Синяя птица в клетке | The Caged Blue Bird

Когда Лео воображал, что его схватит какое-нибудь серое околоправительственное учреждение, сформированное специально для отлова мутантов, то никогда не представлял себе ничего подобного.

Отпуская мысли в этом направлении, он рисовал картинки, как его привяжут к столу. Возможно, наденут намордник. Что ученые будут стоять над ним со скальпелями и бормашинами в руках и будут разбирать его по косточкам. Что будут изучать кусочек за кусочком и в процессе не дадут никакой анестезии.

Но тут нет ни стола, ни намордника, ни каких-либо средств удержания. Это просто комната.

Ну, технически, это камера — стальная дверь заперта, никаких окон, никакой мебели, за исключением голой койки в углу и одинокого унитаза в другом углу. Но это даже не выглядит как камера. Просто комната.

Очень, очень белая комната. Белые стены. Белая плитка (и даже заделка в швах между плитками тоже белая). Унитаз белый, как и рулон туалетной бумаги на полу рядом. Единственные не белые вещи здесь — это койка и сам Лео.

С него сняли оружие и экипировку, потому что ну конечно. Дверь стальная, так что ее точно сломать не выйдет; тем не менее он без особого усердия пинает ее, просто чтобы потом не говорили, что он даже не пытался. Он должен быть вполне способен открыть портал отсюда, вот только он не научился открывать порталы, не направляя энергию нинпо через мечи, а тут нечего использовать, чтобы сделать себе новые.

Так что он застрял. Придется подождать, пока кто-нибудь не откроет дверь. Или, конечно, пока сюда не залетит его семья и не вытащит его отсюда. Хотя, если получится, он предпочел бы сам отсюда выбраться. Картинка того, как он сидит снаружи своей камеры и улыбается, когда они прибудут спасать его, слишком хороша, чтобы проворонить такой шанс.

Невозможно сказать точно, сколько прошло времени. Он помнит, что на него напали из засады и вырубили, и вопрос, как долго он пролежал без сознания, остается неотвеченным. Когда он проснулся, голова и руки были тяжелые, так что, скорее всего, его накачали. Действие препарата, впрочем, уже заканчивается, что значит, что голова у него ясная достаточно, что наанализировать целое ничего в этой комнате.

Он сидит на койке, где проснулся, и ждет, чтобы что-нибудь произошло.

Способов отмерять время нет, но, кажется, через час или около того вдруг раздаются сигнал и звук, будто отъехала металлическая панель. Рядом с дверью открылся небольшой люк — в маленьком желобе за ним лежала бутылка воды.

Из любопытства он подходит ближе и долго осматривает желоб. Он явно не открывается, а если бы и открывался, он недостаточно широк, чтобы туда пролезло что-нибудь больше руки или ноги. Наверняка он работает как воздухопровод, а может, бутылку подают откуда-то снаружи — просто на всякий пожарный он ощупывает всё вокруг. Желоб запечатан со всех сторон. Видимо, теория с воздухопроводом оказалась вернее.

Стоит ему вынуть бутылку оттуда, и панель наглухо закрывается.

— А вы реально всерьез настроены меня тут удержать, да? — обращается он к скрытым камерам, которые наверняка за ним наблюдают. Он уносит бутылку к койке, но не открывает, а ставит на пол к стене. Параноидальная часть его мозга, та, что во всем видит подвох, лезет с напоминанием, что пить эту воду — наверняка не лучшая идея. Кто знает, что у нее могли намешать?

Он еще долго сидит на койке. Ничего не происходит.

— Мне тут довольно скучно, — он снова взывает к наблюдателям, которые наверняка должны где-то там быть. — Ну давайте же, у вас тут единственный и неповторимый экземпляр черепахи, а вы даже не хотите со мной поговорить?

Время тянется медленно и тихо. Порой тревожность набирает пиковые значения, ему начинает казаться, что его тут бросили, но затем скука притупляет тревогу обратно. В конце концов ему доставляют вторую бутылку воды. Забрав ее, он держит бутылку в руках. На бутылке нет ни слова, ни знака, даже срока годности нет, и занять себя ею не получается. Он начинает вращать бутылкой, чтобы внутри образовывались водовороты, потому что это хоть какое-то занятие.

Он старается создать самый быстрый водоворот, когда вдруг слышит щелчок, не такой, как когда ему подавали воду, и подымает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как большая часть стены перед ним чернеет, а потом становится прозрачной, показывая комнату сразу за стеной его камеры.

Он подскакивает и отставляет бутылку в сторону. он знал, что за ним наверняка установлено наблюдение, но как-то не додумался, что целая часть стены — это окно.

Наблюдателей не так и много — пятеро, ну разве что если он видит не всех. Двое в лабораторных халатах, двое в военной форме… но тот, который приближается и встает у самого стекла, одет в черный костюм. На носу у него сидят очки в металлической оправе. Он склоняется вперед и говорит в маленький микрофон:

— Заключенный 24365. Я агент Бишоп из Сил защиты Земли. Мои подчиненные сообщили, что ты разговариваешь по-английски. Это так?

— Qué? — переспрашивает Лео.

Бишоп отвечает совершенно индиффферентным взглядом.

— Заключенный 24365, у тебя есть выбор из двух опций. Ты можешь сотрудничать со мной, отвечать на мои вопросы, и мы сделаем твое пребывание здесь комфортным. Не станешь сотрудничать — и мы сделаем твое пребывание здесь некомфортным. Понятно?

Лео делает вид, что старательно обдумывает предложение.

— Об удобствах какого уровня мы говорим?

— Уверен, ты бы не отказался поесть.

— Знаешь, не так уж я и голоден, — говорит он из единственной лишь вредности, но это в целом правда — от всей этой ситуации и неопределенности его желудок завязался такими узлами, что он вряд ли смог бы что-нибудь съесть. — Может, если бы ты предложил мне комиксов почитать? Или телек?

Стоит отдать ему должное, в лице Бишопа не дергается ни один мускул. Он не отводит от Лео своих стальных глаз.

— Отвечай на наши вопросы, и ты получишь еду. Понятно?

Лео продолжает уклоняться.

— Какие там у тебя вопросы?

Он ожидал, что Бишоп начнет спрашивать про его семью. Но не того, что он слышит далее.

— Сколько проходов существует между Нью-Йорком и скрытым сообществом йокаев? Как активировать эти проходы? Каковы силы обороны йокаев?

Лео не позволяет удивлению проявиться на лице. Бишоп считает его йокаем.

Это, на самом деле, неплохое развитие ситуации. Это значит, Бишоп может не знать о семье Лео, или, как минимум, что они живут на поверхности. А значит, Силы защиты Земли, скорее всего, не преследуют его братьев, а значит, до того, как они попытаются вытащить Лео отсюда, они в безопасности.

Впрочем, облегчение он тоже не показывает. Бишоп ничего не знает, и Лео надо продержаться всего лишь еще пару часиков, пока сюда не подоспеет кавалерия.

— Знаешь, — говорит он. — Думаю, в текущем уровне комфорта мне вполне комфортно.

Если Бишопа его выбор разозлил, или разочаровал, или раздражает, он никак это не показывает. Рожа остается каменной. Только взгляд меряет Лео с ног до головы.

— Хорошо, — произносит он пару секунд спустя. — Значит, мы увидимся завтра.

Окно темнеет, а потом контрастно белеет, маскируясь под стены. Лео хочется подойти и постучать по нему, проверить — отличается ли оно как-то наощупь, но знание, что Бишоп, скорее всего, всё еще там и наблюдает, заставляет его сидеть на попе ровно.

Он возвращается к своему занятию с водоворотами в бутылке. Раз его развлекать не собираются, то и он их развлекать не будет.

_________________

Через некоторое время после его разговора с Бишопом появляется еще одна бутылка воды. Эту он наконец решает открыть и осторожно отпивает. Странных и незнакомых вкусов не наблюдается, так что он отпивает еще. Кормить его не хотят, но хотя бы обезвоживанием морить не собираются. Значит, причин тяготиться жаждой нет.

Хотелось бы, чтобы вода могла успокоить тревожность, всё еще ходящую ходуном у него в животе, отчего он вел себя несколько дергано. Болтая ногами, он снова исследует комнату, ищет любые слабые места и возможные точки доступа. Глаз ничего не цепляет, кроме зон, откуда, как он уже знает, подают воду, и где находится окно. Даже кондиционеры, беспрестанно задувающие холодный воздух, хорошо скрыты от глаз.

Ему тревожно от знания, что сразу за этой стеной стоят люди и наблюдают за ним, как за каким-нибудь животным в зоопарке. Окно такое большое, что наверняка единственные слепые зоны — это сразу под ним или сразу у двери у той же стены. Поразмыслив, он встает с койки и садится под окном на пол. Теперь он осматривает комнату под другим углом и всё еще остается с пустыми руками. Хотя бы им будет сложнее на него пялиться.

Взгляд падает на унитаз. Он стоит прямо напротив окна. Вовсе не в слепой зоне. И от подобного осознания всё внутри подымается — остается надеяться, что шанс сбежать предоставится раньше, чем нужда использовать его припрет без вариантов.

Хотя, нельзя сказать, когда этот шанс вообще наступит. Раз у них есть желоб для подачи воды, то его можно будет использовать и для подачи еды, а значит, возможность, что кто-то откроет дверь, снижается, разве что им понадобится вывести его.

Так что, видимо, фантазии освободиться прежде, чем прибудут братья, не суждено исполниться. Ну, ничего страшного; он просто постарается обустроить какую-нибудь другую часть побега так, чтобы у всех челюсти попадали. Это загладит весь позор того факта, что его схватили в каком-то жалком квартале от Беговой пиццерии.

(Серьезно, так себе из него ниндзя, раз его смогла подкараулить горстка солдат.)

Он осушает бутылку и начинает катать ее по полу, как кот игрушку. Сложно сказать, что в данный момент времени хуже — тревога или скука. Смотреть не на что, говорить не с кем, просто пустая комната, да он, да бутылки воды.

Он слишком взвинчен, чтобы заснуть, да и флуоресцентные лампы никто не гасит. Может, еще не так и поздно. И даже пока он сидит в слепой зоне, мысль закрыть глаза, пока за ним наблюдают люди, пускает по спине табун мурашек. Не спать — более простой выбор. Поспит, когда выберется отсюда.

Так что он сидит под окном и катает бутылку взад-вперед, взад-вперед. Лишь звук скребущего по плитке пластика остается ему соседом.

_________________

Первые три бутылки были поданы с относительной регулярностью, но уже довольно давно ему ничего не дают. Лео начинает думать, возможно, уже реально ночь. Впрочем, свет в его камере не выключают, и возможности сделать это самому у него нет. Хотя бы это помогает не спать.

Просто на всякий случай, если его права на воду будут урезаны так же, как и права на еду, он воздерживается от того, чтобы пить оставшуюся воду.

Кстати про еду. Его аппетит наконец решил вернуться. После (вроде бы) пары часов сидения на полу желудок начинает призывно урчать, жалуясь на раздражающую пустоту. Знание, что еды в свободном доступе нет, делает голод только злее, но он изо всех сил прогоняет все мысли о еде, даже если сейчас думать больше особо не о чем. Он поест, когда будет на свободе.

Что должно случиться уже скоро. Серьезно, его братья ведь уже наверняка на пути сюда, правда ведь?

Он уверен, что с его похищения уже прошла добрая половина суток, если не целые сутки. И, ладно, он готов отпустить им некоторое время на бездействие, в конце концов, вполне понимаемо. Что поиски начнут не сразу. В очередной раз поругавшись с Рафом в пух и прах, он вылетел из логова, а после такого никто не горел желанием проверять, как у него дела. Что понимаемо, думает он, потому что ну кто захочет находиться рядом с Лео, когда он в плохом настроении? Даже сам Лео не сильно хочет находиться рядом с собой в плохом настроении!

Но когда он выходил из пиццерии, настроение у него уже исправилось, так что они наверняка должны были знать, что времени прошло более чем достаточно. Они ведь заметили бы, что он не вернулся домой. Они ведь поняли бы, что что-то случилось. Они ведь искали бы его.

И раз они его ищут, значит, найдут! Очевидно же.

Желудок снова подает голос, и Лео закидывает голову на стену позади. Пожалуй, не стоит думать о пиццерии. Теперь ему хочется пиццы. С пепперони и грибами, пожалуй, а может, гавайской. Плюс добавьте немного цыпленка барбекю.

Новые трели желудка. Он стонет вслух.

Он бодрствует и мнет пустую бутылку в руках, пока наконец не появляется новая.

_________________

К тому моменту, как нужда использовать унитаз припирает, шанс на побег не подворачивается.

Он пытался терпеть, правда пытался, но в итоге выпил много воды, пытаясь заглушить голод, да и в камере довольно прохладно, что не помогает. И всё-таки незакрытый вопрос с окном всё еще заставляет спину исходить мурашками. Вряд ли люди за этим окном почувствуют необходимость отвернуться и дать ему мгновение приватности. Наверное, стоило сходить ночью — ну, когда он подозревал, что наступила ночь.

(Может, не стоит предполагать что наблюдение снимается хоть на секунду.)

Он встает, подходит к койке и легонько пинает ее ногой. Если ему повезло, она не прикручена и достаточно легкая, чтобы ее можно было поднять. Основание составляет плотная черная сетка, через которую видно не так уж и много. Сойдет.

Он подтягивает ее к унитазу и ставит так, чтобы она образовала маленькую стену между ним и окном. Едва ли идеально, но зыбкая иллюзия приватности помогает ему слегка расслабиться.

(Думать о том, что наверняка со всех углов за ним наблюдают камеры и превращают его попытку загородиться в насмешку, нельзя. Он лучше всех знает, что порой сладкая ложь просто необходима.)

Сделав свои дела, он оставляет койку на месте. Не то чтобы он собирался на ней спать. Раковины тут не наблюдается, руки помыть негде, но он никогда этого правила особенно жестко не придерживался (к большому отвращению Донни). Он возвращается на свое место под окном и принимается мять бутылку в ритм первой пришедшей в голову песни.

Всего два куплета и припев спустя окно над его головой чернеет и проясняется. От мысли, что Бишоп мог наблюдать за ним прямо сейчас, становится холодно, будто что-то склизкое прокатывается по спине. Жуть!

— Заключенный 24365, — раздается голос Бишопа через невидимый динамик. — Встань.

Лео не встает. Остается на своем месте под окном.

Бишоп ждет всего несколько секунд. Потом Лео слышит его голос:

— Опустить температуру на два градуса.

После такого он встает, повррачивается и рукой опирается об окно. К его удивлению, наощупь это не стекло, даже если по логике должно быть стекло.

— Тут и так уже достаточно холодно, — говорит он. Задумывается, а как они его слышат, потому что со своей стороны микрофона он не видит.

— Тебе уже сообщили, что условия твоего содержания будут комфортными только в том случае, если ты станешь отвечать на вопросы, — сообщает Бишоп. — Вопросы остались прежними: сколько проходов существует между Нью-Йорком и скрытым сообществом йокаев? Как активировать…

— Как насчет того, чтобы сперва ты ответил на мои вопросы, — перебивает его Лео. — Ты всё называешь меня заключенным, но мне не предъявили никаких обвинений. Почему-то мне кажется, что удерживать меня в заключении без обвинений нельзя.

— СЗЗ авторизованы содержать заключенных, не относящихся к человеческому роду, столько, сколько будет сочтено необходимым для обеспечения безопасности Соединенных Штатов, — без запинки отвечает Бишоп. — Принцип основания для подозрений в данном случае не применяется.

— Это явно не по конституции.

— В конституции не прописаны права йокаев. Ты не имеешь прав на адвоката, на скорый суд и защиту от жестоких и необычных наказаний, — его взгляд холоднее температуры в комнате. — Но я не несправедлив. Ответь на мои вопросы, и я предоставлю тебе еду и одежду.

Лео кидает взгляд через плечо.

— Как насчет уединения в туалете?

Каменное лицо Бишопа остается безразличным.

— Еду и одежду, — повторяет он. Лео качает головой:

— Тогда нетушки, — он тянет гласные. — Я взываю к пятой поправке.

— Как я уже объяснял, Билль о правах к тебе не относится.

— Какой же бред, — Лео бьет кулаком по стеклу. — Вы не можете держать меня здесь безо всяких на то причин вечно!

— У меня есть причины, — Бишоп наклоняется к стеклу ближе и сужает глаза. — Попробуем другой вопрос. Каковы твои отношения с бароном Драксумом?

Удивление резкое и скорое, но в последнюю секунду Лео удается не проявить его на своем лице.

— Кем? — невинно переспрашивает он, даже если в груди загорается паника. Если они знают про Драксума, то что еще они знают?

— Мы знаем, что ты связан с ним, — произносит Бишоп. — Какова природа ваших отношений?

Лео понимает, что это не блеф — зачем бы еще им упоминать конкретное имя? Тут не выйдет соврать так, чтобы не выдать хоть что-то.

Так что он ничего не говорит. Он отворачивается от окна и садится, решительно уперев взгляд в противоположную стену.

Бишоп цокает языком.

— Хорошо, — заканчивает он. — Я терпеливый человек. Я могу подождать.

И затем менее внятно, как будто он говорил не в микрофон:

— Понизить температуру на два градуса.

Окно темнеет, потом снова белеет. Очень долго Лео сидит без движения.

_________________

Прибывает третья бутылка, так что, видимо, закончился второй день.

Он встает за ней дрожа. Бутылка присоединяется к растущему строю сестер. Он уже выпил три с половиной, хотя он и старается не пить их слишком быстро.

Как и обещано, ему не дали никакой еды, и желудок протестующе ворчит и перекатывается. Вода помогает, но совсем немного. Ему нужно поесть.

А еще ему нужно поспать.

Взрывы адреналина, державшие его в сознании, начали истощаться, и периоды утомления между ними затягиваются и затягиваются. Дрожь почти не уходит, и напару с ней заявилось странное нервное чувство, приходившее всегда, когда бессонница становилась особенно отвратительной.

Окно до сил пор его нервирует. Сама мысль спать, пока за ним наблюдают, кажется ошеломляюще небезопасной.

Но вряд ли он продержится до тех пор, пока сюда не доберется его семья. Да, они наверняка уже близко (они должны быть близко), но они явно тянут кота за причинное место. А он так устал.

После долгого мысленного спора он укладывается на холодную плитку. Не удобно ни на йоту, но вряд ли на койке будет хоть чуточку удобнее. Да и к тому же, если он пододвинет койку сюда, под окно, увидеть его будет легче. Так что решение одно — пол.

Он прижимается к стене так плотно, как только может, сворачивается, пытаясь сохранить тепло. Вот бы у него было одеяло.

Вот бы он был дома.

Он с силой сжимает веки и силой задавливает внезапно накрывшую волну тоски по дому. На это нет причин. Прошло всего-то два дня! Маленький он, что ли?

Нормально всё. Нормально. Они уже наверняка сели ему на хвост. Раф во главе команды. Донни использует какое-нибудь свое изобретение, бла-бла-бла, нердский бубнеж. Майки устраивает расколбас. Эйприл задействует все свои навыки журналистского расследования, чтобы отыскать зацепки.

Они уже в пути. Нужно просто продержаться еще совсем недолго. Он справится.

Он засыпает, и во снах что-то крепко его хватает и тащит, тащит, тащит вниз, откуда ему не сбежать.

_________________

Следующие два дня всё происходит по тому же распорядку.

С паузой, по его ощущениям, в пять часов ему подают две бутылки воды. После второй Бишоп приходит его навестить. Лео отказывается отвечать на вопросы. Бишоп понижает температуру и уходит. Еще через пару часов — последняя бутылка воды на день. И потом целую ночь — ничего.

Свет всё еще горит круглосуточно, но утомление начинает перевешивать яркость.

Несколько раз он пытается призвать портал сам, без мечей. Раз его семья собирается тянуть время, почему бы не подсобить им. Он пытается призвать свою нинпо (стараясь никак не засветиться), старается ощутить натяжение в себе, приходящее всегда, когда он телепортируется, пытается воссоздать перед глазами место, куда он хочет отправиться, и прорубиться через пространство.

Ничего. Ни разу.

(Донни может создавать что угодно вне зависимости от своего бо. Раф может посылать проекции вне зависимости от своих саи. Майки учится использовать свои мистические силы без своих нунчаков. Так почему Лео нужны его катаны? Почему он единственный такой бесполезный?)

Наверное, не помогает и то, что ему так чертовски сильно хочется есть. Голод теперь его постоянный товарищ — низкое пустое ноющее чувство выбирает самые неудобные моменты, чтобы превратиться то в жаркие белые рези, требующие немедленного удовлетворения, то в мучительные колики, от которых перехватывает дыхание. Вода помогает едва ли — поддерживает в нем жизнь, но не утоляет, не помогает. В каком-то смысле от воды становится только хуже.

А еще теперь он всё время дрожит, но не может определить, это от голода или холода.

Может, холод не докучал бы так сильно, если бы он хотя бы был статичным. Но кондиционеры неустанно обдувают его свежим воздухом, и куда бы он ни шел, уйти из-под струи сквозняка не получается. Холодный воздух атакует его усталое тело, и местами кожа начинает сохнуть и шелушиться. Из носа течет не переставая, и он позволил себе использовать маленький кусочек своего единственного рулона туалетной бумаги, чтобы высморкать его застывшее и отвратительное содержание.

Как же убого он себя чувствует.

И ему всё еще нечем себя занять.

Он выстраивает пирамидку из пустых бутылок воды, сбивает и выстраивает снова. Он пытается изобрести новые способы разбить пирамидку, которые его хоть сколько-то порадуют, но их новизна радует совсем недолго.

Несколько часов третьего дня уходит на самое отвратительно исполнение караоке, на какое он только способен. Он надеется, что это представление очень нравится тем, кто сидит снаружи.

Он пересказывает себе каждый выпуск комиксов про Юпитера Джима, какой может вспомнить, затем сюжет каждого фильма. Потом вспоминает фильмы Лу Джитсу, потом всё остальное, что приходит в голову. Это помогает занять добрый кусок четвертого дня.

К тому моменту, как он получает первую бутылку из пятого дня, способы развлечь себя закончились. Он никогда не умел сам себя развлекать. Он не знает, как интроверты вроде Донни могут несколько дней подряд ни с кем не разговаривать.

Но когда Бишоп приходит с очередным предложением поговорить, Лео снова грубо ему отказывает.

_________________

На пятую ночь случается что-то новенькое.

С последней бутылки прошло много времени. Лео пытался заснуть, но сон не идет. Он на грани истощения, но пол такой холодный, а от нескольких ночей без сна ему очень хреново. Не стоит упоминать, что кошмары стали только хуже, и он не горит желанием возвращаться к ним.

Прибавь к уравнению голод — сон становится в принципе неуловим.

Внезапно над ним красноречиво темнеет окно, но не становится прозрачным, в противовес обыкновению. Он садится в замешательстве и удивлении и подымает взгляд.

Та комната покрыта полумраком. Светится только зеленый знак ВЫХОД и маленькая настольная лампа. Но этого достаточно, чтобы Лео мог разглядеть мужчину, что стоял там и смотрел в ответ. Это не Бишоп — этого товарища он вообще не узнает. Этот одет в форму, но он ни разу не присутствовал ни на одном из допросов Бишопа.

Мужчина ловит его взгляд и отвечает такой жестокой плотоядной ухмылкой, что Лео жалеет, что посмотрел.

Он манит пальцем, предлагая Лео встать. Лео с опаской встает. Он продолжает прижимать руки к груди и ничего с этим не может поделать. Не в первый раз ему хочется иметь хоть какую-то одежду — хотя бы свою экипировку. Хоть что-нибудь, чтобы не чувствовать себя таким обнаженным.

Мужчина подымает что-то и держит на его обозрение.

— Хочешь сэндвич? — спрашивает он в микрофон.

Сэндвич, похоже, состоит из одного только белого хлеба да вареной колбасы. Без сыра, без чего угодно, насколько Лео видно. Разве что, может, немного горчицы. Максимально скучный сэндвич, который ему только могли предложить.

Рот наполняется слюной.

Прежде чем отвечать, приходится сглотнуть. Он не доверяет ситуации. Даже если от обещания еды, еды, еды желудок выплясывает вверх-вниз.

— Я не хочу есть, — лжет он.

Мужчина смеется. Смех далек от приятного.

— Конечно не хочешь, — отвечает он. — Ты каждую ночь сворачиваешься на полу, как тупое животное. Да ты и есть животное. Ты хоть знаешь, как такое есть? — и для акцента поводит сэндвичем в воздухе.

Лео не отвечает и делает шаг прочь от окна, будто это может заложить между ними какую-о дистанцию. Как будто это может его спасти.

Мужчина наблюдает за ним, подло ухмыляясь, и снова поводит сэндвичем.

— Ты хочешь его, — говорит он.

Лео крутит головой.

— Ты уверен?

Лео вздрагивает. Выпрямляется. Кивает.

Мужчина долго, долго буравит его взглядом. Лео борется с желанием спрятаться.

И наконец мужчина пожимает плечами:

— Ну, как пожелаешь.

И начинает есть сэндвич. Прямо у него на глазах.

Желудок Лео воет громко и злобно, и приходится физически сдерживаться, чтобы не съежиться.

Откусив пару раз, мужчина вдруг стучит по стеклу, указывает на койку, что так и загораживает унитаз.

— Это, — он еще раз ударяет пальцем по стеклу, — нихренашеньки не загораживает.

Лео хочет сцарапать с себя кожу.

Потребность спрятаться внезапно нарастает невыразимо. Он кидается к койке, тащит в слепую зону под окном, ставит на ножки, так что они так близко к полу, как только возможно.

Затем он ложится на живот и заползает под нее. Приходиться втискиваться, и в итоге ее приподымает над полом, потому что панцирь не влезает, и она зависает в воздухе, но ему плевать.

Он сворачивается в этой приятной иллюзии приватности и закусывает руку, сдерживаясь, чтобы не содрать криком горло.

Вечность спустя окно снова белеет. Плевать. Лео знает, что он всё еще там. Всё еще смотрит.

_________________

— Выглядишь уставшим, — приветствует его Бишоп. Лео отвечает ему мертвым взглядом.

— Я продолжу говорить тебе, если ты хочешь, чтобы условия твоего содержания улучшились, всё, что нужно сделать — это начать отвечать на мои вопросы.

Лео молчит. Просто смотрит, плотно обхватив себя руками в попытке сохранить тепло.

— Сколько проходов существует между Нью-Йорком и скрытым сообществом йокаев? Как активировать эти проходы?

На мгновение Лео задумывается о том, чтобы просто… рассказать ему.

Его семья не живет в Скрытом городе. Йокаи никогда не принимали их с раскрытыми объятиями. Какая разница, если эти военные пойдут по их головы? Хотя бы может тогда ему дадут что-нибудь поесть.

«Герой бы так не поступил, Лео! — осаждает его голос Мысленного Рафа. — Могут пострадать невинные!»

Точно. Он герой. А герои не поддаются требованиям таких людей, как Бишоп.

Лео с трудом сглатывает.

— Без комментариев.

Лицо Бишопа едва заметно меняется — его брови сдвигаются. Лео интересно, это к добру для него или наоборот.

— Ты понимаешь, что барон Драксум опасен, так ведь? Мы осведомлены о его планах подвернуть человечество массовому уничтожению. Также мы знаем, что некоторое время он скрывается, и нам нужна информация, что он задумал.

Лео вспоминает амбициозные планы Барри стать лучшим поваром в Америке и не может сдержать смешка. Смешок выходит надтреснутый и хрипящий.

Брови Бишопа сходятся глубже.

— Ты считаешь это смешным?

— Немножко, — отвечает Лео.

Морщина на лбу Бишопа теперь вполне может соревноваться с расщелиной Рафа по глубине. Лео знает, что не стоит, но он улыбается. Это единственное мгновение его триумфа — только он умеет быть таким раздражающим.

А потом Бишоп приказывает:

— Опустить температуру на семь градусов, — и это стирает улыбку с лица Лео.

_________________

Пластик бутылок из-под воды мягкий и податливый и до странного приятно гнется в зубах.

Лео жует горлышко бутылки, пока она не становится совершенно плоской с неглубокими ямками его резцов. Это не еда — так он не наполнит живот и не избавится от непреходящих резей голода. Но что-то в самом движении его успокаивает. Эффект пицце-бо.

«Пла-це-бо», — поправляет в его голове учебным тоном голос Донни.

«Где вы?» — мысленно спрашивает Лео.

Ответа нет.

Он искорежил зубами четыре бутылки. Их теперь всего восемнадцать. Две из них полные, и еще одна наполовину. Он думал потратить одну на то, чтобы немного умыться, но в итоге отмел идею. Он воняет, и это факт, но последнее, чего ему сейчас хочется — это намокнуть сейчас. Не когда собственное дыхание становится зримым глазу.

Ох, ну что ж. Не то чтобы ему было куда идти.

Следом он обращает свое внимание на крышки. Они тверже, и жевать их сложнее. Но он пускает в ход моляры, в итоге ломает их ребра и затем мнет пластик сколько душе угодно, пока они не превращаются в плоские диски.

Они достаточно маленькие, чтобы проглотить, если захочется.

Вроде как он смотрел какую-то документалку про дикую природу. Или это не он сам смотрел, а ему рассказывал Майки? Или Эйприл? Без понятия. В голове плывет, мысли втекают, вытекают и теряются где-то на середине пути.

Суть в чем. В дикой природе морские черепахи постоянно мрут из-за пластика в воде. Когда их вскрывают, у них в желудках находят мусор.

Ну, Лео черепаха в неволе. Может, это значит, что у него будет иммунитет. Может, он проглотит эту пластиковую крышку, и наконец-то почувствует сытость, и боль боль боль пустого желудка уйдет к черту.

Он не проглатывает пластиковую крышку. Но она соблазняет куда сильнее, чем хотелось бы признавать.

Всё будет хорошо. Когда его семья достанет его отсюда, они закажут огромную пиццу и отпразднуют. Возможно, он даже уговорит всех отдать последний кусочек ему.

Это ведь произойдет в любую минуту, правда? Прошла неделя. Они наверняка уже близко. Уже в любую минуту дверь распахнется и его заберут домой.

Отфильтрованный воздух безжалостно обдувает его кожу. Он чихает и отирает нос рукой. Использовать для этого туалетку — гиблое дело.

Всё скоро закончится. Должно скоро закончиться. Просто держись, Леон, продержись еще немножко.

Он берет следующую бутылку и принимается жевать ее.

_________________

Он играет в какую-то бездумную игру с плоской бутылкой, когда Бишоп приходит.

— Удивлен, что у тебя еще есть хоть какие-то силы, — сообщает он, и Лео хочется его ударить.

(Если честно, хочется сделать гораздо больше. Но от таких мыслей ему всегда нехорошо и как-то странно. Так что он прогоняет их.)

— Тебе стоило бы уже усвоить, — говорит он, вставая на ноги и стараясь не показать, как сильно его колотит, — меня не укротить.

— Всё это вовсе не обязательно, — говорит Бишоп. — Как только ты станешь отвечать на вопросы, я тебя покормлю.

— Ага, конечно, — Лео отвечает резким хохотом.

— Это так, — Бишоп поворачивается и говорит через плечо. — Дайте сюда.

Один из людей в форме делает шаг вперед и передает ему поднос с покрытой тарелкой. Бишоп снимает с нее крышку и держит у Лео на виду.

Запеченная курочка, брокколи с сыром, картофельное пюре.

Желудок Лео делает сальто и посылает такую волну боли, что его скручивает пополам, ему приходится обхватить руками живот.

— Ответь на мои вопросы — и всё это твое.

Лео намеренно удерживает взгляд в стороне от еды. Он мотает головой. Он не может. Не может.

— Какая настойчивость, — теперь в голосе Бишопа упрек. — Ты понимаешь, что нам известно, то ты соучастник террориста, так ведь? Если ты станешь сотрудничать, то перейдешь в раздел свидетелей, и к тебе проявят некоторую снисходительность.

Лео снова резко смеется и подымает взгляд на лицо Бишопа, целеустремленно избегая еды.

— В чем смысл? — спрашивает он. — Раз я не… защищен конституцией или че там. Разве вы меня отпустите?

— Нет. Но как я уже тебе говорил, условия твоего содержания станут более комфортными, — и он поводит подносом с едой.

Лео смотрит на него, а потом его лицо рассекает маниакальная усмешка.

— Ты… тупой идиот. Я вообще не могу ответить на твои вопросы, — дрожащей рукой он бьет себя в пластрон. — Я даже не йокай! Слышишь? Я не йокай!

Бишоп меряет его скептическим взглядом.

— Ты очевидно йокай.

— Нет! — ярится Лео. — Я мутант! Я из Нью-Йорка! Я даже не живу в Скрытом городе!

В глазах Бишопа просыпается блеск.

— Вот оно что. Так ты знаешь о нем.

Лео обмирает, а его тело слабеет.

Какая очевидная тупая ошибка.

(Хреновенькое из него лицо команды)

Очень долго Лео собирается с силами. Бишоп стоит на том же месте и держит еду так мучительно близко и всё же вне его доступа.

— … Я не знаю о ходах, — наконец говорит он. — Я не знаю, как у них обстоят дела с обороной. Я не знаю, что планирует барон Драксум.

— Твоя ложь очевидна, — указывает Бишоп. — Ты правда не хочешь есть? На сегодня это твой последний шанс.

Лео смотрит на еду. Во рту столько слюны, что может начать капать. Разве так плохо будет, если он ответит? Они не живут в Скрытом городе. А Драксум сбросил его с крыши.

«Драксум старается измениться, — встревает Внутренний Раф. — Ты же видишь, какие эти ребята гады. Между йокаями и ними нельзя выбрать их. Они навредят невинным!»

«А я? — спрашивает он. — Когда мне больно — это ничего?»

«Ты герой, Лео, — отвечает Внутренний Раф. — Ты сможешь потерпеть еще недолго. Это просто комната. Тебе немножко холодно. И немножко хочется есть».

Он герой. Он справится. Он сможет. Он сможет.

Они будут им гордиться. Он покажет, что ему можно доверять.

Ему требуется вся его сила воли, но он отрицательно качает головой.

Бишоп цокает. И выбрасывает всю тарелку в мусорку.

— Значит, завтра, — произносит он, и окно исчезает.

Лео падает на койку и пытается не заплакать.

_________________

После третьей бутылки восьмого дня одна из флуоресцентных ламп над головой начинает мигать и гаснет.

Неудивительно, они ведь горят двадцать четыре на семь. Приглушенный свет в кои-то веки становится благословением. Лео думает, может, ему удастся поспать, если не помешают гложущий голод и непрекращающаяся дрожь.

Стоило ему закрыть глаза и устроиться под койкой, как его осенило: кто-нибудь может прийти заменить лампочку. Раз поддержание света круглосуточно — часть пытки, чтобы он был измотан, взвинчен и в целом на грани, тогда им придется прийти.

Это значит, что вот он, его шанс.

Нужно будет подойти к этому аккуратно. Нужно быть готовым начаться двигаться в любой момент, но не дать им понять, что он готов начать двигаться. Нужно заставить их думать, что он слишком ослаб, слишком изнурен, и тогда предпринять попытку бегства.

(Но нельзя позволить себе так думать. Нельзя сдаться еще до того, как попытался.)

Так что он не вылезает из-под койки, но незаметно меняет позицию, чтобы она не сковывала ему движений. Придется рвануться, едва подвернется шанс. Прорваться через всех, кто войдет, выйти за пределы комнаты. Последняя бутылка воды на сегодня уже пришла, значит, уже ночь. Людей будет меньше. Он сможет. Он сможет.

Найти мечи. Открыть портал. Выбраться отсюда.

И пока он так думал, прошло достаточно много времени, и раздался долгий предупреждающий сигнал, не такой, как когда подают воду. Автоматический голос сообщает:

— Заключенным отойти от дверей. Входят сотрудники службы безопасности. Оставайтесь на месте, и вам не причинят вреда.

Затем дверь отъезжает, и кто-то входит.

Это человек в форме. Кажется, это тот, который «предложил» ему сэндвич на днях. В руках у него какое-то ружье с длинным стволом. Обследовав комнату, его взгляд в итоге останавливается на замершем под койкой Лео. Мужчина улыбается той же плотоядной улыбкой и поводит стволом ружья в его сторону.

— А теперь веди себя хорошо, и мы будем друзьями, — говорит он и делает шаг в сторону, впуская другого мужчину. Этот одет в какой-то комбинезон. Такие Лео видел по телеку — в них ходят дезинфекторы. У него в одной руке складная лестница, а другой длинная трубка. Это вот так выглядят флуоресцентные лампы? Лео не знал.

Второй расставляет лестницу посередине комнаты, подымается, отключает свет и вытягивает перегоревшую лампу. Всего на пару мгновений соседняя лампа начинает мигать.

Лео вырывается из-под койки, хватает мужчину в форме за ноги и дергает изо всех своих сил. Тот вскрикивает от внезапности, и Лео слышит выстрел куда-то в рандомном направлении. Дезинфектор вскрикивает тоже и роняет трубку — к какофонии присоединяется звук разбитого стекла.

Подскочив на ноги, Лео выбегает в коридор (они оказались слишком тупы, чтобы закрыть дверь) и устремляется к двери с надписью ВЫХОД. Его трясет, он давно не отдыхал, но в крови бурлит адреналин, и на него Лео возлагает почти всю свою способность передвигаться. Не останавливаться, не останавливаться, выбраться отсюда. Что делать дальше — он поймет, когда будет свободен.

За знаком оказывается огромный открытый зал с рабочими столами и мониторами. Большая часть выключена. Но за одним из столов сидит женщина в лабораторном халате, и увидев Лео, она кричит в устройство на груди:

— Охрана! Заключенный сбегает! Заключенный сбегает!

У Лео нет времени заткнуть ее, он просто продолжает двигаться. Следующая дверь — он в коридоре. Время есть лишь на то, чтобы бросить взгляд в одном направлении, в другом и ринуться влево, надеясь, что выбор верный.

Обогнув угол, он видит прямо впереди еще один зеленый знак ВЫХОД. Не сюда он планировал выйти — сперва он хотел найти, где они спрятали его мечи. Но позади раздаются крики, так тчо он не останавливается. Ладно, видимо, никаких порталов — нужно выбраться отсюда, и тогда он что-нибудь придумает.

Кинувшись к выходу, он обнаруживает еще один коридор. Езе один затянувшийся спринт, ему на пятки наступает шум криков и распахивающихся дверей, и наконец, наконец — третий знак ВЫХОД, и он вылетает наружу.

И видит снег на земле, и снег на деревьях.

Дыхание замирает в горле. Не должно быть снега. Сейчас ведь май.

Где он?

Он вдыхает воздух, настолько холодный, что легкие сводит спазмом, и делает шаг вперед. Об этом он позаботится…

БАХ!

Острая боль в плече, он спотыкается и падает. Лео вскрикивает, пытается нашарить рану и находит что-то, торчащее в его руке. Он выдергивает…

Это дротик.

«Дерьмо», — думает он, и перед глазами начинает плыть, и он падает в снег.

_________________

— Гордишься своей попыткой бегства? — звучит голос Бишопа.

Лео подымает голову с койки. Чтобы увидеть его, Бишопу пришлось наклониться так близко к стеклу, что его нос оказывается прижат к стеклу. Это должно быть смешно, но у Лео, если честно, не осталось сил смеяться. Или делать хоть что-то еще.

Он хочет есть. Он устал. Ему холодно. От дротика в голове всё еще каша.

А еще они выбросили его бутылки из-под воды. Ублюдки.

Лео поворачивается набок и закрывает уши руками.

— Какое ребяческое поведение, — произносит Бишопа, и это тоже смешно, потому что Лео буквально ребенок. Ну или подросток. Какая разница. Впрочем, вряд ли ему как-либо поможет, если он это скажет.

— Всё, что тебе нужно сделать — это ответить на вопросы, и всё будет хорошо.

А это вообще самое смешное. Мысль, что он выложит всё, что знает, и Бишоп организует ему пятиразовое питание, чтобы восполнить всю доставленную до сих пор боль. Просто обхохочешься.

Он ничего не отвечает.

Бишоп вздыхает.

— Видимо, ты всё еще под воздействием транквилизатора. Я вернусь завтра.

Перед уходом он отдает приказ:

— Опустить температуру на пять градусов.

_________________

Ночью возвращается тот же мужчина, проясняет окно и меряет Лео взглядом с той же плотоядной ухмылкой. Даже от вида бинтов у него на голове Лео не чувствует радости.

— Вот так трюк ты выкинул вчера, — говорит он. — Меня чуть не уволили.

Лео желает, чтобы его уволили к черту. Но удача, очевидно, повернулась к нему не тем местом.

— Знаешь, саму попытку я уважаю. И наверняка, будь бы в твоем животе немного еды, ты бы ушел дальше, — он снова достает откуда-то сэндвич, точно такой же неаппетитный, точно так же вызывающий полный рот слюней, как и в прошлый раз. — Уверен, что не хочешь?

И Лео знает, что доверять ему не стоит. Лео знает, что должен сказать нет.

Но он просто…

Так сильно…

Хочет есть.

Так что он встает. И поворачивается к окну. На дрожащих ногах, на которых он уже едва в состоянии стоять. Пока всё его тело дрожит, и ноет, и сводит судорогами от голода.

И кивает.

Улыбка за окном становится шире.

— Что ты сказал? — нараспев спрашивает он тоном, каким родитель обычно ругает ребенка.

От этого в горле подымается тошнота. Но Лео хочет этот сэндвич.

— Пожалуйста, — выдыхает он.

— Ммм… недостаточно, — он покачивает сэндвич в руке. — Хочешь есть? Проси. Умоляй.

Лео смотрит на него. Но сэндвич… сэндвич…

Он опускается на колени. Чувствует обжигающий стыд унижения. В животе всё ходит ходуном, булькает и пронзает режущей болью. Пустая расщелина внутри требует ее наполнить.

Он опускает голову.

— Пожалуйста, — произносит он. — Я… я хочу этот сэндвич. Я… вас умоляю. Пожалуйста.

Мужчина заливается долгим громким смехом. Когда Лео наконец находит в себе силы поднять взгляд, сэндвич уже наполовину съеден.

— Эй, ты молодец, — мужчина слизывает каплю горчицы с пальца. — Очень убедительно!

И откусывает еще.

И тогда Лео забывает о боли, о резях, о холоде, о голоде. Остается лишь чистая обжигающе белая воющая ярость.

Лео кидается на окно и бьет кулаком с такой силой, что оно трескается. Недостаточно, чтобы разбить стекло. Недостаточно, чтобы освободиться. Но достаточно, чтобы напугать мужчину и заставить его отпрянуть.

И Лео начинает смеяться. Высоким маниакальным смехом, безумным настолько, что даже он сам это понимает.

— Я убью тебя, — произносит он, и его голос звучит так. что это получается почти как шутка, и всё же... — Я убью тебя. Ты труп. Ты труп, как только я отсюда выберусь, ты труп, я убью тебя, Я УБЬЮ ТЕБЯ!

Остатки сэндвича вываливаются из пальцев. Мужчина пытается нашарить оружие, оставленное где-то там, на столике. На одно прекрасное мгновение Лео видит на его лице вспышку искреннего страха.

— Дерьмо, — бормочет он, но говорит не в микрофон, так что голос звучит дальше и дальше. — Ты умеешь напугать, лягушонок.

Он ляпает по кнопке, и окно начинает чернеть. В это мгновение Лео успевает мельком увидеть собственное отражение.

Лицо изможденное и иссушенное. Под глазами залегли глубокие круги, такие темные, что не отличить от синяков. Тело колотит, как осиновый лист.

А его полоски…

Его полоски сияют, как когда он использует свою нинпо, но вовсе не так, как обычно сияет Неон Леон.

Они почти черные.

Ахнув, Лео отшатывается от стекла, пока оно белеет. Его всего трясет, и уже не от голода, холода или изнурения.

Он поворачивается и опускается на койку. Прячет лицо в ладонях, пытается дышать ровно. Пытается силой воли заставить свою нинпо перестать перекатываться и язвиться. Заставить ее стать нормальной.

Он этого не хочет. Это не он.

Это место его ломает. Он позволяет этому месту себя ломать.

Он подтягивает ноги ко лбу, зарывается лицом в коленях. Обхватывает себя руками и начинает тихонько покачиваться взад-вперед, как Донни делал, когда происходящее становилось слишком. Похоже, теперь он понимает, почему.

Это не он. Он же Леонардо, Неон-Леон, лицо команды, главный шутник! Это у него всегда наготове смех. Это он всегда может всё!

Не может только разве что открыть портал из этой комнаты. Сбежать из этого здания. Удержаться от того, чтобы просить еду как собака.

Дыхание занимает, и впервые Лео не сдерживается. Он знает, что мужчина наверняка наблюдает за ним снаружи. Он знает, что всё это записывается на камеру. Он ненавидит, что этим доставит им удовольствие.

Но он устал, хочет есть, и он…

Он хочет домой.

Он тихо плачет, пока силы не кончаются.

_________________

Может, никто и не придет за ним.

Эта мысль возникает в голове вскоре после первой за день бутылки воды.

Он знал, что стоит дать им поблажку, что они наверняка начали чуть позже нужного, потому что он вылетел из логова в дурном настроении. Знал, что они распутают дело не сразу — он не слышал про СЗЗ, так откуда им было слышать? Знал, что они не сразу поймут, куда его забрали — а забрали, видать, далеко, раз снаружи лежит снег. Но СЗЗ притащили его сюда за одну ночь, в этом можно не сомневаться, так что он скорее всего всё еще где-то на том же континенте, если у них разве что нет суперскоростного джета.

Так… так что уже пора было бы понять, где он, правда? Раф во главе команды. Донни делает свои научные штуки. Майки устраивает расколбас. Эйприл ведет расследование.

Разве что только за ним никто не придет.

Может… может, так и есть. В конце концов, да зачем он им вообще нужен? Лео занял позицию Рафа и с тех пор только и делал, что раздражал его. Майки и Донни это не особенно нравилось, от него не укрылось, что они избегают его чаще и чаще. Эйприл заявляла, что не принимает ничей стороны в конфликте, хотя всегда явно была на стороне Рафа. А папа… ну, наверняка разочаровался в своем решении сделать Лео лидером. Он ведь ничего не сделал, а потом еще и попался в засаду.

Он ничем не полезен для команды. Он ничем не полезен для семьи. Да и шутки его никому не нравятся.

Так что видимо, они… просто не ищут. Может, они не придут.

Может, он продержался так долго без причины. Может, он замерзал и голодал безо всякой на то причины.

Может, пора сдаться.

_________________

«Не сдавайся», — раздается в голове новый голос.

«Ты не один».

_________________

Когда заявляется Бишоп, у него нет сил встать. Мужчина смотрит на него, сжав губы в тонкую линию.

— Выглядишь не очень хорошо, — замечает он.

Да ладно, хочет ответить Лео.

— Всё это затянулось. Ответь на мои вопросы, и тебе предоставят еду, одежду и медицинскую помощь.

А список-то растет. Нечеткий взгляд Лео подымается на Бишопа. Медицинскую помощь. А надо?

— Ты уже знаешь, что я хочу, — теперь между бровями Бишопа залегла складка. — Ты заговоришь со мной?

Он мог бы. Он мог бы. Мог бы наконец получить хоть что-то, кроме боли. Кроме всего этого голода. Кроме всего этого холода.

Но они могут навредить йокаям в Скрытом городе.

Они могут навредить Драксуму.

Они могут навредить его семье.

И может быть, из всего прочего… если хотя бы сейчас он сможет удержать рот на замке…

Может, тогда Раф, и папа, и все остальные будут им гордиться.

Может, наконец они начнут ему доверять.

Лео качает головой.

Бишоп мрачнеет.

— Опустить температуру на десять градусов.

_________________

Лео больше не дрожит. Что явно нехороший знак.

Собственное дыхание он всё еще видит с каждым выдохом. Оно подымается облачком пара и рассеивается в воздухе.

Сил не осталось совершенно, даже чтобы жевать новые бутылки с водой. Последние две он даже не забрал, и они так и лежат в желобе нетронутые.

В каком-то смысле ему хочется, чтобы его просто сразу препарировали. Так было бы быстрее. Смерть от холода — ноль из десяти, реально. Смерть от голода тоже не лучше. Ноль звезд.

Даже с учетом того, что гребаный свет всё еще горит, ему страшно хочется спать. Наверняка из-за холода. Проскакивает мысль, интересно, если он впадет в спячку, что будет. Он никогда раньше этого не делал, в отличие от братьев меньших, и не имеет ни малейшего представления, безопасно ли это.

Скорее всего, нет. Потому что у него в резервах пусто. Единственное, что это значит, что он впридачу еще и воду пить не будет.

Но ему так хочется спать.

Бишоп скоро вернется. Лео уже не знает, в чем цель. Может, он просто проспит его визит. О да. Тогда он взбесится. А в данный момент побесить Бишопа — его единственное оставшееся желание.

А он сможет поспать. Ситуация выигрышная, как ни посмотри.

Ворочая в голове подобные мысли, Лео перекатывается на живот. И затем по одной прячет конечности в панцирь.

Он уже нечасто так делает, ну, в последнее время, с тех пор как стал взрослеть. Тело больше не влезает в панцирь как раньше — видимо, это побочный эффект мутации. Сидеть внутри долго не так уж и удобно.

Но Лео хочет спать. А панцирь сейчас — наилучшее место, чтобы спрятаться.

Так что он втягивает ноги, затем руки и наконец голову.

Тут не теплее ни на градус. Но хотя бы тут темно.

Хотя бы он не дрожит.

Лео вздыхает с удовлетворением, закрывает глаза и засыпает.

_________________

(Где-то за стенами его камеры раздаются взрыв, крики и выстрел.

Звук очень глухой, так что Лео спит дальше.)