Я Роланд Исаков. Моя мама — Изабелла Льюис, она американка. А мой отец — Леонид Николаевич, он русский, как и его мама, то есть моя бабушка — Соня. Из-за неё я такой. Она человек советской закалки, и всё западное и американское для неё плохое. Мама даже рассказывала, что сначала она препятствовала их с отцом браку. Всё детство за любые провинности меня били и наказывали. Как говорили отец и бабушка, я должен был стать настоящим мужчиной. Сначала мама старалась защищать меня, но когда папа ударил её, а на следующий день бабушка запретила ей заходить на кухню, и мама целый день ничего не ела. Тогда мне было пять лет, и я попросил, чтобы она так не делала. Я не хочу, чтобы она страдала. Мама — единственный человек в этой семье, которого я люблю и безгранично доверяю.

Когда бабушка первый раз услышала, как мы с мамой разговариваем на английском, побила маму скалкой. Отец бы тоже её ударил, но мне удалось до них достучаться и объяснить, что это школьный предмет и мы просто учили школьный диалог. Они даже не извинились.

Во втором классе я сдружился с Денисом Филипповым. У него была похожая ситуация, но у него чистокровная русская гомофобная семья, и до пяти лет, пока он не рассказал о том, что ему понравился мальчик в саду, у него было относительно нормальное детство, лучше моего, по крайней мере. Я был таким же. В одиннадцать я рассказал маме о том, что влюбился в Дениса. Она строго-настрого запретила мне говорить об этом с кем-то, кроме неё. Но я рассказал. Денису. В шестом классе мы сидели в туалете на перемене, и он рассказывал про то, как его воспитывали. Он признался, что ему до сих пор нравятся парни. Я признался ему в любви. Он какое-то время смотрел на меня удивлёнными глазами, а потом вскочил. Я подумал, он сейчас расскажет всё классу, и дома ни от меня, ни от мамы не оставят живого места. Но он поднял меня и поцеловал. Я в тот момент ахуел. Такой реакции я не ожидал. Диалог после я запомнил надолго.

— Я не знаю, какие чувства испытываю к тебе. Это смесь желания поцеловать и любить тебя, или желание причинить тебе боль,понимаешь? Я не хочу выбирать. Не ожидай от меня проявлений романтики или чего-то подобного. Мы с тобой находимся в опасной ситуации. Если кто-то увидит нас вместе, мы можем умереть, не забывай про родителей. Возможно, я буду использовать тебя, но я не потерплю, чтобы ты поступал так же со мной, понял? — Он держал меня за плечи и смотрел прямо в глаза.

— Хорошо, конечно. Объясни сразу всё, что от меня требуется, и условия твоего пользования мной, как ты это назвал.

— Я буду целовать и делать всё, что я захочу. В любом закрытом месте, где не будет людей, кроме нас. От тебя я жду только ответов и никакого сопротивления, запомнил?

— Да.

— А теперь пошли, и ещё раз: в любое время, когда я позову тебя, ты должен будешь прийти. В любое. Запомнил? Это вся взаимность, которую я могу тебе дать.

— Запомнил. Спасибо.

Тогда мне хотелось чечетку в коридоре отплясывать. И до сих пор хочется после каждого его поцелуя. Я стал зависим от него. Я боюсь его разочаровать. Он… Прекрасен.

 В прошлом году на 14 февраля он подсунул мне валентинку, она была подписана его почерком. Тогда он прогуливал урок и попросил выйти меня. Это был самый лучший день в моей жизни. Мало того, что я добился хоть какой-то тактильности, так ещё он сам подарил мне валентинку. Он обнимал меня всю следующую перемену. Тогда мы нашли еще одно закрытое место — кладовку уборщицы. Денис украл ключ от неё, и это было наше место.

Его холодность и грубость на следующий день не удивила. Он всегда был таким. Сначала в конвертик может свернуться ради тебя, а потом говорит, что ты ничтожество, и обвиняет тебя во всех проблемах человечества.

Но с того дня мне разрешалось его обнимать и целовать его лицо и руки. Это большое достижение, я так скажу. Моя мама не одобряет это и считает, что я этого не заслуживаю и что мной просто пользуются. Это был первый случай, когда я не согласился с ней за всю свою жизнь.

 Я хотел бы рассказать о себе еще что-нибудь, но не могу вспомнить ещё чего-то столь важного. Поэтому наверное всё?