Снеговик

Леви шла по школьному двору, засунув руки глубоко в карманы и пиная камушек. Пинался он плохо, ей приходилось петлять, чтобы доставать до него при каждом шаге. Она занесла ногу для очередного удара, когда ее окликнули.

— Подожди! Постой, ну!

Траектория ноги сбилась, камень улетел глубоко в сугроб. Теперь только новый искать. Леви раздраженно нахмурилась и обернулась. Эрика, одноклассница, подбежала и остановилась, тяжело дыша. Она уперлась руками в колени, опустила голову — смешной помпон красной шапки дернулся вниз-вверх.

— Там тетради после урока раздавали, ты слишком быстро ушла. Я взяла твою, думала, может, удастся догнать. От самого класса бежала, как ты так быстро ходишь…

— Нормально я хожу, — буркнула Леви.

Эрика распрямилась, полезла в портфель и достала ее тетрадь по немецкому.

— Держи. Там последнюю контрольную проверили.

Надо было, наверное, подождать до дома и посмотреть оценку там, но Леви не удержалась. Тройка. Не то чтобы она вплотную готовилась, конечно, но это было обидно, и она разочарованно вздохнула. Эрика заглянула в ее тетрадь.

— Ох, сочувствую, — сказала она и сложила свои роскошные брови домиком.

— Вот уж не надо. А у тебя что?

— Пять. — Эрика виновато ковырнула шов между плитками носком сапога. Еще бы, можно было и не спрашивать. — Наверное, тебе можно будет переписать потом.

— Зачем? Может, для меня это и неплохо. Не надо тут всех по себе мерять.

— Я не меряю, — спокойно возразила она. — Оценки же часто вслух объявляют, я знаю, что обычно твой результат выше.

Она издевается, что ли? И как только запомнила. Впрочем, может, ей как старосте класса положено. Эрика была всезнайкой, чем тоже раздражала. Учительская дочка, еще бы. Леви поинтересовалась:

— Поглумиться решила?

Эрика удивленно приподняла брови.

— Вовсе нет, ты чего. И я уверена, что ты потом исправишь, не расстраивайся.

Леви раздраженно хмыкнула и отвернулась. Эрика почему-то продолжала стоять рядом. Малыши, наверное, первоклассники, играли в снежки на детской площадке, лепили снеговика и смеялись, строя себе снежные крепости.

— Слушай, — вдруг сказала она, посмотрев в ту же сторону. — А давай тоже снеговика слепим?

— Чего?..

— Хочешь, говорю, слепить со мной снеговика?

Такого не могло быть, потому что такого быть не могло. Умные, красивые и интеллигентные дочки учителей с толстыми пшеничными косами до самых лопаток не предлагают играть зимой угрюмым девчонкам с последних парт. Наверное, она это из вежливости. На всякий случай Леви огрызнулась:

— Я не пойму, у тебя так много свободного времени, что ли?

Эрика пожала плечами.

— Обычно нет. Но большинство уроков на завтра я уже сделала, а сейчас хочу лепить снеговика, вот и все.

Леви фыркнула, мол, что за блажь, и снова повернула голову в сторону веселящихся детей. На самом деле она очень давно не лепила снеговиков. Последний раз был с мамой, пока та была жива. Леви не очень хорошо помнила свое детство, но этот день почему-то остался в памяти яркими обрывками образов. Мамин синий пуховик, много снежинок на ее черных волосах, огромные сугробы, в которые Леви проваливалась чуть ли не по пояс — или тогда они казались такими большими? Ее носу и щекам было очень холодно, ногам тоже — в ботинки вечно попадал снег — но все это совершенно не имело значения. Мама катала огромные снежные шары, будущее туловище, а Леви — шары поменьше, из которых потом получатся ножки и ручки. Она нашла большую палку для носа — из дома морковку не взяли, она была нужна для супа. Снеговик получился огромным, белоснежным и самым лучшим на свете. Он возвышался над Леви круглым снежным гигантом, аж приходилось задирать голову, чтобы все рассмотреть. Ей было четыре, мама умерла год спустя.

И Леви стало совсем не до снеговиков. А потом одноклассники разбились по небольшим группкам друзей, и вечно хмурую девочку ни в одну из них не приглашали. Да и сама она не пошла бы. А лепить снеговика одной как-то бессмысленно — в таком процессе ведь совсем не в снеговике дело.

— Ну? — нетерпеливо сказала Эрика. — Леви, идем?

И бросила свой красивый зеленый портфель прямо на землю, рядом с заборчиком, будто ставя точку в этом разговоре — идем, и все. Леви удивленно хлопнула глазами: Эрика назвала ее так, как она просила себя называть. Обычно никто не слушал: у учителей в списках было ее полное имя, а одноклассники либо слишком привыкли, либо им было слишком все равно. Она не любила полный вариант своего имени — "Левона" — ну кто называет дочь в честь смолы?* А Эрика вот запомнила, хотя близко они никогда не общались. И в обязанности старосты это, наверное, не входило.

— Ладно, ладно, — сдалась Леви, тоже скидывая свой рюкзак. — Пошли.

Все равно домой идти не очень хотелось, опять придется сидеть до вечера одной — дядя вечно работал допоздна.

Эрика встала посреди лужайки, покрытой толстым слоем выпавшего вчера снега. За ночь температура чуть поднялась, так что он был просто идеальным для лепки, плотным и рыхлым.

— Давай я начну нижний шар катать, а ты — средний? И вон туда потом поставим, — она указала на место под деревом.

Его тонкие голые ветки свешивались вниз, напоминая паутину и образовывая своеобразную древесную пещеру. Там снеговик, должно быть, и правда будет смотреться отлично. Леви пожала плечами, мол, мне все равно: куда хочешь, туда и ставь. Эрика достала из карманов куртки красные варежки, под цвет шапки, надела их и начала формировать снежок, который нужно будет раскатать до размеров туловища. Леви присела на корточки рядом и принялась делать то же самое. Голые пальцы сначала обожгло холодом, но скоро это ощущение стало не таким острым, только костяшки рук покраснели. Снег так чуть-чуть подтаивал, приходилось брать больше.

— Стоп! — быстро прервала ее Эрика. — А твои варежки где?

— Потеряла, — буркнула Леви.

Она правда потеряла их около двух недель назад, а дяде не сказала, с него станется и за уши оттаскать. Карманов вполне хватало, а руки можно было и дома отогреть, благо, жила она недалеко.

— И так сойдет, мне не холодно, — соврала она.

— Ну уж нет, — Эрика хмурилась и явно что-то обдумывала. Ну конечно, сейчас она скажет, что никакого снеговика, раз уж Леви такая растяпа, и каши с ней не сваришь. В смысле, ничего не слепишь. А потом она уйдет и больше не будет пытаться подружиться, потому что кто с Леви дружить-то захочет, в самом деле. От этой мысли холод с ладоней поднялся вверх, до груди.

И тут Эрика сняла одну варежку и протянула ей.

— Надевай, — сказала она. — Значит, будем катать один шар вместе, а голую руку держать в кармане.

Леви машинально взяла, продолжая смотреть на нее широко распахнутыми глазами.

— А ты как же?..

— Ну а ты как же? — передразнила Эрика. — Теперь мы в равных условиях. И скомандовала:

— Надевай и начнем уже!

Она вообще любила командовать. Но при этом не была выскочкой, поэтому к ней прислушивались, а учителя говорили: "вот это лидерские качества!" Леви ни про какие качества не думала, просто Эрика говорила дельные вещи, поэтому ее командам и следовали. Не то чтобы Леви была против.

Она кое-как обтерла мокрую ладонь о джинсы и надела варежку. Это не помогло, ворсинки внутри сразу неприятно прилипли к коже, но варежка была теплой — нагретой рукой Эрики — поэтому Леви совсем не обращала на это внимания.

Катать снежные шары таким образом было, конечно, очень сложно. Они путались в руках и ногах, все равно используя голые ладони, чтобы придерживать постоянно пытающееся укатиться снежное туловище, а потом снова засовывая в карманы, из-за чего они промокли насквозь.

Лицо Эрики разрумянилось, шапка постоянно сползала на лоб, и она поправляла ее локтем; идеальная прическа растрепалась, и короткие волосы около ушей липли к красным щекам. У Леви же первым делом краснел нос. "Ну чисто как у пьяницы!", шутил дядя, и она очень обижалась — не на него, но на свое дурацкое кровообращение и мироздание, которое ей его подарило. Эрике, наверное, такое не нравится — еще бы, она же себя каждый день в зеркале видит, а это, должно быть, задрало ее планку до небес.

Проходящие мимо одноклассники кидали на них недоверчивые взгляды, видимо, тоже удивлялись, как и сама Леви поначалу. Сейчас она не могла удержаться и смотрела на них с моральным превосходством, мол, да, вам не кажется, мы с Эрикой действительно лепим снеговика. Мы с Эрикой, вдвоем. Даже если завтра ровным счетом ничего не изменится, и она продолжит почти не обращать на Леви внимания, думать об этом сейчас было приятно. И пусть только мелкие говнюки с площадки посмеют тронуть их снеговика.

С Эрикой оказалось на удивление легко болтать. Выяснилось, что она тоже смотрела “Ширу”. И что у нее, очевидно, не было вкуса, потому что разве может девушка с руками-клешнями, которая вечно бегает за антагонисткой и вечно от нее же получает (“Никакого самоуважения!”), нравиться больше, чем наемник-метаморф? Впрочем, им обоим импонировала та антагонистка, Катра, так что Эрика была почти реабилитирована.

С шаром для тела они переборщили, потому что заболтались, и он вышел непропорционально большим. Его с трудом откатили под дерево и решили, проявив творческий подход, прилепить сверху только голову — пусть это будет очень пухлый и очень важный снеговик-джентельмен. Новый шар катали под разговоры об образовании: Леви делилась с Эрикой своими обширными познаниями в немецких ругательствах, та внимала. А под конец даже добавила парочку своих, чем заработала полный уважения взгляд.

Когда голова наконец была установлена, у Леви почти отваливались пальцы. Она не чувствовала ушей, — была без шапки — пальцы на ногах по ощущениям превратились в ледышки. Но она не помнила, когда в последний раз была так счастлива. Эрика постаралась соорудить снежному джентельмену подобие галстука из палочек, не преуспела и налепила ему на живот пуговки из снежков. Глаза сделали из коротеньких обломков ветки. Эрика отошла подальше и с удовлетворением оглядела их творение.

— Красота… — выдохнула она.

— Ага, — согласилась Леви, смотря совсем не на снеговика.

Кристально-голубые глаза действительно выражали почти детский восторг, улыбка была радостной и светлой. Когда-то Леви казалось, что она Эрике просто завидует: еще бы, она вон какая красивая, и сообразительная, и дружелюбная. Но эта была не зависть, поняла Леви, любуясь ее выразительным профилем и очаровательно покрасневшими щеками. Точно не зависть, что-то другое.

Эрика сняла варежку и потрясла рукой; к мокрой коже прилипли красные ворсинки.

— Фу. — Она поморщилась и запихнула ее в карман.

— Спасибо, — сказала Леви, наконец отведя взгляд и отдав ей вторую варежку. Ладонь тоже была противно-влажной и в таких же мерзких ворсинках; Леви обтерла руки снегом — холоднее все равно уже не будет. Эрика хотела возмутиться, но, видимо, пришла к такому же выводу и тоже окунула ладони в сугроб. Леви подышала на руки; налипшие комочки снега таяли, но чувствительность не возвращалась.

— Давай назовем его Ривзом? — предложила она. Снеговик действительно чем-то напоминал учителя обществознания: наверное, большим животом и лысиной.

Эрика хихикнула и согласилась.

Они проторчали во дворе, кажется, полтора урока, Леви совсем перестала следить за временем. Но сейчас оно возвращалось в виде опустевшей детской площадки, тихой школы — большинство учеников, наверное, успели разойтись — и неловко поглядывающей на ворота Эрики. Действительно, пора было расходиться. Как минимум, пока они не получили обморожение первой степени: ладони Эрики тоже были краснющими и двигались неуклюже.

— Ну… Пойдем? — неуверенно спросила она, и Леви пожала плечами, соглашаясь.

Они подобрали рюкзаки и вышли за ворота. Эрика была права: издалека их мистер Ривз очень даже представительно смотрелся в своем “гнезде” из веток. Как назло, их дома находились в разных сторонах. Теперь молчание стало неловким. Прощаться Леви не хотелось. Наверняка завтра все вернется на круги своя, и она даже подойти к Эрике не решится. Та вдруг тепло улыбнулась.

— Спасибо, что согласилась со мной погулять. Было весело!

— Это точно. — Леви не смогла не улыбнуться в ответ. И добавила, радуясь, что щеки уже покраснели на морозе: — И спасибо, что, ну, вообще позвала. Правда.

— Да не за что, — Эрика вдруг подошла ближе и сжала ее руку — то ли рукопожатие на прощание, то ли снова жест благодарности. Леви было все равно, сердце странно трепыхнулось в груди. — Увидимся завтра!

Она быстро разжала пальцы и поправила лямку сползшего рюкзака.

— Ага… — только и смогла выдавить Леви. — До завтра.

Эрика пошла в сторону своего дома, махнув рукой на прощание. Леви осталась стоять на месте; ей больше не было холодно, лицо горело. Что за ерунда. Она очень жалела, что одеревеневшие пальцы совсем не почувствовали прикосновения.

А на следующий день Эрика, выяснив, что Леви не взяла с собой еду, поделилась с ней принесенным из дома глазированным сырком.