Юкине хочет плакать от отчаяния.
Он знает, что приносит больше проблем, чем пользы. Знает, что вся его ценность заключается лишь в том, что он неплохой шинки. Сердце каждый раз пропускало удар, стоило только вспомнить, сколько боли он принёс своему богу.
Который не отказался от него даже тогда. Который не бросил, не отвернулся, не оставил во тьме. Принял снова, протянул руку, разрешил остаться и просто быть.
Ято был лучшим. Юкине знает, потому что у Ято не было своего храма, потому что его имя боятся произнести вслух, потому что тот был Богом Войны… это не имело значения, ведь Юкине считал его лучшим-лучшим-лучшим. Самым лучшим богом на всём белом свете, самым добрым и терпеливым. Что обычно приписывают богам?
Он чувствовал вес вины на плечах: за боль, за крики, за страдания, за предательство. Юкине всё ещё хотел плакать, но он упрямо стирал выступавшие слёзы тыльной стороной ладони.
Ято не так уж и часто ранится, но Юкине чувствует себя виноватым за это, даже если находился в двух милях от бога. Обычно это незначительные ушибы или порезы, но Юкине хотелось стереть их с бледной кожи, оставив вместо них звёздную пыль. Пусть лучше Ято сияет от самодовольства, чем отмахивается от Хиёри с аптечкой. И, нет, Юкине не ревнует.
Юкине хотелось ударить своего бога за беспечность. И его абсолютно не волновал виноватый взгляд синих глаз, в которых отражался океан чувств. Юкине осторожно перевязывает бинтами чужое запястье, трясущимися пальцами завязывая кривой бантик. Ну, это хотя бы мило. Сглотнув, он всё же одними губами шепчет:
— Боль, боль, уходи.
Задумчивый взгляд он решительно игнорирует.
Юкине честно готов отдать жизнь за Ято. Стать для него клинком и надёжной защитой, но отвратительное чувство вины в груди часто мешало сосредоточиться лучше, слышать больше, видеть очевидное. Ято и не требовал его быть кем-то таким, не просил отдавать жизнь за него, ничего не просил. Только доверия. Юкине с досадой закусывал губу, отворачиваясь и уходя. Доверие… он ведь и себе не доверяет, боясь утонуть во тьме, что клубится в груди и вокруг него, но Ято просит.
Ято действительно лучший бог, которого только мог встретить брошенный всеми Юкине.
Хиёри была прекрасной подругой: верная, добрая, чистая. Готовая придти на помощь в любой момент. Делающая для Ято гораздо больше, чем Юкине. Он абсолютно не удивлён, замечая, каким взглядом его бог смотрит на неё. Этот тёплый, полный нежности и чего-то ещё, такого неизвестного для него, что проникает прямо в душу острыми стрелами. Ах, это больно. Гораздо больнее, чем колючий мороз по ночам. Больнее скверны.
И это так больно-больно жжётся, что Юкине снова хочется плакать. Но он лишь улыбается, мастерски пряча настоящие чувства за маской. Куда больнее будет, если Ято будет его жалеть. Юкине это не нужно, ему хватает жалости.
А затем происходит вся эта чушь с похищением, осквернением Бишамон и прочим, что Юкине теряется. Вот он оборачивается клинком в умелых руках своего бога, разрезая нечисть, а вот решительно заслоняет собой Ято, чувствуя резкую боль и проваливаясь во тьму.
Юкине верит, что прожил достойную жизнь, пусть и не всегда гладкую, но хорошую. Он бы не хотел оказаться среди облаков; хотелось снова стать духом, чтобы следовать за своим богом, но разве он не умер окончательно? В конце концов, он же и не нужен вовсе. Его работа выполнена… но Ято ведь остался без оружия. Как он будет сражаться? Кто его защитит среди того хаоса? Юкине не мог оставить своего бога в такой важный момент одного. Он же… как он будет без клинка?
Юкине хотел встать, но окружающая тьма словно давила на него, и не было ни единого просвета, чтобы он мог взять себя в руки. Наверное, Юкине был плаксой, но уголки глаз защипало.
Страшно. Холодно. Больно.
Вот и что ему теперь делать? Его бог остался в опасности, без оружия и союзников. Его могли убить, даже не прилагая особых усилий. А Юкине? Юкине трясётся от страха, давясь всхлипами.
Синие глаза смотрят в душу, ранят своей красотой и Юкине думает, что лучше уж утонет в синеве дорогих глаз, чем в объятиях холодной тьмы. Но сначала он должен помочь Ято, а страхи и сомнения можно оставить на потом.
Прилив сил, который шёл из самой сути Юкине, помог ему вернуться в строй, вновь оказаться в надёжных руках. Проигнорировав все не верящие взгляды и восхищённые вздохи, Юкине уверено повёл Ято в бой, защищая даже сильнее, чем прежде.
Ему казалось, словно он парит в небе. Свободно двигаясь точно продолжение чужой руки, Юкине был подобен лучшему клинку, который только мог иметь его бог. И он хотел бы быть этим оружием и дальше, но он до сих пор не понимает происходящего. Жив ли он, мёртв? Всё, о чём знал Юкине — это защитить Ято ценой своей жизни. И, когда сталь клинка легко прошла сквозь плоть, Юкине понял. Всё закончилось.
Юкине понял ещё и то, что буквально вернулся из мёртвых, став каким-то святым сосудом, но разве это имело значение, когда Ято так крепко прижимает его к себе? Раненый, взъерошенный, испуганный, — такой непривычный, такой родной, такой замечательный.
Губы сами растягиваются в улыбке, а глаза сужаются в мягкий прищур, когда он отталкивает удивлённого бога, взяв его раненные ладони в свои, словно баюкая.
— Боль, боль, уходи.
И уже ничто не имеет значения, потому что раны затянутся, чувства пройдут, Юкине станет лучше, намного лучше, а Ято…
— Почему ты стал моей ясностью?..