О горячих чувствах, холодной воде и клубничном мороженом

– Зачем это тебе? – говорит Цзин Бэйюань. – Я ведь тебя только расстраиваю.

Она сидит около речки на подстеленном листе лопуха, чтобы не запачкать светлое платье, и лениво болтает в воде босыми ногами. Изящные сандалии валяются рядом, в опасной близости от травинки, по которой ползает большой слизень.

У Си сидит на небольшом деревянном табурете под деревом, оставленном там кем-то сердобольным, видимо, для будущих поколений, нервно вертит сорванный лист подорожника в руках и молчит.

Это неправда – вернее, не совсем правда. У Си неприятно и горько это признавать, но Цзин Бэйюань действительно нередко расстраивает. Когда обманывает, даже если по мелочам, когда относится снисходительно, как к маленькой недалекой девочке (она всего лишь на год и три месяца младше!), когда не обращает внимания на всякие мелочи, из которых постепенно складывается близость (У Си вот помнит, что у нее аллергия на крыжовник, а она забыла поздравить с традиционным летним Праздником розы, про который У Си рассказывала и который вообще-то отмечали половиной поселка), когда после разговоров с кем-то по телефону становится сама не своя и может игнорировать ее звонки и забывать про встречи.

У Си расстраивается, а потом злится на себя за то, что расстроилась.

Но помимо этого Цзин Бэйюань рассказывает много интересных вещей, о которых У Си в жизни не додумалась бы спросить. Она иногда смеется над ее неловкими шутками (иногда – над ней самой, но по-доброму, У Си не обижается; она не может отвести взгляда от почти незаметной ямочки на правой щеке Цзин Бэйюань, появляющейся только при широкой улыбке, и старается не забывать дышать). Она разрешает вплетать в свои волосы красивые цветы, которые У Си тщательно выбирает (но однажды было слишком жарко, и она вышла из дома с пучком, открывающим белую шею, а еще – в полупрозрачной рубашке и коротких шортах; У Си чувствовала, что солнце, которое обычно было к ней милосердно, будто взялось не пойми с чего поджарить ее заживо). Она ходит с У Си гулять по действительно важным для нее местам и никогда не перебивает рассказы о них. Она дарит ей милые безделушки и тихо посмеивается над попытками подарить что-то в ответ (подаренная ей пластмассовая паучья лилия лежит на тумбочке у кровати; а как-то раз У Си заметила, что Бэйюань носит браслет, который она сама сплела из тщательно подобранных по цветам и значению бусин, и ходила с глупой улыбкой почти два дня).

И это все приносит У Си так много радости, что иногда становится страшно.

У Си не знает, кого благодарить за это – вообще быть знакомой с Цзин Бэйюань, которая в ее поселке смотрится чуть ли не иностранкой. Хотя на самом деле понятно, кого “благодарить”: трагедию с ее родителями. У Си чуть ли не первым делом спросила, почему она не приезжала раньше, но приехала сейчас. Цзин Бэйюань, походя сорвав яблоко с дерева у чьего-то забора, рассказала – так, будто случившееся не имеет к ней никакого отношения – что здесь стоит дом ее бабушки и дедушки по материнской линии (так вот кому, оказывается, принадлежит тот роскошный полузаброшенный особняк на холме), в который семья Цзин после их смерти никогда не приезжала, но мама запрещала его продавать. А потом она сама тяжело заболела и умерла, и господин Цзин наконец собрался с духом, чтобы приехать сюда, слегка отремонтировать дом и выставить на продажу. А она сама просто поехала с ним, желая немного отдохнуть от череды вступительных тестов и экзаменов в институт.

Хотя, возможно, за знакомство с Цзин Бэйюань стоит не благодарить, а проклинать – как только ее отец закончит свои дела здесь и продаст дом, она уедет с ним. Уедет и никогда больше не вернется, а У Си останется, потому что как иначе, здесь ее дедушка, любимые места, память о родителях, здесь ее дом. Ей никогда и не хотелось далеко уезжать. А потом она познакомилась с Цзин Бэйюань, и все стало очень сложно.

Вконец раздербаненный листок окрашивает ладони У Си ядовито-зеленым. Она встает и тоже идет к речке.

– Ты не только расстраиваешь, – честно отвечает она, садясь на корточки и полоская в воде руки. – Мне нравится дружить с тобой.

Цзин Бэйюань хмыкает и все еще не смотрит ей в глаза.

– Дружить? Пять минут назад ты, кажется, не об этом говорила.

Ладно, речь действительно шла совсем не об этом. Пять минут назад Бэйюань сначала сказала, что на речке очень красиво, но вода удивительно холодная. Потом – что нанятые ее отцом строители почти закончили косметический ремонт, и недели через две они уедут обратно в город. А затем – что она хотела бы после речки сходить в магазин за клубничным мороженым. Она сказала про это дурацкое мороженое так легко, будто предыдущая фраза жестоко не выдернула У Си из уютного летнего мирка, где можно было просто водить прекрасную Цзин Бэйюань по своим любимым местам, катать на багажнике велосипеда, кормить мороженым и черной смородиной со своего участка – в общем, быть совершенно счастливой.

У Си, которую словно ледяной речной водой облили, вдруг не выдержала и наговорила всякого. Что не хочет, чтобы Цзин Бэйюань уезжала. Что хотела бы, чтобы она больше никогда ни в кого не влюблялась, а осталась здесь. Что это попросту нечестно, совершенно нечестно, ведь все эти шестнадцать с половиной лет она не приезжала, а теперь приехала и всего лишь, получается, на два с чем-то месяца, зачем нужно было приезжать, переворачивать все с ног на голову, а затем уходить, будто ничего не случилось, и конечно, конечно они сейчас сходят за мороженым, но какой в этом смысл, и все это так чертовски горько, и больно, и…

У Си хотелось зажать свой рот руками, но слова рвались из нее, глупые, влюбленные, обиженные, и она решительно ничего не могла с собой поделать.

Цзин Бэйюань выслушала молча, даже не повернув головы и продолжая наблюдать за солнечными бликами на воде – разве что перестала болтать ногами. Потом, впрочем, опять начала, когда У Си опустошенно, будто эти слова забрали все ее силы, плюхнулась на эту несчастную табуретку.

Речка сегодня действительно, несмотря на жару, удивительно холодная, и руки У Си быстро белеют, теряя чувствительность, когда она пытается оттереть зеленые травяные следы. И как только Бэйюань умудряется сидеть по щиколотку в воде так долго?

У Си встает, промакивает ладони о штаны и все-таки отвечает, стараясь подбирать нейтральные слова: слишком страшно доломать их хрупкие отношения, которые и так после признания наверняка пошли трещинами.

– Мне все равно очень нравится проводить с тобой время, даже если я иногда и расстраиваюсь. Это ведь нормально. Со мной, наверное, тоже иногда бывает тяжело.

– Нет, – внезапно отвечает Бэйюань, и от нее это звучит неожиданно просто и честно. – Мне с тобой совершенно не тяжело.

У Си не знает, что на это сказать. Обида на нее и на себя, несмелая радость, болезненная грусть тяжелыми валунами перекатываются в ее груди, блокируя воздух и лишая голоса. Цзин Бэйюань подгибает ногу и обхватывает ее руками, опираясь на колено подбородком. Она вдруг начинает казаться очень уставшей.

– И что же мне теперь с тобой делать, маленькое ядовитое создание? – тяжело вздыхает она. От этого обращения У Си всегда теряется: часть ее хочет возмутиться, что она уже давно не ребенок, а другая хочет слышать такие мягкие интонации в голосе Цзин Бэйюань ближайшие лет двадцать. – Я ведь совсем скоро уезжаю. Мне правда легко с тобой, я ценю твою дружбу, ты милая, но все это… Очень, очень не вовремя, понимаешь?

О, У Си понимает. Ей это все тоже совершенно не вовремя и не к месту, но кто бы ее спрашивал.

– Я знаю, – искренне отвечает она. – Но ничего не могу с этим поделать. Так ты… Совсем ничего ко мне не чувствуешь? Скажи честно.

Наверное, этот вопрос звучит жалко. Наверное, ей вообще стоило бы сдержаться с самого начала и не затевать такие разговоры, как выяснилось, за всего две с половиной недели до расставания. Наверное, и ее маленькая летняя мечта, и ее чувства, и все, что У Си там себе напридумывала – одна большая и глупая ошибка. Но чего уж теперь.

Цзин Бэйюань молчит, будто действительно раздумывает над ответом.

– Я бы так не сказала, – медленно говорит она. – Хочешь честно – давай честно, хорошо. Я приехала, знаешь ли, пить чай с печеньем на летней кухне, пока ремонтируют дом, читать Франсуазу Саган и ждать начала учебы. Я совершенно не ожидала, что встречу здесь тебя. Ты ничего от меня не требуешь, ты меня слушаешь, ты проводишь очаровательные экскурсии, делишься смородиной, и к этому я тоже совершенно не была готова, и это все… слишком.

Сначала У Си думает: “Что же там в городе происходит, из-за чего Бэйюань к такому не готова?” У нее в груди возникает совершенно варварский порыв отломать ближайшую толстую ветку, сесть в электричку, приехать и треснуть по голове каждого, кто когда-либо говорил чудесной Цзин Бэйюань: “Мне неинтересно тебя слушать”. Затем думает о том, что это самые откровенные слова, сказанные за примерно все время их знакомства.

У Си ждет какого-то логического завершения этой речи, но его не следует, поэтому решает уточнить сама.

– Так что ты имеешь в виду?

– Мы можем просто продолжить все это?

Если бы Цзин Бэйюань не была совершенно непрошибаема большую часть времени, У Си бы решила, что эта фраза предполагает “пожалуйста”.

– Что – это?

– То, что есть сейчас. Мне кажется, это уже неплохо, ты так не считаешь? Тем более, я ведь правда скоро уезжаю.

Она говорит о своем отъезде так, будто это разорвет между ними все нити. Будто после того, как она уедет и дом ее семьи перестанет быть домом ее семьи, все остановится. У Си чувствует похожее.

На самом деле У Си тоже кажется, что все довольно неплохо (вернее, казалось, пока она не задумывалась о скором расставании), но теперь, когда Бэйюань все вроде как знает, она чувствует себя неожиданно жадной: это правда неплохо, но очень, очень мало. Однако Цзин Бэйюань сказала “слишком” – значит, слишком, ничего не попишешь.

Значит, прогулки на речку, черная смородина, обмен игрушками из сладких подарков, разговоры о ботанике, религиозных тонкостях и недавно вышедшей книге их любимой писательницы про не желающего жить бывшего шпиона и его злоключения с харизматичным хозяином долины, полной преступников. Значит, так. Ладно.

– Ладно, – с трудом говорит У Си. – Давай продолжим.

Цзин Бэйюань наконец смотрит на нее и немного улыбается – печально-благодарной, уставшей улыбкой, от которой в груди что-то щемит.

В итоге речка продолжает блестеть, У Си продолжает стоять истуканом с медленно отогревающимися руками, не зная, как теперь себя вести, слизняк ползет по травинке вниз, подальше от сандалии, а Бэйюань вдруг наклоняется, подняв повыше широкие рукава платья, и сует руку в воду по локоть.

– Смотри, ракушка, – вдруг сообшает эта совершенно невозможная девушка и рассматривает свою находку. – Как мидия, даже перламутр внутри есть. Она еще и целая, с двумя половинками, вот это редкость.

– Она называется беззубка, – объясняет У Си, потому что знания не исчезают даже под воздействием душевного раздрая. – И в ней тоже могут быть жемчужины.

– Так жаль, что в этой ничего нет! Был бы чудесный сувенир. А ты когда-нибудь находила здесь жемчуг?

Лимит печальных откровений и уязвимости за день, кажется, исчерпан, и Цзин Бэйюань снова становится прежней – будто прячется в ту же раковину. Только вот у нее, кажется, перламутр наружу, а что внутри – распознать невозможно. У Си, которая снова не может ничего прочесть на ее лице, остается только надеяться, что там не острые песчинки и не ледяная даже в жаркий день вода. Она же так рано или поздно замёрзнет, а У Си, если не будет рядом, ничем не сможет помочь.

– В институте, куда я собираюсь поступать, есть льготы, – невпопад говорит Бэйюань, кажется, неожиданно даже для себя, и У Си замирает, переставая вообще что-либо понимать.

– Что?

– Льготы для иногородних студентов, – повторяет та и снова смотрит только на солнечные блики на водной глади, бездумно сцарапывая ногтем крошки ила с беззубки. – На бюджетные места относительно большой конкурс, но зато тем, кто пройдет, выделят бесплатные комнаты в общежитии. Может, даже расщедрятся на брендированный шоппер.

У Си совершенно плевать на шоппер (хотя подсознательно, конечно, проскакивает мысль "а чем плохо слово “сумка”?"), и даже почти плевать на общежитие. Зачем она это сказала? Намекает, чтобы У Си тоже поступила? Неужели ей тоже будет грустно расставаться насовсем?

Цзин Бэйюань, впрочем, не выглядит так, будто имеет в виду именно это – скорее будто она просто поделилась случайной мыслью. Но ее слова нередко имеют двойное, если не тройное дно: всегда очень сложно понять, с каким процентом искренности она говорит. Сердце У Си все равно начинает колотиться где-то в горле.

– Ты хочешь, – прямо спрашивает она, – чтобы я тоже поступила в твой институт?

Бэйюань встает, выкидывает лопух в заросли к собратьям и стучит побелевшей от холода пяткой по траве, стряхивая капли, прежде чем надеть сандалии.

– Это ведь твое решение. Какая разница, хочу я или нет, не так ли?

Не так, хочет сказать У Си, почему-то совсем не так, и ей снова страшно от того, какой эффект может оказать одно желание Бэйюань видеть ее с собой рядом.

Та перекатывается с пятки на носок, поудобнее устраивая мокрую ступню, чтобы не скользили пальцы, и подхватывает с земли легкую сумочку.

– Но если ты все-таки захочешь поступать в следующем году, я могу скинуть… – она забавно фыркает. – А, ну да. Могу на бумажке кистью написать тебе название университетского сайта.

Одной из любимых тем для подшучиваний над У Си была ее “очаровательная технологическая непросвещенность”, как назвала это Бэйюань. У Си называла это “телефон нужен, чтобы звонить и писать”.

Разумеется, У Си и так собиралась поступать в институт – но она думала подать документы в вуз в небольшом городке рядом, чтобы было удобнее ездить на электричке и не бросать дедушку одного. Разве можно ставить это под сомнение?

– Напиши, пожалуйста, – говорит она.

В конце концов, необязательно же принимать решение, просто пусть будет.

– Ну хорошо. Так мы сходим за мороженым или нет?

У Си угукает и поднимает с табурета свою поясную сумку.

– Пойдем, конечно.

– Ты какое мороженое брать будешь?

– Ванильное, – говорит У Си первое, что пришло в голову, а потом быстро добавляет, потому что мысль не успела до конца оформиться в голове, почему-то сразу спустившись до языка: – Можно взять тебя за руку?

Это ведь не очень “слишком”, правда? У Си, конечно, согласилась продолжить то, что было, но появившаяся в ней жадность требует расширить границы хотя бы немного. К тому же, они ведь действительно скоро расстанутся, чего терять. Цзин Бэйюань, только начавшая идти вперед, останавливается. У Си четырежды обзывает себя дурой, и ее сердце, кажется, перестает биться, пока та не поворачивается со снисходительной улыбкой.

– Можно, мое маленькое ядовитое создание.

Скорее всего, это ничего не значит, У Си ведь практически отшили пять минут назад, но у нее все равно начинает немного кружиться голова, когда она берет Цзин Бэйюань за руку – какие же холодные пальцы, неудивительно, столько в ледяной воде просидеть – и в эту самую секунду все ощущается таким правильным, и валуны в легких будто становятся легче. Сейчас они идут есть мороженое, держась за руки, и можно еще хотя бы две недели делать вид, что все нормально.

***

За день перед отъездом Цзин Бэйюань У Си, сидя на уличных качелях, пытается взять себя в руки и заткнуть жужжание тревожных голосов в голове.

“Ты что, всерьез собралась обдумывать возможность уехать на учебу и бросить здесь все?”, спрашивает один. Она зло отталкивается носком кроссовка от земли. “С чего ты взяла, что тебе по силам поступить? Сможешь ли ты вообще там адаптироваться, куда тебе?”, резонно спрашивает второй. Качели рвано двигаются вверх-вниз. “И ты правда думаешь, что Бэйюань, интересная, многогранная, волшебная, будет целый год одну тебя ждать, когда в институте наверняка встретит много таких же интересных и красивых друзей?”, вкрадчиво говорит третий. У Си легонько стукается лбом о холодный поручень качелей. Последний голос она пытается подавить сильнее всех.

Где-то на пятидесятом витке мрачных мыслей Цзин Бэйюань звонит ей сама – чуть ли не в первый раз за все это время – и просит встретиться у скоро-не-ее-дома. Разумеется, У Си приезжает на велосипеде с максимально возможной скоростью.

– Что бы ты ни сказала, мне все равно, – говорит Бэйюань и хитро улыбается. – Это тебе, только попробуй отказаться. И в ответ дарить тоже ничего не нужно, мне достаточно будет посмотреть, как ты с ним разбираешься, уверена, это будет незабываемое зрелище.

У нее в руках небольшая белая коробочка с сенсорным телефоном.

– Ты чего… – шокированно качает головой У Си, – не нужно было, меня и мой телефон вполне устраивает!

– Да, но твой кнопочный кирпич не устраивает меня и вводит в культурный шок. Ты до сих пор платишь за смс!

– Во-первых, не всегда, у меня есть лимит на бесплатные. Во-вторых, это же слишком дорого. В-третьих, мой телефон – не кирпич!

Цзин Бэйюань упирает руку в бок, изображая злость.

– Ты рассказывала, как однажды уронила его в воду, и он до сих пор жив. И убедительно прошу не считать мои деньги. Говорю же, мне достаточно будет посмотреть, как ты разбираешься с соцсетями.

У Си беспомощно переводит взгляд с лица Бэйюань на телефон и обратно.

– У меня совсем нет выбора?

– Совсем нет. Открывай уже! Правда, я лишила тебя удовольствия отклеить защитную пленку с экрана, потому что уже немного в нем покопалась и кое-что поменяла. Совершенно ужасно с моей стороны, но это было ради благого дела.

Ну раз уж нет выбора... Тем более, это же подарок от Бэйюань, что в любом случае безумно приятно. У Си осторожно вынимает телефон из коробочки и жмет на кнопку сбоку. Экран включается, на заставке – очаровательный белый соболь. Бэйюань выглядит чрезвычайно довольной собой.

– Мне этот милый хорек очень напоминает тебя.

И все-таки это соболь, но у У Си нет никакого настроения ворчать, она думает только о том, что Цзин Бэйюань запомнила, что ей нравятся животные. И что наверняка за большие деньги купила купила то, что поможет лучше держать связь, когда она уедет. Значит, она тоже не хочет разлучаться насовсем, так ведь? Так? Бабочки в животе У Си, которые стали пытаться там летать чуть ли не с самого приезда Цзин Бэйюань, сейчас снова понемногу расправляют крылья и перестают так тревожно цепляться за внутренности своими небольшими, но остро-цепкими лапками.

Цзин Бэйюань встает рядом, заглядывает через плечо и проводит пальцем по экрану вверх.

– Вот так нужно его разблокировать. – Сдвиг влево. – Это меню со всеми приложениями. Я постаралась сделать все как можно более интуитивно понятным, но все равно потребуется время.

У Си слушает и честно старается запоминать, но Бэйюань тепло прижимается к ней плечом, она чувствует легкий и свежий запах ее шампуня, и в таких нечеловеческих условиях совершенно невозможно сосредоточиться.

– Вот здесь я установила мессенджер. Свое имя в контакты уже внесла, так что найти меня будет нетрудно. А еще смотри! – Она пролистывает меню влево. – Я установила тебе змейку, чтобы было не так пугающе.

Новый телефон У Си не пугает, конечно, ей скорее все еще очень-очень неловко, но игра-змейка действительно нравится, а Бэйюань почему-то находит это до ужаса забавным.

Остаток дня – вещи она, что удивительно, собрала заранее – они проводят на лавочке у небольшой площадки для волейбола, засыпанной песком, и разбираются в настройках телефона. Вернее, разбирается У Си, Цзин Бэйюань читает лекцию, помогает перенести контакты и фотографии (“Как ты вообще умудрялась вполне неплохо фотографировать на ЭТУ камеру?!”) со старого на новый и ставит эмоджи кристалликов-блесток рядом со своим именем в телефонной книге.

Они расходятся по домам, когда трава постепенно становится мокрой, а небо – градиентом от мягко-лилового в темно-синий. Цзин Бэйюань, уходя, машет ей рукой, а У Си чувствует, как тяжелеют ноги и где-то в груди, когда она едет обратно к себе.

Дома дедушка замечает, что она очень бледная и пришибленная, но ничего не спрашивает, только смотрит своими глубокими всеведующими глазами. У Си кажется, что ее чувства написаны на лице крупным шрифтом, но дедушка ничего не говорит, просто поит ее травяным чаем и утешающе гладит по голове. Она жалеет, что уже слишком взрослая и не может обнять его и реветь в плечо, как делала когда-то в детстве.

Поэтому У Си делает вид, что чай помог, и как можно более беспечно хвастается новым телефоном.

***

На прощание они с Цзин Бэйюань обнимаются. У Си смыкает руки на ее талии крепко-крепко, а потом, решившись рискнуть (и коварно воспользовавшись тем, что машина господина Цзин ждет за поворотом), коротко целует ее в щеку. Та щекотно фыркает ей в висок и отстраняется. У Си с неохотой опускает руки.

– Нужно идти, – вздыхает Цзин Бэйюань.

– Подожди! – Вчера У Си наконец окончательно приняла решение, над которым мучилась всю последнюю неделю. – У меня тоже есть кое-что для тебя.

Она сует руку в карман штанов, гладит ободок кольца и крепко сжимает напоследок, прежде чем достать его и раскрыть ладонь, показывая нефритовое колечко, дедушкин подарок.

– Я бы хотела, – говорит она внезапно севшим голосом и слегка откашливается, – чтобы у тебя остались воспоминания об этом лете.

Она не говорит “обо мне”, но Бэйюань, конечно, все понимает.

“Это не только для тебя сейчас”, наставлял У Си дедушка на ее тринадцатый День Рождения, вкладывая в руку мешочек с кольцом. “Это и для кого-то особенного в будущем. Для кого-то, кто станет по-настоящему и навсегда дорог твоему сердцу, понимаешь?” У Си тогда серьезно кивала и думала, что действительно понимает.

А сейчас ей почти семнадцать, она дарит кольцо девушке, с которой знакома два с половиной месяца и которую, возможно, никогда больше не увидит, и осознает, что ничего-то она тогда не понимала. И далеко не факт, что понимает сейчас. Но дедушка также учил доверять себе, а У Си правда старается. Даже если ее иррациональная часть говорит раздаривать почти семейные реликвии прекрасным девушкам из больших городов.

– Я же говорила, необязательно дарить мне что-то в ответ. Но оно очень красивое, – мягко говорит Цзин Бэйюань и даже не шутит насчет предложения руки и сердца. У Си частично рада, частично разочарована. – Спасибо.

Бэйюань осторожно берет кольцо, случайно или специально мимоходом огладив ее пальцы. Надевает на безымянный… Велико. На средний и указательный – мало. Сердце У Си падает куда-то вниз, к земле, в которую ей почти хочется закопаться. Это какие-нибудь духи намекают, что она все-таки ошибается, не так ли?..

Но Цзин Бэйюань вдруг расстегивает цепочку на шее, снимает с нее кулон в виде лисьей головы, продевает сквозь кольцо, застегивает и прячет под футболку.

– Значит, поношу так, ничего страшного. У тебя было такое лицо, будто небо упадет на землю, если я его не надену.

Что ж, примерно так У Си себя и чувствовала.

– Как придешь домой, сразу напиши мне, хорошо? В мессенджере, не смс, чтобы я знала, что не зря тут распиналась, и мои педагогические таланты все еще безупречны.

– Ты правда довольно понятно объясняешь. Иногда. Особенно первые два предложения.

Цзин Бэйюань снова притворно-обиженно морщит нос. У Си думает, что она правда немного похожа на лисичку. И это очень мило.

У Си не знает, что придумать, чтобы задержать ее еще хотя бы ненадолго. Но Бэйюань и сама будто не очень спешит к машине и слегка нервно заправляет прядь волос за ухо. У Си невыносимо хочется проделать то же самое с другой прядкой и погладить ее по щеке.

– Знаешь, я просто… – тихо говорит Цзин Бэйюань, – спасибо. Мне правда было здесь хорошо.

Еще одно краткое и искреннее признание за две недели. Нужно будет посмотреть по лунному календарю: скорее всего, дело в каком-то странном положении небесных светил, иначе это совершенно необъяснимо.

– Я была рада с тобой познакомиться, – так же честно говорит У Си. – Я буду скучать.

Цзин Бэйюань снова очень печально улыбается.

У Си провожает ее до поворота, на этот раз не найдя в себе сил попросить взять за руку, а сама Бэйюань не предлагает.

Она машет из машины, У Си машет в ответ. Господин Цзин, мужчина совершенно не запоминающейся внешности (видимо, Бэйюань – копия матери), кивает ей с водительского сидения, что-то говорит дочери и жмет на педаль газа.

Когда У Си идет домой, в ее ушах все еще шуршат по гравию колеса их машины. Она оборачивается и, конечно же, видит только пустую дорогу. На секунду проскальзывает мысль: что, если ей померещился не только звук колес, но и вся эйфория последних месяцев? И чудесная Цзин Бэйюань, будто специально созданная, чтобы дарить У Си горькую печаль и самую сладкую, как клубничное мороженое, радость?

Но в кармане у нее новый телефон, на тумбочке – алая паучья лилия, а на столе – бумажка с названием института и адресом его сайта. А у Цзин Бэйюань ее нефритовое кольцо.

И У Си обязательно придумает, что со всем этим делать.