейшее прикосновение к которым вызывало табун мурашек по спине. Чувствует, как член Дань Хэна проходится по чувствительным стенкам, приятно растягивая, доводя до грани, но не позволяя сорваться: рука привычно пережимает член у основания, и Келус не сдерживает разочарованного стона, тут же захлёбываясь следующим от резкого и глубокого толчка.
Келус жмурится, выгибая спину под ласкающими поцелуями, что нежно оставались на коже теплом. Перед глазами — дымка возбуждения.
Дань Хэн его точно мучил. Точно хотел довести до грани. Келус стонет: почти жалобно, почти просяще.
Дань Хэн же покрывает его тело собой, не переставая ласкать дразнящими прикосновениями кожу. Келус, кажется, плачет, потому что ему было так хорошо, так горячо, так плохо, что всё, что он может: цепляться за Дань Хэна и звать его на выдохе.
— Келус…
Шепот оседает на губах, и Келус инстинктивно тянется к нему, резким толчком возвращённый обратно, вынужденный хрипло стонать и закатывать слезящиеся глаза.
Было потрясающе делить постель с Дань Хэном, но сегодня Келусу казалось, что он умрёт. Удовлетворённый, но умрёт.
Бёдра сводит судорогой, что проходится по всему телу дрожью, и Келус снова кончает. Перед глазами белые вспышки, отчего он устало роняет голову на постель, измученный и утомлённый. После оргазма движения Дань Хэна ощущаются сильнее, и он невольно трясётся, пытаясь отдышаться.
Резким движением, Дань Хэн выходит из него, с низким рыком кончая на бёдра, некоторое время просто наблюдая за тем, как его семя стекает по ним на простынь.
— Извращенец… — наконец хрипло говорит Келус, когда в комнате остался лишь остывающий жар и запах секса. Он чувствует, как всё тело приятно гудит от удовлетворенности, усталости и остатков возбуждения.
Дань Хэн что-то смущённо бурчит, закопошившись, чтобы протереть вымотавшегося за сегодня Келуса, тут же ложась рядом, привычно заботливо прикрыв одеялом. Он придвигается ближе, оставляя поцелуй на обкусанных губах, и прячет в объятиях.