По ком свистит флейта

Над городом медленно плыли низкие, тяжёлые тучи — как мрачные предвестники беды. Но мало кто обращал на них внимание: беда давно пришла в город и надёжно там обосновалась. Полчища чёрных крыс заполонили подвалы и кладовые, съели все запасы зерна, до которых сумели добраться, и принялись за остальное съестное: в пищу юрким вредителям годилась любая человеческая еда. Что ни предпринимали горожане и магистрат — как ни молились Господу и его святым, сколько кошек ни выпускали на улицы, какие хитроумные ловушки ни расставляли, — казалось, с каждым днём крыс становилось всё больше.

Отчаявшись, магистрат Хамельна — а именно так звался город — во всеуслышанье объявил, что тот, кто избавит жителей от напасти, получит неслыханно щедрую награду: столько золотых монет — гульденов, — сколько сможет унести. Но дни складывались в недели, а долгожданное спасение всё не приходило.

В тот душный пасмурный день девочка по имени Маргрет, сбежавшая от домашних дел после скудного обеда — в кишащем крысами Хамельне немногие могли позволить себе есть досыта, — крутилась возле прилавков городского рынка. Редкие торговцы продавали съестное, чудом сбережённое от вездесущих вредителей или привезённое в город на днях, а те, кто продавал, задирали непомерные цены и нанимали грузных, широкоплечих работников, чтобы отваживать возможных воришек. И всё-таки Маргрет надеялась, что сумеет улучить момент и стянуть что-нибудь на ужин. Мать, конечно, её отругает, но возвращать краденое не станет: слишком тяжело нынче прокормить семью из шести человек.

Однако так случилось, что именно тогда на тесных извилистых улочках Хамельна появился необыкновенный чужак, от которого веяло дальними городами, странами и, быть может, даже временами. Из его одежд первыми бросались в глаза длинный, едва не задевающий сухую землю при ходьбе, но тонкий плащ, сшитый из разноцветных лоскутов ткани, причудливые формы которых сплетались в таинственные узоры, и добротные кожаные сапоги выше колен. И странное дело: хотя чужак наверняка проделал долгий путь, пожитков при нём не было, и только плотный чёрный чехол необычной формы — в нём могли бы поместиться разве что палка или короткий клинок без гарды — свисал за правым плечом. Сам чужак, вопреки нарочитой яркости одежд, выглядел бледным, словно полупрозрачным и почти невесомым.

Словом, всё в нём приковывало взгляды зевак. На рынке его появление тоже вызвало ажиотаж: даже бдительные торговцы отвлекались от своих прилавков, чтобы присмотреться к загадочному гостю, и Маргрет думала, что вот он, её шанс, — пока и сама не загляделась на высокого чужака в пёстром плаще. А тот будто не замечал, что притягивает всеобщее внимание, и преспокойно шагал, смотря куда-то мимо толпы.

Немного потоптавшись на месте, Маргрет, вмиг позабывшая о голоде и об ужине, тряхнула копной спутанных волос и последовала за чужаком: очень уж было любопытно, зачем он — явно не купец и вроде бы не скитающийся бродяга — явился в Хамельн. Протиснувшись между прохожими, перегородившими выход из торгового ряда, она нечаянно наступила на чей-то подол и, споткнувшись, упала прямо под ноги чужака. Тот невозмутимо остановился, оборвав движение на полушаге, но даже не покачнувшись.

Маргрет торопливо поднялась на ноги и отряхнулась. Колени саднило, платье испачкалось — спасибо хоть башмаками не угодила в сточную канаву. Зато теперь она могла рассмотреть чужака поближе: его лицо, против ожидания, не кривилось от недовольства, да и вообще выглядело странно бесчувственным, словно неживым. Единственным ярким пятном на фоне бледной кожи выделялись глаза тёплого орехового цвета — но они казались мертвее всего остального. Их безразличный взгляд блуждал где-то не здесь, будто всё вокруг — и неуклюжая девчонка, и гомонящие зеваки, и пейзаж городских улиц — было для них лишь блеклыми тенями.

А длинные волосы чужака, издали казавшиеся просто светлыми, на деле оказались седыми и выцветшими — прямо как у старого сапожника, со внуком которого дружил один из младших братьев Маргрет, или у архиепископа городского кафедрального собора. Вот только черты его лица не несли на себе отпечатка времени: чужак выглядел как вчерашний юноша.

— П-простите, — торопливо выпалила Маргрет.

— Кто ты, дитя? — мягкий и мелодичный голос чужака был пуст и лишён интереса.

— Меня зовут Маргрет. Я... я дочь кузнеца, господин.

В глазах чужака мелькнула искра жизни. Он взглянул на Маргрет: по-прежнему отстранённо, но внимательно, со слабым отблеском любопытства.

— Кузнеца, значит? — повторил он и помолчал, поглощённый воспоминаниями о прошлом настолько давнем, что, казалось, принадлежащем другому миру. — И что, хорош твой отец в этом деле?

— Один из лучших в Хамельне, — насупилась Маргрет: в словах чужака ей послышалась тень снисходительной насмешки.

— Вот как. Тогда не покажешь, дочь кузнеца, где расположена городская ратуша? Раз уж ты едва не сбила меня с ног, будет справедливо, если я попрошу за это немного твоего времени, ты так не считаешь?

Размышляла Маргрет недолго. Пусть чужак — в отличие от неё самой — не пострадал, да и произошедшее было лишь случайностью, в которой нет ничьей вины, она не хотела упускать возможность разузнать о загадочном незнакомце как можно больше.

— Конечно, господин. Если хотите, я могу вас туда отвести.

Маргрет было неловко приставать с расспросами к незнакомому взрослому, ещё и прибывшему откуда-то издалека, но путь до ратуши занимал слишком мало времени, чтобы терзаться сомнениями. Так что она, собравшись с мыслями, на одном дыхании выдала:

— Скажите, зачем вы в Хамельне? Сейчас у нас нечего покупать. Ну, знаете... — Маргрет не находила слов, чтобы описать голод, и бедность, и кишащих в каждом укромном уголке крыс. — Вы наверняка слышали, что случилось.

— В самом деле, слышал — и так уж вышло, что сюда меня привело именно ваше бедствие. Думаю, в моих силах помочь с ним справиться.

— Но вы совсем не похожи на крысолова, — от удивления Маргрет даже остановилась.

— Похоже, тебе только предстоит усвоить урок, что внешний вид не всегда отражает суть вещей, — мягко заметил чужак. — Впрочем, ты не ошиблась: охота на крыс — не обычное моё времяпрепровождение. И всё-таки я рискну попытаться.

— В одиночку? — недоверчиво спросила Маргрет, достаточно взрослая, чтобы понимать, что только в сказках один-единственный человек способен спасти целый город.

— Сама увидишь, — губы чужака изогнулись в слабой улыбке, не затронувшей глаз. — Если, конечно, ваши власти пожелают иметь со мной дело.

Сквозь беспорядочный лабиринт прилавков Маргрет вывела чужака на почти свободный от торговцев клочок рыночной площади рядом с ратушей и кафедральным собором. Там они и распрощались: Маргрет, заинтригованная скупыми намёками на избавление от крысиной напасти, устроилась на ступенях, ведущих к дверям собора, а чужак — новоявленный крысолов — направился к ратуше, которая отличалась от большинства городских построек богато отделанным фасадом.

Магистрат заинтересовался человеком — во всяком случае, они считали его таковым, — посулившим за считанные часы очистить Хамельн от крыс, настолько, что для разговора с нежданным гостем позвали самого бургомистра. Едва заметный акцент, свойственный тем, кто свободно говорит на нескольких языках, выдавал в чужаке иноземца, на что и списали львиную долю странностей его вида и речей. Обещания загадочного крысолова, конечно, больше походили на выдумки сумасшедшего, но время быть избирательными в средствах давно миновало, и бургомистр подтвердил, что если чужак и правда избавится от вредителей, то город сполна оплатит его услуги. В конце концов, даже если крысолов каким-то чудом справится с задачей — и впервые за долгие месяцы Хамельн вздохнёт свободно, — спасителя не грех и отблагодарить. Да и много ли золота способен унести тот, кого самого, глядишь, вот-вот снесёт порывом ветра?

Когда крысолов вернулся на площадь, Маргрет мигом его заприметила и подскочила на ноги. На этот раз подойти ближе она, сама не понимая, отчего, не решилась. Сквозь отчуждённость крысолова пробилась напряжённая задумчивость; остановившись посреди улицы, он снял с плеча чехол и достал оттуда таинственный предмет, в котором случайный наблюдатель мог опознать разве что сверкающую серебром металлическую трубку.

Крысолов глубоко вдохнул, поднёс трубку ко рту — присмотревшись, можно было заметить, что она покрыта, казалось, хаотично расположенными отверстиями разного диаметра, — и из неё полилась мелодия. Звучанием неведомый инструмент напоминал флейту, но горожанам быстро стало не до музыкальных тонкостей: из подвалов и укрытий на улицу сплошным потоком хлынули крысы, словно привлечённые музыкой. Отовсюду раздавались испуганные визги; горожане не понимали, что происходит, и зрелище копошащегося чёрного одеяла, накрывшего площади и улицы, вселяло в их сердца ужас и отвращение.

Мелодия, которую играл крысолов, была странной: она вроде бы звучала негромко, но достигала самых дальних уголков города, и всякого, кто прислушивался к ней дольше пары мгновений, настолько затягивало течением звуков, что приходилось встряхнуться, чтобы сбросить наваждение и вспомнить, кто он и где находится.

Крысолов ни на миг не отрывался от игры; и, хотя смертные слушатели не могли этого проверить, ноты мелодии были абсолютно чисты: он точно знал, как прикрывать отверстия в необычном инструменте и как направлять в него воздух, чтобы звук соответствовал задумке до мельчайших долей тона, — это тонкое чутьё было его врождённым даром; быть может, последним, что ему остался. И ловкие пальцы служили совершенным проводником его воли: они никогда не соскальзывали, и не ошибались, и двигались быстрее и точнее, чем могли бы позволить человеческие мускулы.

Когда первое потрясение спало, горожане увидели, что крысы в самом деле послушно следуют за крысоловом подобно марионеткам. Не сбиваясь ни с ритма, ни с дыхания, он лёгким шагом двинулся прочь из города — и будто слившиеся в единую массу вредители посеменили за ним. Поднявшийся ветер разметал волосы крысолова и открыл прятавшиеся под жидкими седыми прядями заострённые уши.

Самая необыкновенная процессия на памяти жителей Хамельна — а следом и редкие зеваки, чьё любопытство оказалось сильнее страха перед колдовской музыкой, — миновала крепостную стену и вышла к реке Везер. Крысолов замер у самой кромки воды и обернулся, чтобы убедиться, что все крысы покинули город и беспокойно возятся на берегу; мелодия неожиданно изменилась, стала резче и стремительнее: теперь она не звала, а приказывала — и, подчиняясь приказу, вредители слепо бросились в реку. Крысы давили друг друга, захлёбывались и тонули, а крысолов невозмутимо продолжал играть, пока не стихли последние писки.

Он бросил короткий безжизненный взгляд на водную гладь и пошёл обратно в центр города, не обращая внимания на шарахающихся от него горожан. Человеческие невежество и страх перед новым и неизведанным давно — не меркнущая с ходом времени память подсказала бы, сколько лет и даже дней успело пройти с тех пор, если бы это хоть немного его интересовало, — перестали вызывать у него хоть каплю удивления. Понимая, что сейчас магистрат слишком поражён и напуган, чтобы обсуждать обещанную награду, крысолов устроился на обломках одного из пустых рыночных прилавков, не выдержавших натиска покидающих Хамельн крыс.

Тем временем Маргрет тайком наблюдала за ним из-за угла ближайшего дома. Весь город шептался о том, что крысолов — колдун, а то и вовсе дьявольское отродье, и она знала, что если снова с ним поговорит и родители об этом прознают, мало не покажется, но не могла сдержать вспыхнувшего с новой силой любопытства. Набравшись смелости, Маргрет сжала ладони в кулаки и медленно приблизилась к сидящему на изломанных остатках деревянного прилавка — неужели совсем не боялся напороться на занозу? — крысолову.

— Господин крысолов, — тихо позвала она.

Бесцельно скользивший по улице взгляд тусклых ореховых глаз остановился на ней.

— Тебе что-то нужно, дитя? — в вопросе крысолова не прозвучало обычной для взрослых снисходительной доброты, только налёт усталой внимательности.

Маргрет хотела знать так много, что не представляла, откуда начать, — и тут заметила, что крысолов не спрятал загадочный музыкальный инструмент и до сих пор сжимает его в руках.

— Можно посмотреть? — она ткнула пальцем в сторону серебряной трубки. — Пожалуйста.

— Только если не уронишь, — лукавая полуулыбка крысолова казалась почти искренней; он протянул инструмент Маргрет, и та осторожно обхватила его пальцами. — Полагаю, для тебя это выглядит диковинкой, но устройством оно мало чем отлично от привычной тебе флейты.

Несмотря на то, что флейты, на которых играли уличные музыканты во время городских праздников, были совсем другими — их даже держали иначе: вдоль, а не поперёк туловища, — расспрашивать крысолова Маргрет не стала, сомневаясь, что поймёт его объяснения. Покосившись на его бледные ладони, она вдруг поняла, что на правой руке не хватает одного из пальцев — безымянного, — и поражённо охнула.

— Ах, это, — безучастно отозвался крысолов, поймав на себе её взгляд. — Долгая история — и, боюсь, малоприятная.

— Но как тогда у вас выходит?.. — вырвалось у Маргрет, прежде чем она успела осознать бестактность вопроса и замолкнуть.

— Играть на флейте? — закончил за неё как будто ничуть не задетый крысолов. — Смотри. — он деликатным, но твёрдым движением отобрал флейту и показал, как держит её во время игры; теперь Маргрет видела, что прорези в ней расположены отнюдь не случайно, а приспособлены под расстановку пальцев — и там, где мог бы находиться безымянный палец, в неровной линии из отверстий был пропуск. — Она сделана под мои руки.

Крысолов поднёс флейту ко рту и сыграл несколько длинных нот, но на сей раз — вопреки страху, вспыхнувшему в груди Маргрет, — звуки не сплелись в колдовскую мелодию.

— Но это звучит совсем как обычная флейта, — Маргрет озадаченно нахмурилась. — И я не почувствовала никакого колдовства, когда вы дали мне её подержать.

— Верно. Потому что это и есть самый обычный музыкальный инструмент, — с беззлобной усмешкой ответил крысолов. — В нём нет силы.

— Но в чём-то же она есть, ведь так? Люди говорят, что вы заключили сделку с дьяволом, — последнее слово Маргрет почти прошептала. — Скажите, господин крысолов, это правда?

— Отчасти. Много лет назад, во времена, о которых люди успели позабыть, — крысолов говорил размеренно, взвешивая каждое слово, — по земле ходил тот, кого вы бы назвали дьяволом. Тогда я пришёл к нему и, полагаю, можно сказать, что мы заключили сделку. Я получил от него то, о чём просил, — но так никогда и не получил то, чего действительно хотел. Впрочем, ты интересовалась происхождением моего... таланта, а он к этому отношения не имеет. Он всегда был, если хочешь, частью моей природы.

Маргрет даже не заметила, что изумлённо приоткрыла рот, пока слушала. Невероятные вещи, о которых говорил крысолов, не укладывались у неё в голове — тогда как сам он словно считал их пустяками, достойными лишь мимолётного упоминания.

— Значит, ваша сила — она не... злая? — об остальном спрашивать Маргрет не осмелилась.

— Тот, кто только что признал, что вёл дела с дьяволом, — последний, чьим суждениям стоит доверять в этом вопросе, ты не находишь? Лично я думаю, что любое могущество — это инструмент, который может направлен как во зло, так и во благо, и его цель важнее источника. С другой стороны, не сказать чтобы мне это убеждение послужило добром, — невесело усмехнулся крысолов. — Так что лучше тебе самой определиться, во что верить.

Маргрет потупила глаза. Слова крысолова противоречили всему, чему её учили, не говоря уже о том, что он был полным незнакомцем и, похоже, не человеком. И доверие к нему подозрительно напоминало начало сказки, где глупого персонажа обманет коварство тёмных сил.

— Я не знаю, хороший вы или плохой, — наконец сказала Маргрет. — Но вы поступили хорошо, когда помогли нашему городу. Даже если сделали это только ради награды, потому что никто, кроме вас и вашей силы, с этим бы не справился.

— Спасибо, — на лице крысолова проступило искреннее удивление — впрочем, быстро сменившееся привычным безразличием. — В любом случае, — он поднялся на ноги и отряхнул цветастый плащ, — нам пора прощаться. Пришло время забрать обещанное золото.

Когда крысолов явился в ратушу, его ожидали — хотя в большинстве членов магистрата до последнего теплилась надежда, что он сгинет где-нибудь по дороге и им не придётся решать пренеприятный во всех отношениях вопрос. Клонящееся к закату солнце проникало в зал сквозь окна и расчерчивало пол широкими полосами. Крысолов, спрятавший флейту в чехол, держался в тени.

Бургомистр Хамельна нервно заламывал пальцы. Он всегда верил, что легенды о чудовищах, принимающих человеческий облик, чтобы обманывать добрый народ, если не сплошь выдуманы, то повествуют о безмерно далёких от его тихой и мирной жизни событиях. И тем более не мог вообразить, что настанет день, когда персонаж одной из таких легенд заявится к нему на порог. Но вот он, прямо перед бургомистром: пришлый колдун, который сначала совершил невозможное — до сих пор не верилось, что меньше чем за день все крысы, неделями бесчинствовавшие в городе, нашли свой конец на дне реки, — а теперь пришёл за оплатой.

— Я не стану требовать награды, которую вы объявили первоначально, — спокойно сказал крысолов; он не стремился никого запугать: напротив, показывал волю к сотрудничеству, — и ограничусь тысячью гульденов. И, если вы того желаете, покину Хамельн и никогда более здесь не появлюсь.

Бургомистр нахмурился: предложение крысолова и впрямь звучало заманчивее, чем исходная сделка, но городская казна и без того почти опустела за время нашествия крыс. Кроме того, одно дело — поделиться золотом с честным странником, откликнувшимся в час беды, и совсем иное — с порождением дьявола: человеку такое колдовство недоступно, да крысолов и не выглядел как настоящий человек.

Нет, пожалуй, будь казна полна, как в лучшие времена, бургомистр бы распорядился выплатить награду, однако мысль обобрать город в пользу неведомого чудовища претила ему гораздо больше, чем перспектива нарушить обещание.

— Нет, — бургомистр храбрился как мог, выдавливая из себя слова. — Мы не принимаем твоё предложение. Мы заключили договор — это верно, но с простым человеком, а не... чем бы ты ни был. Так что ты вернёшься к чёрной силе, которой служишь, с пустыми руками.

— Вы никогда не спрашивали, кто я, — прохладно заметил крысолов. — А стало быть, договорились именно со мной: с тем, кто сумел избавить город от крыс, кем — или чем, если настаиваете — бы он ни оказался.

Бургомистр промолчал, не отрывая от него мрачного взгляда.

— Значит, это ваше последнее слово? — в притихшем голосе крысолова прорезалась угроза.

— Да, — бургомистр тяжело вздохнул. — Убирайся отсюда, пока тебя не выпроводили.

— Что ж, вы свой выбор сделали, — крысолов недобро прищурился.

Он пришёл в Хамельн без скрытых намерений, но после того, как магистрат отказался исполнять свою часть сделки, не мог удержаться от соблазна отомстить: давным-давно он провёл тысячелетия, творя ужасные вещи, и теперь прискорбно легко вернулся к прежнему образу мыслей. Какое-то время крысолов раздумывал, чем побольнее задеть горожан, распоряжаясь лишь доступными ему жалкими крохами былой власти, — а потом вспомнил девчонку, что привязалась к нему на рыночной площади, и его осенило.

— Вы поставили золото превыше чести, — обманчиво-невозмутимо бросил он, — так пусть оно остаётся вам, но взамен я заберу то, что считаю не меньшей ценностью: ваше будущее.

После этих зловещих слов крысолов молча развернулся и ушёл; преградить ему путь никто не посмел.

Маргрет вновь караулила его, как бы невзначай болтаясь неподалёку от ратуши. Хотя всё в крысолове кричало об опасности, её продолжали манить связанные с ним тайны: они давали прикоснуться к неведомому, ненадолго вырваться из скучной обыденности и стать частью сказки, пусть, быть может, и не самой доброй. Маргрет не могла просто вернуться домой и забыть обо всём, что увидела и услышала за этот безумный день, поэтому когда заметила, как крысолов, смотрящий прямо перед собой с отстранённой решимостью, свернул в ближайший переулок, то боязливо сглотнула, но всё равно побежала за ним.

— Господин крысолов, что-то случилось? — Маргрет чувствовала, что его манера держаться неосязаемо изменилась.

— Можно сказать и так, — после видимых колебаний ответил крысолов, не сбавляя шага. — Ваши власти решили, что им награда нужнее.

— И... что вы теперь собираетесь делать?

— Мне любопытно вот что, — продолжил крысолов, притворившись, что не расслышал вопроса; это встревожило и даже немного испугало Маргрет, ведь прежде он не уходил от ответа, невзирая на риск выставить себя не в лучшем свете, — дело лишь в природной человеческой жадности или ещё и в золоте?

— О чём вы?

Крысолов наконец остановился, повернулся к Маргрет и, по-птичьи чуть склонив голову набок, вполголоса спросил:

— А ты уверена, что хочешь знать? То, что я мог бы рассказать... Ваши церковники, полагаю, посчитали бы это ересью. Ты, разумеется, вольна верить им, а не мне, но если предпочтёшь сначала меня выслушать, значит, сомнения в тебе уже зародились, и избавиться от них после моего рассказа станет только сложнее.

Смысл предостережения ускользнул от Маргрет — и она вновь не смогла остановить себя:

— Уверена, господин крысолов.

— Как скажешь, — ничего не выражающим тоном отозвался тот. — Речь о временах вскоре после сотворения мира. Память человеческих народов коротка: вы не заблуждаетесь, когда верите в единственного Бога-создателя, однако, кроме него, были — и есть, хотя они давно отреклись от вмешательства в ваши жизни — те, кто... вы, пожалуй, могли бы назвать их архангелами, но на самом деле они больше походят на языческих божеств. Возможно, это не совпадение — возможно, они и впрямь оставили след в некоторых из древних легенд...

Крысолов сделал паузу, призадумавшись. Конечно, Маргрет недостаточно хорошо подмечала тонкости его поведения, чтобы это заметить, но в его молчании блеснул отсвет колебания: крысолов не столько затруднялся подобрать подходящие слова, сколько не до конца понимал, как относится к тому, о чём повествует.

— Главное, что они помогали в сотворении мира, а потому обладают особой властью над его материей. Помнишь, я упоминал того, кого вы сочли бы дьяволом? — Маргрет послушно кивнула. — В начале времён он был одним из них. Пусть он не создавал золота, но избрал его проводником своей воли и щедро вливал в него свою мощь. Так что оно по праву может зваться дьявольским металлом.

— Получается, золото заставляет людей поступать плохо?

— В нём не так много силы, чтобы лишить человека выбора, — качнул головой крысолов. — Оно способно разве что показать один из вариантов в более выгодном свете, и даже об этом нельзя судить наверняка. Что мне доподлинно известно, так это то, что золото — лучший материал для инструментов, извлекающих пользу из изъянов человеческой души. В остальном... как знать: хоть дьявол и изгнан за пределы этого мира, его дела продолжают жить. Я ведь и сам в некотором роде... а впрочем, забудь. В конце концов, тебе давно пора домой, не так ли?

Неприкрытый намёк заставил Маргрет нахмуриться, но она не нашлась, что возразить. Крысолов и без того долго терпел расспросы, так что, если теперь он решил отослать её прочь, ослушаться было бы по меньшей мере невежливо.

— Да, наверное, вы правы. Всего вам доброго.

Когда Маргрет, понурившись, уже побрела домой, к разозлённым родителям — мало того что полдня без разрешения слонялась неизвестно где, так ещё и возвращалась с пустыми руками, — крысолов неожиданно её окликнул.

— Постой, — от почти могильного холода, которым сквозило одно-единственное слово, Маргрет пробрало дрожью: казалось, если не подчиниться, крысолов... нет, не бросится на неё, но непременно сделает что-то жуткое.

Она замерла и медленно обернулась.

— Завтра, как только взрослые уйдут на утреннюю службу, я буду ждать тебя на этом же месте, — продолжил крысолов и, поразмыслив, для верности добавил: — Если не придёшь, случатся плохие вещи.

— Вы ведь хотели сказать, — ломким от волнения голосом переспросила Маргрет, зная ответ загодя, — что это вы сделаете так, чтобы случились плохие вещи?

— Так и есть, — не моргнув и глазом, подтвердил крысолов. — До встречи.

На том они и расстались. Назавтра был день святых Иоанна и Павла, поэтому ранним утром большинство взрослых Хамельна и вправду отправились на праздничную службу в кафедральном соборе. Наспех собравшись и даже не попытавшись съесть оставленный матерью на завтрак чёрствый хлебный ломоть, Маргрет с тяжёлым сердцем пошла на условленную встречу, и земля под ногами казалась ей странно зыбкой и неустойчивой.

Крысолов, застывший у стены одного из домов каменным изваянием, был одет во всё тот же пёстрый плащ, а в левой руке держал свою диковинную флейту. Маргрет не могла истолковать выражение его лица: кроме уже знакомой ей отрешённой задумчивости, на него легла тень застарелой тщетной жажды и тёмного предвкушения.

— Пойдём со мной. — Крысолов протянул свободную ладонь.

Маргрет помедлила, но всё-таки робко за неё взялась. Это был первый раз, когда она прикоснулась к крысолову; непостижимым образом его рука ощущалась и лихорадочно-горячей, и мертвенно-ледяной одновременно — и словно недостаточно плотной и осязаемой: казалось, стоит сжать её посильнее, как вместо узловатых пальцев нащупаешь лишь пустоту. Маргрет стало ещё неуютнее, и она поёжилась.

Крысолов настойчиво потащил её за собой: не сказать чтобы грубо, но небрежно, точно она была не живым человеком, а тряпичной куклой. Он остановился на перекрестье пустых улиц и, присев на корточки, строго предупредил:

— Тебе ничего не грозит, пока ты держишься за меня. Так что постарайся не отстать.

Больше крысолов внимания на Маргрет не обращал. Он выпрямился, взял флейту обеими руками и завёл мелодию, отличную от той, что разносилась по Хамельну днём ранее, и вместе с тем неуловимо на неё похожую. Музыка снова звала, только вовсе не крыс — да и не осталось их в городе, — а детей: слишком юные, чтобы от них ждали, что они спокойно вытерпят праздничную службу в церкви, но достаточно подросшие, чтобы уверенно стоять на ногах, они выходили на улицу один за другим. Кто-то охотно спешил на неожиданную прогулку, кто-то хмурился, не понимая, зачем так внезапно покидать родительский дом, но все в конечном итоге покорялись чарам крысолова.

Маргрет отчаянно хваталась за пёстрый плащ: смутное предчувствие подсказывало, что крысолов не лгал, и, как только она разожмёт пальцы, незримая колдовская волна захлестнёт и её. Заворожённые мелодией, дети вслед за крысоловом покидали Хамельн. Когда они проходили сквозь врата в крепостной стене, сердце Маргрет кольнуло страхом, что их постигнет участь сгинувшего накануне полчища крыс; напрасно: и не думая задерживаться у реки, крысолов направился по дороге через мост.

Поспевать за его стремительным и размашистым шагом, продолжая стискивать цветастую ткань, становилось всё сложнее: город давно остался позади, а крысолов без устали двигался вперёд — и несмолкающая колдовская музыка, как невидимая крепкая привязь, тянула детей Хамельна вслед за ним. Измотанная, Маргрет то и дело спотыкалась, иногда только чудом сохраняя равновесие, но упрямо держалась из последних сил и не отпускала спасительный плащ.

Наконец крысолов — по-прежнему не сбиваясь с мелодии — свернул с большой дороги и повёл своих невольных спутников к плоским каменистым холмам. Остановился он на краю поросшего травой и невысоким кустарником оврага, дальний склон которого был почти отвесной скалой, и дети, неспособные противиться напору музыки, начали туда спускаться, оступаясь, а то и падая на покрывающей откос рыхлой и скользкой почве.

Когда все они очутились внизу, флейта зазвучала иначе — замедлился темп, смягчился характер — и стала напевать нежно обволакивающую разум колыбельную. Дети оседали на землю, кое-как укладывались поудобнее, закрывали глаза и засыпали. Вскоре Маргрет осталась единственной, кроме самого крысолова, кого не сковали сонные чары; мелодия оборвалась, растворившись в воздухе без единого призрачного отзвука.

— Что дальше, господин крысолов? — полушёпотом спросила Маргрет в повисшей зловещей тишине.

— Почему ты продолжаешь так ко мне обращаться? — не поворачивая головы, отозвался тот. — Ты ведь знаешь, что в действительности никакой я не крысолов.

— Вы никогда не называли своего имени, — голос Маргрет смятенно дрогнул.

— И впрямь. Возможно, однажды мы к этому вернёмся... А что до твоего вопроса: неужели ты не догадалась? Или надеешься, что я развею твои опасения? Этого не произойдёт.

Внутри Маргрет как будто что-то рухнуло. С самого начала пути её терзало подозрение, что крысолов вознамерился отомстить жителям Хамельна за жадность, погубив их детей, но она не хотела верить, что он на такое способен.

— Не делайте этого. Пожалуйста, — взмолилась она, позабыв всякую осторожность. — Мы же... мы же ни в чём не виноваты.

— Такова жизнь, — равнодушно отрезал крысолов. — Тебе пора бы запомнить, что она мало с кем обходится по справедливости. Предпочитая действие бездействию, мы задеваем невинных и непричастных, даже если того не желаем. Я не стану утверждать, что таков естественный порядок вещей, ибо это ложь, — но таковы последствия решений, которые были приняты настолько давно, что ты и представить себе не можешь, и которые заложили основу мироустройства. А бороться с неизбежностью, пытаться переломить судьбу... меня это не занимает — больше нет, — тем более что это никогда не кончается добром.

Маргрет сморгнула застившую взгляд пелену слёз. Она больше не могла отгонять мысль, которая давно засела в разуме ядовитым шипом: среди детей, уведённых крысоловом из Хамельна, — Маргрет так и не отважилась убедиться своими глазами, но в глубине души всё равно знала, что это правда, — был один из её младших братьев, Вильм.

— Тогда... может быть, вы дадите уйти хотя бы кому-нибудь? Прошу вас.

Крысолов было отмахнулся от просьбы, как от бессмысленной детской прихоти, однако в последний момент задумался. Да, пожалуй, он знал, как обернуть желание девочки себе на пользу.

— Только при одном условии. Я отпущу двоих — и даже позволю тебе выбрать, кого именно, — но взамен кое-что у них заберу.

— Что вы имеете в виду?

— Ты не будешь знать заранее, — спокойная полуулыбка крысолова выглядела как угодно, только не утешительно. — В этом мире за всё приходится платить — и вот цена, которую я назначаю. Не слишком ли она высока, решать тебе. Итак?

— Я... Погодите, мне надо немного подумать.

В поучительной сказке, рассказанной на ночь, единственным правильным ответом был бы отказ: там сделка с тёмными силами всегда оборачивалась против того, кто её заключил. Однако делать такой выбор по-настоящему оказалось много сложнее. Позволить погибнуть тем, кого могла бы спасти, — или рискнуть и согласиться? Маргрет боялась даже предположить, в чём подвох и есть ли он вообще, и в то же время в её глазах крысолов был не просто исчадием зла, которому поверит только круглый дурак.

— Хорошо, — выдавила из себя Маргрет; чутьё подсказывало ей, что сейчас нельзя показывать слабость, как нельзя показывать страх перед хищным зверем. — Я согласна.

— В таком случае слушай меня внимательно. Что бы я ни делал, ты не вмешаешься, не попытаешься меня остановить и будешь мне подчиняться. А после того, как мы здесь закончим, ты пойдёшь со мной. Только тогда я могу пообещать, что исполню твоё желание. Тебе всё ясно?

Помешкав, Маргрет кивнула: что ещё ей оставалось?

— Тогда выбирай тех, кто сегодня вернётся домой.

Маргрет так торопилась — подстёгиваемая страхом, что крысолов передумает, — что, спускаясь в овраг, упала и оцарапала коленки, но тут же подскочила на ноги. Среди безмятежно спящих детей она отыскала своего брата и его лучшего друга — сына сапожника, который жил на соседней улице, — и указала на них крысолову.

— Это твоё окончательное решение? — сухим, почти деловым тоном спросил тот.

— Да, — произнесла Маргрет сквозь щемящую боль от понимания, что своим решением она обрекает остальных.

— В таком случае иди сюда. И учти, что напоминать о нашем уговоре я больше не стану: если нарушишь его, пеняй на себя.

Когда Маргрет нерешительно встала чуть поодаль, крысолов почти по-человечески хмыкнул.

— Чего ты боишься, дитя? — затаённая насмешка в его голосе подсказывала, что ответ ему прекрасно известен. — Подойди ближе: сегодня я не намерен причинять тебе вред.

Удержавшись от очевидного вопроса, Маргрет неохотно подчинилась.

— Смотри на то, что произойдёт дальше, и не вздумай отворачиваться. Ибо к этому привели не только решения, принятые мной и вашим алчным бургомистром, но и твои собственные.

В воздухе стояла вязкая, немного душная тишина, что бывает только посреди жаркого и безветренного летнего дня. Наперекор ей из флейты крысолова полилась напряжённая острая мелодия. Выбранные Маргрет мальчишки поднялись и пошли вперёд: шатко и неуклюже, подобно марионеткам в руках неумелого кукловода; их лица были совершенно пусты, точно они не осознавали, что делают.

Внезапно — будто на полуслове — музыка стала выше, ломаней и дисгармоничней. Вместо пронзительно хлёсткого, но выверенного стройного порядка в ней диссонансом зазвучали треск и скрежет, она выла, и визжала, и нестерпимо резала слух. Больше всего на свете Маргрет хотела заткнуть уши, однако, памятуя о предупреждении крысолова, продолжала смотреть и слушать.

А мальчишки почти одновременно схватились за головы, и их душераздирающие вопли едва не заглушили беспощадную флейту крысолова; тотчас же сорваться с места Маргрет помешал лишь сковавший её тело безотчётный ужас: из головы мигом вылетели все угрозы и обещания. Вильм отнял ладони от лица, и она увидела, что они измазаны тёмной кровью, сочащейся — почти льющейся — из глазниц. Маргрет с трудом заставила себя перевести взгляд на второго мальчика: тот с болезненной гримасой ощупывал кровоточащие уши.

И тогда она поняла с неумолимой ясностью, что, стоит сделать хоть шаг, крысолов убьёт обоих мальчиков — что он не станет колебаться, — поэтому только и смогла, что беззвучно разрыдаться. Когда мелодия стихла, Маргрет заметила, что мелко дрожит.

— Ты считаешь, что я слишком жесток? — из-под задумчивости в тоне крысолова проклюнулся отблеск хищного веселья. — Но разве жизнь стоит дешевле, чем зрение или слух? Впрочем, мы ещё успеем всё обсудить, а что до этих детей... я сдержу слово: они свободны и отыщут обратный путь в город, хоть и не запомнят, что случилось.

Вместо фальшивой благодарности, которой, как думалось Маргрет, ждал крысолов, с её губ сорвались куда более опасные горькие слова:

— Зачем вы это сделали? Из-за меня? Вы хотели за что-то меня наказать?

Крысолов на миг окаменел, потом недоуменно сдвинул брови и еле заметно мотнул головой.

— Нет, вовсе нет, — наконец отозвался он и, снова укрывшись под невыразительной маской самообладания, объяснил: — Я хотел, чтобы горожане поняли, что спасение этих детей не чудо, а часть возмездия, которое они на себя навлекли.

Не дожидаясь ответа, он завёл уже знакомую мелодию, которая потянула раненых мальчишек прочь от оврага, обратно в Хамельн. Как только они скрылись из виду, флейта замолкла.

— Не отходи от меня. — Крысолов вдохнул поглубже — не будучи живым в полном смысле, он не нуждался в дыхании, но оно помогало упрочить его хрупкую связь с телесным миром — и прикрыл глаза, сосредотачиваясь.

Если бы не изначальное сродство со стихией, которую он вознамерился призвать, ему и вовсе не хватило бы сил на задуманное. За бессчётные сотни и тысячи лет попыток научиться распоряжаться остатками своего могущества он выяснил, что податливей всего живые существа, лишённые сильной воли, — звери или на худой конец не окрепшие разумом дети, — которых достаточно подтолкнуть в нужную сторону, одурманить и запутать, чтобы они всё сделали сами. Прямое, без чужого духа в качестве посредника, вмешательство в ход событий всегда сложнее и затратнее, сколь бы мимолётным и заурядным оно ни было. А замысел крысолова простым на назовёшь: одновременно удержать стихию под контролем, в строго очерченных пределах, и использовать её необузданность для воплощения своей воли.

Крысолов знал, как высока цена. Но, так и не примирившийся — пусть он никогда не признался бы в этом даже себе — с нынешней слабостью, к которой привели его собственные поступки, он верил, что пожертвовать очередной частицей себя и добавить очередное звено к цепи злодеяний, тянущейся с незапамятных времён, лишь ради того, чтобы ненадолго вернуть призрак былой власти, стоит того.

Приготовившись: до мельчайших деталей продумав рисунок, в который должна сплестись мелодия, и щедро зачерпнув едва теплящейся внутри него силы, без которой музыка способна разве что на нехитрые фокусы, — крысолов заиграл на флейте в последний раз за этот долгий день. От первых же нот Маргрет пробрало ознобом: не от самого звучания, но от могущества, пропитавшего его настолько, что это мог ощутить даже человек.

От сухостоя на дне оврага потянулись тонкие струйки дыма — а затем тут и там стали вспыхивать языки пламени, которые, разгоревшись, поползли к спящим детям, покорные зову флейты. Маргрет не выдержала и зажмурилась. Она всё равно слышала треск огня, чувствовала кожей жар от раскалённого воздуха и чуяла тошнотворный запах горелого мяса; и над этим всем звучала свирепая мелодия, точно обернувшаяся убийственной сталью.

Когда страх вызвать гнев крысолова заставил Маргрет снова распахнуть до боли слезящиеся глаза, весь овраг уже полыхал громадным костром. Её ноги подогнулись, и она, не помня себя, рухнула наземь. А крысолов как ни в чём не бывало продолжал играть посреди ада, что разверзся по его воле; его пальцы неестественно быстро порхали над инструментом, через музыку придавая форму смертоносному колдовству. Отгороженный от завесы едкого дыма невидимой стеной, которую воздвигла мелодия, и с потусторонним жадным блеском во взгляде, крысолов походил на мстительное тёмное божество.

Вслед за притихшей музыкой огонь начал постепенно гаснуть, пока не распался на мелкие густо чадящие клочки, которые вскорости тоже потухли, — и вот в овраге осталось лишь пепелище, в обугленной черноте которого виднелись остовы ветвей и тела, изуродованные до неузнаваемости. Маргрет не замечала почти ничего вокруг: по-прежнему сидящая на земле, она не находила в себе сил поднять глаза. Крысолов же, доиграв, разжал пальцы — флейта упала в траву у него под ногами — и теперь стоял, погружённый в свои мысли. Его ни капли не трогала развернувшаяся перед ним сцена; да и с чего бы? Ему доводилось видеть немало кошмаров — равно как и становиться их причиной.

Весь его облик приобрёл яркость и чёткость, как будто набросок на ткани реальности превратился в настоящий рисунок; под эфемерной плотью забурлило незримое внутреннее пламя. Нить, соединяющая душу и тело, есть сила — и крысолов научился ловить часть мощи, что высвобождалась в момент её разрыва. Заёмная и преходящая, эта сила быстро иссякала, однако большее навсегда осталось вне его досягаемости.

Поначалу он планировал бросить пожарище как есть, чтобы жители Хамельна рано или поздно его нашли и ужаснулись, но теперь — когда текущее по жилам могущество пьянило, порывалось пойти в ход — у крысолова возникла другая идея.

— Вставай, — сказал он девочке, но та как будто не услышала его сквозь овладевшее ей оцепенение.

Крысолов недовольно поморщился: он не привык иметь дело с ранимым детским разумом, и сейчас у него было даже меньше, чем обычно, охоты тратить на это время. Впрочем, бросать дела на полпути он тоже не любил — так что попытался снова:

— Успокойся, — не то чтобы он всерьёз ожидал, что это сработает; по размышлении, он сообразил добавить: — Всё закончилось. И... они спали и ничего не почувствовали, — вот только перед несмышлёными человеческими детьми он ещё не оправдывался.

Маргрет украдкой на него взглянула: слова крысолова звучали пусто и бессмысленно в навалившейся на неё толще беспросветного отчаяния — но всё же напомнили ей об уговоре, свою часть которого она исполнила лишь наполовину. В обмен на две спасённые жизни она пообещала следовать за крысоловом, а значит, должна была взять себя в руки и подчиниться.

Заметивший, как переменился её настрой, крысолов решил, что с него хватит увещеваний. Он подобрал флейту и, приглашающе махнув рукой, пошёл по краю оврага; Маргрет вытерла юбкой заплаканное лицо, неуклюже поднялась на ноги и поспешила за ним, держась поодаль и старательно избегая на него смотреть.

— Жди меня здесь, — велел крысолов, а сам спустился по узкой пологой тропке к нависающей над оврагом скале.

Он пристально изучал бледно-серую шероховатую каменную поверхность, изредка — на вид в случайных местах — прикладывая к ней ладонь или постукивая по ней костяшками пальцев. Полуобернувшись, он громко заговорил, не обращая внимания, что единственной слушательнице напрочь нет дела до его слов:

— Видишь ли, скалы вроде этой только кажутся цельными и неколебимыми. На поверку же в них всегда есть неоднородности, изъяны, трещины — и благодаря этому особые уязвимые точки. Если ты знаешь, как их обнаружить, достаточно приложить небольшое усилие...

Когда-то крысолов мог разрушить скалу одной лишь грубой силой — своей, не заимствованной, — безо всяких ухищрений, но те времена давно минули, и воспоминания о них неизменно пробуждали в нём горечь утраты. А теперь... Нет, вязнуть в разрушительных грёзах было для него непозволительной роскошью: прежде он уже чуть не потерял в них себя. Он тщательно стягивал ненадёжную, непослушную мощь в плотный пучок. Если бы Маргрет на него смотрела, то заметила бы, как его ожившие глаза засияли раскалённым металлом, на миг наполнившись тем могуществом, которое давным-давно делало его взгляд невыносимо давящим.

Крысолов резко ударил по скале ребром ладони, используя руку как проводник своей силы и высвобождая cкопленное напряжение. Камень задрожал, загудел, пошёл трещинами. В несколько скорых пружинистых шагов крысолов вернулся к Маргрет и за плечо утянул её подальше от оврага. Скала начала разваливаться и с грохотом осыпаться; с обвалом, погрёбшим под собой овраг — вместе со всеми свидетельствами о расправе, — в воздух взметнулось тяжёлое облако пепельно-серой пыли. Маргрет закашлялась.

— Нам больше нечего здесь делать, — холодно объявил крысолов, когда пыль осела, покрыв и его самого, и Маргрет, и травяной ковёр у них под ногами тонким слоем мазкой каменной крошки.

Не удостоив изувеченный по его прихоти пейзаж ни единым лишним взглядом, крысолов развернулся и зашагал неведомо куда. Маргрет растерянно посмотрела ему вслед, разрываясь между стремлением сдержать обещание и осторожной надеждой, что, если сейчас остаться на месте, крысолов так и уйдёт, позабыв об их сделке. И всё-таки, когда он уже почти исчез за ближайшим холмом, она не выдержала и побежала за ним.

Вот так крысолов и продолжил своё бесцельное странствие бок о бок с той, кто теперь была рядом с ним только из страха да чувства долга. И пусть жители города навеки запомнили его именно так, никто и никогда больше не узнавал в нём Хамельнского крысолова: эти прозвище и личина канули в небытие, как тысячи прозвищ и личин, которые он носил в прошлом. И никто и никогда больше не называл Маргрет именем, данным ей при рождении, — кроме разве что одного случая, но об этом речь пойдёт, быть может, в другой раз.