Сириус Блэк мог уверенно заявить, что ненавидел свою семью. И его совсем не тяготило то, что он игнорировал их годами. Он ненавидел их, так почему же…
— Ты всегда был глупым, глупым младшим братом, — разбито бормотал Бродяга, сидя в комнате Регулуса, прямо на изумрудно-зелёных простынях в цвет ненавистного факультета, в окружении газетных вырезок с Пожирателями Смерти.
Сириус горько рассмеялся и сделал ещё один глоток найденного в недрах отвратительного ему дома старинного вина. На трезвую голову он вряд ли бы решился сюда зайти. Как и признать, что скучает. Что, вероятно, отвернуться от всей семьи всё-таки было ошибкой.
Что бы там ни было, матушка ведь искренне его любила. И так же искренне ругала по чём свет стоит. А вот Регулус, — о, Регулус был идеальным сыном. Сириуса всегда раздражала эта его покорность, олений взгляд и, чёрт возьми, обожание в сторону непутёвого старшего брата.
Возможно, не будь Сириус тогда тем резким подростком, решившим, что никто ему не указ, Регулус бы и не вступил к Пожирателям Смерти никогда. Возможно, Сириусу бы удалось как-то на него повлиять.
Возможно, Рег бы не умер таким молодым.
— Прости меня, — Сириус, будучи пьяным, даже не заметил, как по щекам стремительно поползли мокрые дорожки слёз искреннего сожаления, — я был таким никчёмным старшим братом. Думал лишь о себе. Считал тебя дураком. И где мы сейчас? Ты умер за то, что считал правильным, а я сижу здесь, один, сам себе противен.
Сириусу чудилось, что Регулус на фотографии вот-вот посмотрит на него с осуждением.
— Я даже не могу признать собственные ошибки без алкоголя. Скажи, жалкое зрелище, — Сириус зашёлся лающим смехом и сделал ещё один глоток.
Он не видел, как в комнату с непонятной эмоцией во взгляде заглянул и тут же спрятался обратно Кикимер. Он не чувствовал собственных слёз.
Он видел перед собой только обожающую улыбку родного, такого глупого и послушного младшего брата, который мог бы быть ещё жив. Мог бы. Если бы Сириус тогда всё же остался.
— Я никогда не говорил тебе, что люблю тебя. А ведь мы были семьёй, — всхлип всё же вырвался из горла Сириуса Блэка, последнего представителя Древнейших и Благороднейших. — Ты, должно быть, винил меня во всём. И был прав.
Не сдерживая себя, — да и не перед кем ему сдерживаться, не считать же эльфа и безумный портрет, — Сириус завыл горестно, совсем по-собачьи.
— Знаешь, я дерьмовый старший брат, сын, друг, — лихорадочно блестя глазами, заявил Бродяга Регулусу с фотографии. — Но я не должен сплоховать как крёстный. Хотя бы на этот раз я всё сделаю правильно. Сохатик выживет в этой бессмысленной заварушке. Я должен убедиться, что хотя бы с ним не облажаюсь. Иначе…
Сириус, обессилев, выпустил бутылку из рук. Та разбилась, запачкав дорогущим вином не менее дорогущий ковёр. Не то чтобы Блэку не было на это наплевать.
— Иначе я, наверное, не выдержу вовсе, — прерывисто прошептал Сириус.
Он не заметил, как провалился в пьяную дрёму прямо на кровати погибшего много лет назад глупого, глупого младшего брата.
Он не заметил, как после отлучки Кикимера подозрительно затих до этого беспрерывно орущий проклятья матушкин портрет.
Он не заметил, как его робко погладили по голове маленькие морщинистые ручки домашнего эльфа.
Он не заметил, как кто-то бережно накрыл его тёплым пледом.
Но он всё равно сквозь дрёму услышал то, что примет потом за пьяный бред:
— Глупый хозяин Сириус. Хозяин Регулус не винил вас. Он ведь тоже… — Кикимер с не свойственной ему дрожью в голосе продолжил, — он тоже любил вас.