Примечание
Советую этот плейлист для прочтения: https://youtu.be/NCemvnayUQM
Сегодня, 25ого января, был мой самый ужасный день. Самый ужасный день Вальтера Шмидта.
Лица великих композиторов смотрели на меня с двух сторон. Как будто прожигали насквозь. Как будто показывали всем своим видом презрение ко мне… К моей жалкой натуре, личности. К моему пониманию искусства, виденью. Ведь они — непревзойдённые гении, до которых мне идти как до луны и обратно. Мне никогда не стать их продолжением. Никогда не быть искусством, его воплощением… Мечты о великих делах, о большом будущем разбились, растрескались под этими взглядами. Тяжёлыми, строгими.
Никогда я даже не смел предполагать, что Чайковский, который был близок мне больше всех, будет смотреть такими ядовитыми глазами через картинное стекло. А ведь это был один из тех композиторов, с которыми я чувствовал связь… Считал, что буду продолжением его музыки, произведений, его творчества.
Шопен, Мендельсон, Бах, Моцарт, Чайковский и много других композиторов, которых я любил и чьи произведения играл, сейчас смотрели так, будто именно я один во всём мире играю их музыку не правильно. Как будто я виноват в том, что чувствую не правильно. Чёртова консерватория… Чёртов рояль, на котором играли еще два столетия назад и который, казалось, сейчас развалится от одного касания. Почему же именно для человека, который стремится к большему, работает не покладая рук созданы такие условия? Почему именно сюда я поступил?
Почему вообще пытаюсь выдавить звуки из этой развалюхи?
Почему остальные выступают на большой сцене, филармонии? На роялях, которые стоят четыре миллиона, с огромными залами? Они лучше меня? Я ведь в тысячу раз лучше их, лучше! Я чувствую музыку, живу ею! Что этим уродам на картинах еще нужно? В глазах потемнело, а я сам чуть ли не плакал от обиды и не справедливости. А тишина в коридоре так и говорила: «Поплачь же! Об этом никто не узнает! Не увидит!» И я поддался.
Слёзы потекли по щекам, и я резко ускорил шаг, чтобы поскорее убежать от своих же мыслей, фантазий.
Никогда не думал, что плохо отыгранный концерт будет настолько сильно сказываться на мне. О, насколько мне было невыносимо в тот вечер! С позором убегая домой по снегу, с мокрыми и красными щеками, я хныкал, пинал снег, как будто он причастен к моей неудаче. К моему провалу. Еще больше на меня давило убеждение, что я лучше всех, и тот, кто лучше всех не имеет права на ошибку. Чем больше я вспоминал об этих словах, тем с большим напором текли слёзы. Перед глазами скакали образы великих исполнителей. О, с каким благоговением, с искрами во взгляде мечтал о знакомстве с ними!
Но как бы я не пытался успокоить себя, посмотреть на ситуацию с другой стороны… Ничего у меня, одним словом, не вышло. Как же я пыжился, старался как-то донести произведение, его красоту, которой наделил её автор. А в итоге вышло так, будто я играл это вообще не по своей воле, или впервые. Наверное, у тех, кто сидел в зале сердце кровью обливалось от этих сумасшедших попыток доказать своё мастерство.
Холод вынудил меня надеть перчатки. Я сморщился от того, что они были вязанные и колючие… Да что уж говорить, перчатки носить я вообще не любил, но все как по команде решили дарить мне их, мол, пианист же! Вырвался нервный смешок от такой банальной глупости.
Домой я зашёл с ужасным чувством на душе. О боже, как пусто, одиноко! Такие всплески эмоций и жалоб на то, что мне одиноко было мало. Четвёртый год, с шестнадцати лет, живу один, а тут вдруг стало одиноко! Бред! Да и тогда для меня это шло на пользу, ибо заниматься музыкой в чьём-то присутствии не выходило. А я настолько помешался на ней, что вообще забыл о существовании друзей и того, что нужно с кем-то разговаривать, чтобы точно не умереть.
Да-да, студент-музыкант вспомнил про то, что нужно не только сидеть за инструментом, а еще общаться с людьми. Не надо причитать, пожалуйста.
Бросив тяжёлую папку с нотами в прихожей, я устало влетел в свою комнату.
Картина маслом.
Разбросанные ноты, которые мне были или не нужны, или были еще не склеены. Валялся старый пиджак с пятном на самой груди. Мятая рубашка, вешалки. Постель была не убрана, а самое главное — было чертовски холодно! До невыносимости.
Колыхалась штора, что было вызвано открытым настежь окном. И только стояла одинокая, нетронутая герань в горшке на подоконнике. Я ухаживал за ней как только мог, но, похоже, способностей к садоводству у меня никогда не было, она начала увядать.
«Прямо как моя жизнь» — подумал я и скривился от понимания этой тупой шутки. Быстро закрыл окно, ведь простыть не хотелось. Что бы я ни говорил, а впереди у меня небольшие зимние каникулы, и провести я их намерен хорошо.
Убираться сил и желания вообще не было. Я был настолько расстроен, что не хотелось даже переодеваться. Стало невыносимо грустно от осознания того, что завтра снова вставать, снова прикасаться к инструменту.
Первый день каникул не означал, что можно гонять балду. Я регулярно занимался около пяти часов и темпа терять не хотел. Не хотел терять того, что умею сейчас. Я вставал и занимался каждый день, как бы не уставал, и как бы плохо мне не было. Сейчас тошно только от одной мысли, что завтра снова сидеть за пианино и учить очередной концерт.
Старался об этом не думать, но все вещи вокруг меня напоминали об этой участи. Стоило взглянуть на окно, краем глаза я видел пианино, и меня кидало в истерику.
Не понимал, какие усилия нужно прилагать, чтобы стать великим пианистом. Я всегда делал свой максимум, но ничего не получалось. Я знал, что это колоссальный труд, был готов к тому, что мне придётся сидеть за инструментом днями и ночами… Но успех так и не приходил. Я пытался зарабатывать, играя в кафе или на улице, но, всем известно, много денег таким путём не получишь.
Подавал заявки на платные концерты, их отклоняли. Я пытался пробиться в общество, меня не принимали. Я испытывал зависть к знаменитостям, которые обрели свою популярность или по чистой случайности, или из-за того, что у них известные родители…
Я отчаянно пытался найти причины, почему сегодня сыграл так плохо. Пытался найти ответ на то, что мне помешало сделать это хорошо.
Рухнув на кровать, я снова, в десятый раз оглядел комнату. И все как будто вернулось на свои места. Весь вот этот беспорядок отозвался на моей игре… Всё перемешалось… Как говорила моя учительница, долгие восемь лет назад, в музыкальной школе, «Беспорядок в доме — беспорядок в голове» — это было в первый раз, когда я провалил экзамен в шестом классе. Но мне поставили пятёрку за выразительность и за то, что по мне видно, мол, способный мальчик. До сих пор со смехом вспоминаю, как благодарил комиссию. А ведь навалял там с три короба…
Скинул одежду с кровати на пол, чтобы не мешалась и, укрывшись одеялом с головой, заснул. Таким образом, я будто спрятался от всего этого мира, что делал довольно часто.
Проснулся рано утром. А я, всё-таки, надеялся на то, что просплю до следующего вечера…
Встав с кровати, прошёлся прямо по этим чёртовым нотам, подходя к зеркалу. Я спал прямо в уличной одежде, и ремень давил, отчего болела поясница. Решил сегодня не ходить никуда и просидеть дома за прочтением книг… Ну или…
Взгляд упал на пианино. А потом на герань.
Невольно я вспомнил маму. У них с папой в комнате всегда стояла герань, наверное, это и послужило такому воспоминанию.
Но честно говоря, сейчас мне было вообще не до этого. Я нехотя снял телефон с зарядки и посмотрел уведомления.
Дорис.
«Сегодня к нам приезжает пианист один… Помнишь???»
Нет конечно, только сейчас вспомнил. Да и настроения опять приходить в консерваторию не было. Не Мацуев же. Да и если бы был он, я всё равно не хочу возвращаться туда. Осадок остался, да и я совершенно не в форме.
Я оставил сообщение от Дорис проигнорированным.
Дальше посыпались уведомления, и я аж ошалел от их количества.
Опять она.
«Ты обещал, что придешь!!!»
«Слышишь?»
«Я слышала как ты говорил, что мечтаешь о блистательной карьере, это может быть твой шанс!»
«Живо, пошёл собираться на концерт!»
Я сморщился. От слова «карьера» кольнуло в груди, и я резко положил телефон на стол. Уже понимал, что ничего мне не светит учась в этой залупе, и даже никакой великий артист мне не поможет. Меня никто не переубедит в этом плане, никогда. Правильно мне тётя говорила, только жизнь свою погублю. Я немного помялся, но снова взял телефон в руки, и стал печатать.
«Я не в форме, и вообще, ехать не хочу.»
Дорис возмущалась, а мне приходило еще больше уведомлений. Я подумал о том, зачем ей это надо. Да, я мечтал, стремился, но почему ей не всё равно? Спросить её об этом, я всё же не решался.
Она грозилась тем, что сейчас придёт ко мне домой, оденет сама, и мы вместе пойдем на концерт.
« Я знаю, чем тебя заинтересовать», — я усмехнулся. Она частенько говорила такое, чтобы завлечь меня в какую-то авантюру.
« Я знаю, что он даст мастер-класс двум людям. И уже известно каким», — наблюдать или участвовать в мастер-классах было интересным опытом, и я знаю, что присутствовать довольно важно, потому что можно выцепить очень интересные вещи, которые в дальнейшем могут мне помочь.
Я всё-таки пошёл.