Сколько ты ещё будешь меня преследовать? Почему следишь за мной, выискиваешь, цепляешься к моим близким, словно жвачка к обуви? Угрожаешь, давишь, манипулируешь. Тебе плевать на методы, которыми ты сможешь добиться своего, совершенно плевать. Понятие гордости, справедливости, честности, личного пространства и многое другое — тебе не знакомы. Пустой звук и не более. Всё что угодно, лишь бы я поступал так, как хочется тебе. Прощупываешь, словно ищейка, вынюхивая мои слабые места и беспощадно бьёшь. Тебе не жаль никого. Даже себя не жалеешь. Всадишь нож себе же в грудь, если от этого я дрогну. Утонешь в собственной крови и утопишь других. Всех и каждого.

— Аллен. Ты только мой, — шепчешь ты, упав на землю, когда я толкаю тебя. Цепляешься за мою ногу и с улыбкой смотришь снизу вверх. Милая улыбка, без какого-либо намёка на то, что тебе больно.

Когда я тебя стряхиваю с себя и, не оборачиваясь, ухожу — слышу: «Я люблю тебя, Аллен», и я уверен, что ты продолжаешь улыбаться. Иногда мне до дрожи хочется обернуться. Подбежать, схватить тебя за плечи и встряхнуть, закричав «пожалуйста, хватит, приди в себя! Прекрати! Ты выглядишь жалко. Где твоя гордость? Почему ты так унижаешься передо мной? Почему ты улыбаешься, когда тебя отталкивают, почему ты давишь эту чертову нежную улыбку, когда у нас завязывается драка, и я намереваюсь, наконец, убить тебя? Почему даже не сопротивляешься, когда я тебя хватаю за горло? Зачем ты в один из подобных дней, не дрогнув, направила мою руку с оружием на себя? Пыталась доказать, что это не убьёт тебя? Или ты сделала это, потому что хотела увидеть мою реакцию, когда я увидел твоё тело, кажущееся мёртвым? Чувствовала ли ты боль, когда сделала это? Или же это было всё иллюзией, которую ты показала мне? Сопротивляйся, пожалуйста. Выколи мне глаз, как в нашу первую встречу, закинь в свой мирок и сражайся, как раньше. Пожалуйста, сопротивляйся, не смотри на меня так, позволяя бить себя. Я же знаю, как ты сильна. Я видел. Никогда не смогу забыть тот ужас, когда ты показала себя настоящую. Это кажется жутким кошмаром, сном, что такого не может быть, но я знаю, что это было правдой. Правдой, в которую никто не поверит, даже твоя семья, но ты зачем-то раскрыла этот секрет мне. Убила «его», не пошевелив и мизинцем, словно надоедливую мошку, просто потому что он подслушивал те слова, которые предназначались мне. Ты ведь можешь уничтожить весь этот мир, не думай, что я еще не понял этого. Так почему ты продолжаешь терпеть мои удары и не лечишь раны, которые, я уверен, могут исцелиться, лишь пожелай ты этого? Я не могу убить тебя. Просто не могу закончить этот кошмар, когда ты продолжаешь так улыбаться, не желая сопротивляться. Если бы мне хватило смелости убить тебя, ты бы позволила? Пожалуйста, хватит быть такой. Пожалуйста, хватит. Не бегай за мной, словно бездомный щенок, пожалуйста, я больше не могу видеть тебя такой».

Однако я молчу. Мне нельзя обернуться и нельзя сказать этих слов. Если ты узнаешь о моих чувствах, что тогда сделаешь с собой? Нападёшь на Орден и позволишь себя схватить? Вполне возможно, однако мне кажется, ты создашь ситуацию, в которой я буду вынужден вновь сражаться с тобой. Заставишь меня убить тебя? Возможно, самолично направишь на себя любимые заострённые свечи? Или вновь перенесёшь меня в свою комнату, где по кругу будешь крутить свои смерти, показывая во всех жутких подробностях и вариациях? Или же это не будет всего лишь иллюзией, и ты предпочтёшь умереть на моих глазах только потому, что мне не настолько плевать на тебя, как я пытаюсь показать?

Иногда я вспоминаю тот бой и твоё бездыханное тело и размышляю, зачем ты поступила так. В одни из дней я думаю, что ты прощупывала меня, ища те слабые места, на которые можно давить. Ведь именно так было с моими близкими. В иной раз отрицаю подобное, считая, что в этом нет логики. Ведь тогда я не смог никак отреагировать, просто стоял в шоке, не осознавая увиденное. Я не пожалел тебя, не сочувствовал, не заплакал. Но ты снова и снова причиняешь моими руками себе раны. Мне казалось, что я понял тебя: давить на меня любым способом. Но сколько бы я ни игнорировал те вещи, которые делаешь с собой — ты всё ещё не останавливаешься. Не веришь, что мне плевать на тебя? Или же просто всё равно, жива ты или нет? А может, ты хочешь умереть? Чем больше я думаю, тем сильнее чувствую, что запутался.

Я почти уверен, что ты ничего не чувствуешь. Совсем. Ни боли, ни сожаления, ни страха, ни тревоги. Любишь меня? Нет, не верю. Ты совсем как ребёнок, который привык получать всё, что захочет. Ты ценишь меня только потому, что если меня не станет — проиграешь, не получив желаемого. Ребёнок, который оберегает конфету, потому что ту всё никак не может съесть, ведь сладость за витриной. Он уверен, что она уже его, скоро придёт мама и достанет, и пока этого не случилось — малыш не спускает с неё глаз, чтобы ту не украли. Вот, что я такое для тебя. Это не любовь, прекрати говорить это слово, обращаясь ко мне. В твоих устах оно ничего не значит.

Как ребенок и его драгоценная не съеденная конфета, стоишь поблизости от здания Ордена. Так, чтобы видел из окна своей комнаты, совершенно не заботясь о том, что тебя могу увидеть не только я. Тебе всё равно, обращаю я на тебя внимание или нет. Ты стоишь там, я уверен, куда чаще, чем мельком замечаю тебя. Я никогда не вглядывался, не наблюдал за тобой, не цеплялся взглядом в твою фигуру, но продолжаю слышать разговоры других, что кто-то в очередной раз видел тебя. Зачем продолжаешь так поступать? Ты снова не веришь в моё равнодушие? Или хочешь у меня вызвать чувство вины? Тебе больше нечем заняться, кроме как следить за мной, преследовать, а иногда беспардонно появляться передо мной, вновь озвучивая свои желания? Спасибо, что хотя бы больше не лезешь с поцелуями прилюдно, иначе бы я не смог отделаться от косых взглядов. На меня смотрят с подозрением близкие, вспоминая тот день, когда ты прилипла к моим губам. Боятся нападения, волнуются, что ты задумала что-то нехорошее, подозревают то меня, то других в связи с Ноем. У меня нет иного выбора, кроме как безбожно врать, говоря, что я понятия не имею, почему ты здесь. Ха. Сказать правду? Попытаться объяснить, что я здесь лишь жертва и все беды из-за твоей нездоровой тяги? Какой дурак поверит, что за мной увязался Ной, готовый валяться у ног, лишь бы я принял его чувства? Ной, который, утирая кровь, текущую изо рта, говорит: «Я просто люблю тебя, дурак». Ной, что похитил Линали не потому, что ненавидел её и хотел убить, а лишь по причине того, что я проявил жалость к девушке. Смогу ли я объяснить хоть одной живой душе, что это случилось лишь из-за моей неосторожности? Что просто на общем задании Лин ударилась, а я, не подумав о твоём маниакальном желании добиваться целей, наложил бинт на её рану. Я просто ей помог, но в ответ ты чуть не убила её. Ты просто поняла, что она дорога мне и решила напугать тем, что можешь с лёгкостью лишить всего, что для меня имеет ценность. Выжила ли она чудом? Нет, я уверен, ты оставила её в живых специально. Ты не хочешь, чтобы я потерял всех, кто дорог, ведь тогда не останется методов воздействия на меня. Всё, чего хочешь — чтобы я сдался, сказал: «Пожалуйста, хватит, не трогай её, я буду твоим». Извини, но ты не получишь желаемого. Пока мои силы нужны Ордену, пока моё присутствие необходимо моим друзьям — я не смогу бросить их. Ха. Если бы знала причину моих отказов, ты бы смеялась? Сказала бы: «Тебе плевать на свои чувства, Аллен»? Или, знай ты причину, лишила бы меня рук и ног, чтобы я перестал быть полезным для других?

Смогу ли я объяснить Лави, что он пострадал от твоих рук из-за меня? Объяснить и доказать, почему весь Орден страдает от странных нападений акума? Хотя, это сложно назвать нападением. Тебе достаточно поднять на уши весь штаб, а после на моих глазах заставлять акум самоуничтожаться, ведь ты узнала, что мне жаль эти несчастные души.

Я вынужден врать, у меня просто нет выбора. В мою правду никто не поверит, ведь видят в вас, Ноях, лишь злодеев, что желают уничтожить всех и каждого. Кто поверит в твою одержимость мной? Даже мне смешно от подобного. Если же мне поверят, то им проще будет избавиться от меня, источника бед. Поверь, они не отдадут тебе меня, обвязав красной ленточкой в обмен на спокойную жизнь.

Знаешь, я был бы рад, убей они меня. Я дико устал. Вымотан и совсем растерял ту доброту и искренность. Кажется, я скоро стану как ты и даже не дрогну, если увижу трупы друзей. Всё, чего я хочу — покоя. Мне уже не нужна никакая борьба. Однако если Орден избавится от меня — ты сотрёшь их с лица земли. Не только их, мне кажется, в этом мире не останется ни одной живой души. Даже если я перестал сопереживать всем и каждому, это не повод выбрать покой, когда цена так велика. Ты мне этого не говорила, но я почему-то уверен в этом настолько, что мне нет нужды спрашивать. Странно, но я даже знаю, что ты сделаешь после. Я не понимаю, откуда у меня взялась эта уверенность. Просто за эти годы узнал тебя так, как никто другой? Возможно.

Иногда я вспоминаю наше знакомство и жалею, что был настолько эмоционален, позволив тебе сразу раскусить мою натуру. Если бы я знал, какая ты, я бы с самого начала играл роль, в которой всеми силами показывал, что для меня важны лишь деньги и слава. Ведь тогда бы не страдали все эти люди. Ты бы просто мигом лишила меня всех денег, которые я имею? Или предложила горы золота, принесла на блюдечке всю свою семью, чтобы сделать меня «героем» со славой?

Я бы посмеялся с подобных рассуждений пару лет назад и сказал бы, что «узы» для вас самое ценное в мире, и вы не предадите друг друга, но не теперь. Не знаю, как другие, но ты точно предашь всех и каждого, если это позволит тебе получить желаемое.

Чокнутая. С тобой невозможно вести переговоры. Тебя не убедить оставить меня в покое и не найти компромисс. Я помню, как когда-то пытался говорить с тобой. Даже думал пожертвовать собой и отдаться в твоё распоряжение. Как игрушка. Но даже тогда моим почти полным подчинением ты оказалась недовольна. Всё, или ничего. Нет, даже не так. «Ничего» тебя не устроит. Просто «всё» и никак иначе.

Помню, какой мягкий тогда был, эмоциональный. Додумался сказать: «Пожалуйста, оставь их в покое, я буду встречаться с тобой раз в неделю. Нет, два! В любое время, свободное от заданий, только не трогай никого». Если бы я не наговорил этой чуши, из-за меня сейчас бы не страдали люди. Я сам дал понять тебе, что мне дорого.

Это из-за тебя я даже не могу улыбнуться Линали, которая в очередной раз беспокоится за меня и спрашивает, что со мной. Это из-за тебя я не чувствую к ней той теплоты и меня пожирает лишь необъяснимое раздражение. Я помню, как сам не заметив, прикрикнул на Лин: «Оставь меня в покое!» Меня до сих пор преследует чувство вины, но я даже не могу извиниться, ведь это наверняка не останется незамеченным от твоих глаз.

Это из-за тебя я не веселюсь как раньше, из-за тебя не разговариваю как прежде с Лави. Это из-за тебя я выполняю задания на автомате, не позволяя ни одной эмоции выйти из-под контроля. И, признаться честно, я не притворяюсь, я правда потерял того себя. Как пустая оболочка. Просто по привычке и из чувства долга защищаю, но, знаешь, иногда мне хочется размазать по стенке все эти родные лица, чтобы просто стать свободным от твоего давления. Нет ценностей — нет переживаний.

Забавно. Прошлый «Я» бы ужаснулся таким мыслям.

Кажется, ты и сама заметила, что я изменился. Раньше ты не давала ранам близких мне людей зажить, снова нападая или преследуя их. Но ты выжала из меня все соки, пока от меня не осталась лишь сухая кучка дерьма. Понял, что готов сдаться и просто лечь живьём в гроб, даже не побежал в очередной раз на помощь близким. Лишь мысленно попрощался с Линали, которая чаще других страдала от тебя. Просто в какой-то момент словил себя на мысли: «Будь что будет». Удивительно, но ты не убила её. Оставила ту без сознания и выкинула рядом со штабом. Смешно. Комуи чуть меня не убил за бездействие, решив, что я предал их, под замок посадил, а ты поступила вот так. Никто так и не понял, что это было. И я тоже. Но сейчас понимаю, что твои мысли были приблизительно такими: «Он перестал её спасать, значит, она ему не нужна. Если не нужна ему — не нужна и мне. Забирайте обратно». Мне лишь не понятно, почему не убила её? Побоялась, что после такого я лишусь всех чувств, и тогда ты окончательно потеряешь ниточки, за которые можно дёргать?

Я даже не знаю, должен ли я благодарить тебя за подобную услугу, или же ненавидеть. Я как псина, что смирилась со своей судьбой и решила сгнить в подвале, но ты меня вытащила и вновь посадила на цепь во дворе, давая понять, что так просто я не освобожусь.

Должен ли радоваться, что после этого случая, ты почти не трогаешь других? По крайней мере, пока я равнодушен к ним. Или же ненавидеть тебя ещё сильнее, за то, что ты нашла новый способ разбивать мне сердце? Почему ты творишь всё это, почему ты так равнодушна к себе, и почему мне так сложно смотреть на твою улыбку, которая кажется такой искренней? Почему я так злюсь, когда ты, несмотря на мою грубость, продолжаешь так себя вести? Почему ты не сопротивляешься? Почему ты такая? Почему?

Я никогда не проявлял жалости к тебе. Зная тебя, ты должна была прекратить подобное и искать новые рычаги давления, но ты так и не остановилась. Чувствуешь то, что я не совсем честен в своей ненависти к тебе? Или что это? Может, отчаяние?

Я так злюсь на тебя. И, правда, ненавижу. Ненавижу тебя за то, во что ты превратила мою жизнь, и ненавижу тебя за то, что твои методы по немыслимой причине работают. Я не должен жалеть тебя, не должен переживать и не должен думать о тебе. По крайней мере, с каждым днём подобные эмоции должны слабеть. Так ведь было с теми, кого я мог назвать семьёй. Почему я не могу остыть, как было с ними и вновь пустить всё на самотёк? Я не хочу думать о тебе, но с каждым днём лишь сильнее чувствую желание закричать: «Пожалуйста, хватит, я не хочу делать тебе больно!», и это убивает меня. Убивает, что ты моими собственными руками, причиняешь боль. Даже когда эти раны наносишь ты себе сама, я чувствую себя виноватым. Если бы не я, ты бы не была такой. Если бы я сдался, наплевав на всех, тебе было бы лучше.

Глупые мысли так раздражают. Скажи я Линали о том, что сейчас разбивает мне сердце, она бы не поняла. Сказала бы: «Если Ной умрет из-за тебя, это же хорошо, Аллен. Наша задача уничтожить их. Ты просто слишком добр, Аллен. Нои не люди, не верь в их человечность». Так странно, но когда думаю об этом, чувствую еще большее раздражение к Лин. Я ей ничего не говорил, она не озвучивала эти слова, которые я, вероятно, сам себе придумал, но мне хочется подойти к ней, схватить её за плечи, впечатав в первую попавшуюся стену и закричать, чтобы она прекратила так думать.

Если бы я сказал об этом Лави — тот бы просто засмеялся. Возможно, неудачно бы пошутил о трагедии Ромео и Джульетты.

Если бы сказал другим — меня бы сочли просто предателем.

Кажется, я скоро сойду с ума. И лягу я не в могилу, а лишь в психушку. Может, тогда ты бы оставила меня в покое?

Нет, вряд ли.

Сложно понять, почему именно я тебя зацепил, ведь тебе плевать на то, какой я. Ты меня преследуешь любым: добрым, злым, равнодушным.

Красивая обёртка? Ха. Не уверен, что меня можно считать красивым, да и, кажется, тебе на это тоже плевать. Если бы тебе нравилось моё лицо, я бы не оказался раненным в глаз.

В очередную нашу встречу, когда ты, не предупреждая, появляешься, обнимая сзади, я не выдерживаю, выдавливая из себя: «Почему я? Почему ты выбрала меня?», чувствуя некоторую безнадёжность. Раньше я просто повторял: «Отпусти меня», но теперь я даже не хочу пытаться озвучивать подобное. Я уже давно понял, что говорить что-то такое бесполезно.

— Потому что это ты, — тихо бормочешь мне в спину и сильнее прижимаешься, а я чувствую лишь злость.

Отталкиваю тебя, сам не зная, почему мне так тяжело чувствовать твои касания. От подобного ответа понятнее мне совершенно не стало, но, уверен, других слов на мой вопрос я не услышу.

— Ха. Мечта Ноя. Мечта-а-а, — злостно протягиваю гласную, — ты совсем не мечта. Ты — навязчивость, отвращение, сумасшествие, маниакальность, кошмар, презрение, — делаю паузу, стараясь вспомнить больше слов, которые бы могли тебя описать и сильнее обидеть, но на ум ничего не приходит. — Слушай, зачем тебе вообще так нужны хоть какие-то от меня слова, если тебе плевать на мои чувства? Разве не проще силой забрать меня? Это ведь было бы в твоём духе. Или ты готова так поступать с кем угодно, но со мной так нельзя? Не надоело за столько лет-то? Бегаешь, как вшивая собачонка и всё чего-то ждёшь. Чего? Думаешь, моё мнение о тебе когда-то изменится? Ах, точно, оно и правда, изменилось. Раньше мне было просто плевать на тебя, сейчас же ты мне отвратительна, — смотрю на тебя, наблюдая за твоим лицом, надеясь увидеть хоть какой-то след обиды, но не вижу ничего, кроме мягкой улыбки.

Ты смотришь на меня каким-то глупым взглядом, по которому понимаю, что ты вновь пропустила мимо ушей все мои попытки оскорбить тебя. Ты стоишь, потираешь подбородок, изображая, будто правда задумалась.

— А можно? Можно тебя похитить? — хихикаешь ты, потянувшись ко мне.

Хватит. Ну почему ты такая? Я унизил тебя. Обидься, ударь, избей, направь на меня акум, запри в своём мире и отомсти. Хотя бы уйди. Сделай хоть что-то. Почему ты улыбаешься, когда мне так хочется заплакать и сказать «прости меня»?

Раздражает. Глупые чувства. Скажи я подобное, отреагируй так, и мне придётся тебя видеть рядом куда чаще. Мягкость к тебе позволит думать, что ты стала ещё ближе к своей цели доломать меня. Ха. «Доломать»? О чём это я. Я уже давно сломан, просто видеть тебя ещё чаще я не выдержу. Ты и так появляешься тогда, когда взбредёт в твою голову, от подобных слов тебе её напрочь снесёт, и ты заявишься прямо ко мне в комнату?

— С каких времён тебе важно моё мнение? Хм, может, если у меня появилось право голоса, отстанешь от меня? — ухмыляюсь я, уже зная ответ. Слишком часто его слышал.

— Что-о-о-о? — хмуришься ты, кажется, наигранно. — Но я люблю тебя! Аллен, ты — мой. Я тебя никогда не отпущу, — вновь улыбаешься, слишком резко повиснув на моей шее, что я не успеваю среагировать и вовремя оттолкнуть тебя.

Слишком сложно, не могу больше. Пожалуйста, уйди уже. Хочется кричать, но я лишь грубо размыкаю твои руки, обвивающие меня, надеясь, что это действие сгодится лучше слов, но ты лишь озадаченно смотришь, будто сама не понимаешь, почему я так сделал. Как же меня злит твоя реакция, так сильно, что я сжимаю твои запястья, со всей силы, испытывая мимолётное желание сломать тебе кости, но опомнившись, лишь отшвыриваю тебя от себя, наблюдая, как ты падаешь.

— Чокнутая сука, — рычу я, уходя прочь. Быстрее покинуть это место. Быстрее.

Это всё из-за тебя. Из-за тебя я так злюсь, из-за тебя не понимаю собственные чувства, из-за тебя я превратился в монстра. Так люди не поступают, я же помню.

У прошлого «Я», сжалось бы сердце, даже от наблюдений за подобной сценой со стороны.

Ничтожество. И ты, и я. Не знаю, кто из нас двоих хуже.

Кажется, будто я скоро развалюсь на части, и совсем не в переносном смысле. Словно вот-вот, и моя кожа сползёт рваными ошмётками на дощатый пол моей комнаты, следом мышцы, кишки, кости. В конечном итоге от меня останется лишь бесполезная груда костей и отвратительная лужа с гнилой плотью. Ничего более.

Сколько дней, месяцев, лет прошло, как ты увязалась за мной? Я потерялся во времени.

«Совсем спятил», — как сказал Кроули, когда я задумался о тебе и пробубнил: «Сломанные кости. Даже сломавшись, притягиваешь», вместо ответа на какой-то его вопрос. Мне бы стоило занервничать и оправдываться, извиняться, ведь тот перепугался, приняв мои слова на свой счёт, но я промолчал. Просто плевать. Давно плевать.

Так странно. Я даже не притворяюсь тем Алленом, которым был. Не могу и не хочу, но не чувствую на себе лишних взглядов. Когда-то мне казалось, что всё внимание обращено ко мне, что все следят за мной и замечают каждое изменение во мне, что каждый взгляд подозревает меня в бедах, связанных с тобой. Но, кажется, ничего не изменилось. За мной ведь пристально наблюдаешь только ты?

Может, за всё то время, даже Штаб привык, что ты где-то по близости шныряешь, но ведешь себя слишком странно и довольно безвредно и просто забил на тебя? Не ищут тут заговора, не ожидают нападения. Кажется, словно это не меня, а тебя сочли ненормальной. Или, может, мы оба уже «того»?

Очередная встреча с тобой и мне вновь кажется, будто моё нутро разорвали на части. Вовсе не тебе было больно, только мне. Сам сорвался, сам не знаю, как вести себя с тобой. Сам запутался и просто без понятия, как прекратить этот кошмар. Моё собственное отношение к тебе заставляет ненавидеть каждую клетку тела, что хочется взяться за нож и порезать себя на куски. Мне больно, когда я вспоминаю, что вновь пытался испугать тебя, обидеть, унизить, разозлить, в надежде избавиться от тебя, но всё, что от этого изменилось — я чувствую себя еще хуже прежнего. Полным ублюдком. Чокнутым ублюдком, если быть точнее. Но выбраться из этого ада, в котором живу, я не могу. Кажется, вспомни я, что могу быть добрее к тебе, если не принять, то хотя бы отнестись с пониманием к твоим чувствам — и презрение к себе бьёт с ещё большей силой.

После таких встреч всё, чего хочется — сдохнуть.

Я даже в шутку, когда в очередной раз встречаю тебя, осторожно спрашиваю: «Может, мне убить себя? После смерти побуду твоим», но вдруг задумываюсь о твоём возможном ответе и жалею о сказанном.

Но ты не показываешь злости и намерений уничтожить полмира, спасибо, лишь, словно это какой-то пустяк, который ты слышишь утром, днём и вечером, отвечаешь: «Ты всегда так говоришь». Я роюсь в памяти, стараясь припомнить, когда я озвучивал подобные помыслы, но, честно, не могу вспомнить. Может, ты все эти годы читала мои мысли? Или я, правда, сошёл с ума и не понимаю, когда говорю вслух, а когда молчу?

И, кажется, ты замечаешь, что я потерялся в раздумьях, материализуешь несколько свечей, наводя на себя и с приятной улыбкой говоришь: «Может, мне уйти первой?» и пока я стараюсь сдержать желание закричать: «Остановись!» — пронзаешь своё тело, пробивая насквозь грудную клетку.

Сколько бы ни видел этого, не могу совладать с собой. В глазах темнеет и, кажется, сердце сейчас выпрыгнет, не желая больше оставаться в теле. Но я не отвожу глаз от кровавой картины, боясь шелохнуться. Одно движение и из меня вырвутся все те чувства и эмоции, которые я когда-то запер в себе, потеряв от двери ключи.

«Нет. Это иллюзия. Ты жива, тебе совсем не больно», — успокаиваю себя мысленно, боясь, что ты заметишь, как трясутся мои руки.

Не проходит и минуты, как ужасная картина перед глазами растворяется, словно ничего не было. Может, мне вовсе это привиделось? Вот же ты, стоишь передо мной и весело хихикаешь.

Пока я прихожу в себя, возвращая себе полный контроль, быстро чмокаешь меня в щёку и, усмехнувшись, шепчешь рядом с ухом: «Я только после тебя».

— Какая мерзость, — огрызаюсь, замечая, что мой голос дрожит. Уйти, быстрее уйти, иначе поймёшь, насколько мне тяжело, и в следующий раз сотворишь нечто более жуткое. Отворачиваюсь от тебя и тихо ухожу. Хочется бежать, но даже этого я не могу позволить сделать перед тобой. Сжимаю руки в кулаки, борюсь с желанием вернуться и разбить твоё милое личико, когда ты в след мне хихикаешь. Но нет, нельзя. Ты ведь улыбнёшься и, утирая кровь, скажешь: «Я люблю тебя, Аллен», а я на этот раз не смогу сдержаться, расклеившись прямо перед тобой.

Может, ты просто ждёшь этого момента? Когда я разрыдаюсь, обнимая тебя? Чёрт, ты убиваешь меня.

Свела с ума, что я начал задумываться: какого черта я вообще продолжаю сопротивляться? Неужели моя жизнь станет хуже, когда я скажу «я твой»? Разве это, правда, повлияет на всех этих людей, что держат меня в Ордене? Им ведь станет лучше без меня, и вовсе я не так уж сильно им нужен. Уйди я, и меня сочтут предателем, будут желать смерти. Они не будут рыдать, прося вернуться назад, так зачем я продолжаю трепыхаться? Меня давно поймали и сожрали, как долбанную конфету, я просто этого не понял и продолжаю доказывать себе, что я жив.

Ты поэтому никогда не сомневаешься в своих словах? Даже не думая усомниться, повторяешь, что я — твой. Я так злился от твоей глупой уверенности, хотел показать, что твои слова не станут действительностью лишь от твоего желания. Бесился, что ты не сомневаешься в сказанном, и теперь сомневаюсь я. Был ли я когда-либо вообще свободен?

Помню, как я когда-то очень давно, пытаясь поговорить с тобой спокойно, объяснял: «Я не люблю тебя, Роад. И никогда не полюблю. Пожалуйста, хватит. Оставь меня в покое. Ты не можешь заставить меня полюбить тебя».

Надеялся, что разозлишься, отстанешь. Как наивно с моей стороны думать, что речи о любви проймут тебя и образумят. Тогда твой ответ показался мне абсурдным, смешным, неожиданным, странным. Но сейчас я понимаю его. От и до. Это ведь было так очевидно: тебе просто всё равно, что говорят другие, у тебя своя правда. Ты заставишь человека поверить, что зелёная скамейка — красная, если будешь твердить об этом из года в год. Ты настолько веришь в собственную правду, что через сотню лет весь мир скамейки зелёного цвета прозовёт красными.

«Что? Почему меня должны волновать такие глупости? Мне всё равно», — сказала ты тогда, заставив меня потерять дар речи. Я думал, после услышанного меня будет сложно удивить, но нет. Ты добила меня окончательно: «Ко всему прочему, ты ведь любишь меня, Аллен. Просто ещё не знаешь», — и я, от абсурдности твоих суждений и невероятной уверенности не смог сдержать глупый смешок.

«Девочка, очнись», — я придумал этот ответ только через несколько дней, пребывая какое-то время в прострации. Я даже не мог разозлиться на подобное, просто смешно, да и только.

Сейчас же мне хочется стереть себе память, не вспоминать эти слова. Никогда.

Я, правда, жалею, что тогда завёл подобный разговор.

Мне просто страшно.

Ты сказала это всего раз, так давно, что мне сложно понять, не приснилось ли мне. Но я не могу забыть ни слова, постоянно доказываю себе, что это полная чушь.

Я ведь не сомневался в себе, смеялся с тебя, так почему я теперь привожу аргументы в свою пользу и вынужден оправдываться перед самим собой?

Что ты сделала со мной?

Что со мной происходит? Я совсем упустил момент, когда начал сомневаться в собственных словах. Я всё продолжаю твердить, что раньше, когда-то очень давно я не был таким, твержу себе, что раньше я был добрым, правда-правда, но с каждым днём, сомневаюсь сильнее. Был ли я тем человеком, которого описываю, называя «прошлым»? Существовал ли тот, другой Аллен? Это кажется каким-то сном, приближенным к реальности, и я просто запутался, где правда, где ложь. Может, я совсем не менялся? Всегда был таким, какой есть? Или, может, тогда притворялся настоящим? Носил маску добряка, чтобы нравиться людям.

Не знаю.

Хочется подбежать к Линали и судорожно бормотать: «Пожалуйста, скажи мне, какой я». Но я знаю, что она не поймет моего вопроса. А если поймёт, знает ли она, какой я настоящий? Кажется, я могу задать этот вопрос каждому, кого знаю, кого считаю близким, но я уверен, что ответа, который мне стал так нужен, я не получу. Или же просто не поверю? Они ведь ничего не знают. Я живу в своём личном аду, их в нём нет. Меня заставили бросить всех и отдалиться.

Нет. Я снова вру себе. Роад. Ты меня не заставляла, я выбрал этот путь сам, но, знаешь, это всё из-за тебя. Из-за тебя в моей голове такая каша. И из-за тебя чувствую одиночество, даже будучи окружённым родными людьми. Они рядом, но совсем не со мной.

Тогда, может, ты знаешь ответ на мой вопрос? Так странно, но уверен, что знаешь, но ты единственная, кого спрашивать я страшусь. Просто знаю, что ты ответишь.

Страшно. Правда, мне страшно. Откуда взялась такая уверенность, что я знаю то, что не спрашивал? Стоит мне подумать о тебе, и ответ на вопрос звучит твоим голосом в моей голове.

Пугаешь.

Почему, даже когда мне кажется, что я один, ты не отпускаешь меня? Занимаешь всю голову. Поселилась, вальяжно рассевшись, и не выгнать тебя, как бы не старался.

«Пожалуйста, хватит», — безмолвно прошу тебя, повторяя заученную фразу в надежде быть услышанным, но уже перестал верить, что моя просьба, мольба будет выполнена.

Ты права. Этого никогда не случится. Тебя поэтому так удивляет и заставляет улыбаться моё «оставь меня в покое», да? Теперь мне тоже смешно от подобного. Это какая-то неудачная шутка, такого не может произойти.