Здравствуй, Столас, ну, как ты там? А то лично мне очень хуёво… И именно поэтому я получил совет выплеснуть эмоции на ебучую бумагу. Знаю, я занимаюсь сейчас полнейшим бредом и хуетой, но ты всё равно этого не прочтёшь, так что… Так что хоть где-то я смогу высказаться, не нагрубив и не испортив всё в очередной раз. А ещё написать о том, насколько я жалею о своём поведении, хотя для этого уже слишком поздно… К тому же, кому будут интересны мои излияния, кроме куска ёбаной бумаги… Но, всё же это будет первым шагом для того, чтобы изменить себя (хех, будто это может решить пару предложений), сказать то, что я так и не смог сказать тебе в лицо из-за своей трусости, из-за своей чёртовой гордости, из-за грёбаного страха показаться слабым и уязвимым…
Столас, ты первый, перед кем я хотел и всё ещё хочу искренне извиниться, но также ты тот, перед которым это сделать сложнее всего. Сейчас я понимаю, что весь этот «Тур с извинениями» был фарсом, фикцией, способом скрыть стыд перед тобой, и… По сути не имел никакого значения и важности, ведь по-настоящему я ни перед кем не извинился, кроме тебя и Веросики. Но это всё равно не сделало меня меньшим мудаком, и не сняло тяжесть с души. В своей песне ты был абсолютно прав: я — мудак ебучий. И в этом виноват только я сам. Блядь, как же хорошо, что эту сопливую поебень никто не прочтёт…
Столас, знал бы ты, насколько это пугающе, чувствовать что-либо: привязанность, любовь (чёрт бы её побрал). Возможно, будь я более смелым, я бы смог посмотреть в лицо своим страхам, я бы смог спокойно поговорить с тобой в ту ночь полнолуния, а не ранить тебя в очередной раз, смог бы не убежать от Веросики, после того, как услышал от неё это ебучее и пиздец пугающее: «я тебя люблю»… Но, случилось что случилось, что уже тут рассуждать. Я всего лишь никчёмный бес, который не умеет любить, и который не заслуживает этой самой любви в ответ… Я не смогу дать тебе того, чего ты так хочешь. Всё, что я умею, это только ломать и прятаться за агрессией и похуизмом. Хех, только побывав в месте всеобщей ненависти ко мне, я смог понять, что ни ты, ни Веросика, не заслужили всего того дерьма, что я вылил на вас. Жаль, что никто не может ненавидеть меня больше, чем уже ненавижу себя я сам…
Столас, ты слишком прекрасен, слишком невероятен для того, чтобы рядом с тобой был такой, как я. Тебе будет намного лучше без меня, ты был так счастлив, когда тебя пригласил на танец этот инкуб (хуесос ебучий), что я просто не мог тебя удерживать, я видел, что тебе это нужно. Слишком долго ты терпел рядом такого ублюдка, как я. Возможно, будь мы в одном из твоих сопливых розовых ромкомов, всё было бы иначе: я бы после того, как этот инкуб (ёбаный обмудок) поцеловал тебя, сцепился с ним в драке, а затем эгоистично забрал бы тебя от него подальше. Ох, знал бы ты, Столас, как мне хотелось так сделать, выпрыгнуть на танцпол и вышибить к хуям этому уёбку его мозги, но… Увы, вокруг нас — не ромком, а чёртов Ад.
Я больше не буду разрушать твою жизнь после того, как причинил столько боли, я не имею права удерживать тебя… Ни тебя, ни Луни, ни Мокси с Милли, если они захотят уйти после моих заёбов. Насколько бы я не боялся грёбаного одиночества, я не имею права тянуть вас всех назад. Как ты там говорил: « как плохо привязываться к кому-то так эгоистично, и не интересоваться его чувствами». Теперь мне понятен смысл этой фразы. И если тебе так будет лучше, нет, так определённо будет лучше, я отпущу тебя, Столас. Поверь мне, тебе будет намного лучше, если меня не будет рядом. Ты достоин лучшего, и если этот инкуб (кобель вонючий) действительно оправдает свою надпись на футболке, я… Не буду тут расплываться в благородной лжи, по типу: «я буду рад за вас», потому что это нихуя не будет правдой, вот такой я эгоистичный мудак, зато честный. Просто скажу, что я пойму тебя, Столас. Ты заслужил того, чтобы идти вперёд, к своему счастью, а я сполна заслужил дальше вариться в своих травмах в полном одиночестве за всё, что я сделал. Мне действительно лучше остаться в прошлом… Но, кто бы мог подумать, что впервые в жизни без тебя будет так больно, так пусто… Кажется, я теперь могу понять Веросику. Ладно, неважно.
Ты не подумай, Столас, мне вовсе не нужна жалость, просто… Мне нужно было выплеснуть всё это хоть куда-то, не нагружая при этом никого своим нытьём. О, Люцифер, какой же я жалкий… Прости меня ещё раз за всё, Столас, и пускай это письмо к тебе никогда не дойдёт, я всё равно искренне желаю тебе счастья…
***
Блиц отбрасывает ручку и смотрит на исписанный лист бумаги, а затем, утерев мокрые глаза, презрительно фыркает:
— Как пубертатный подросток, которого впервые бросили, честное слово! Хуета какая-то, а не совет!
От злости он хлопает ладонью по столу, за что рука наказывает его жгучей болью, от которой бес издаёт шипение.
— Блиц? — слышится из прихожей голос Луны, — ты уже дома?
Блиц вздрагивает и быстро хватает своё письмо, машинально сложив его надвое.
— Да, я уже дома, Луни! — отзывается он.
Луна заходит к нему в комнату.
— Как ты сегодня? — спрашивает она.
Блиц закатывает глаза, всё ещё держа в руках письмо.
— Да вот, сегодня психолог посоветовал «излить свои чувства и эмоции на бумагу, чтобы не держать всё в себе и не допускать больше нервных срывов», — отвечает бес, в конце передразнивая голос своего психолога. — Понять не могу, за что эти ебучие мозгоправы получают свои деньги.
— После походов к нему ты хотя бы не лежишь целыми днями, втыкая в одну точку, а хотя бы понемногу возвращаешься к жизни, — хмыкнув, подмечает Луна.
— Ой, да подумаешь, — Блиц вздыхает, складывая руки на груди.
Мордашка Луны становится серьёзнее.
— Пап, — гончая смотрит на приёмного отца серьёзным взглядом, — я не хочу снова найти тебя в таком состоянии, как… Тогда.
На последнем слове её голос предательски вздрагивает, а Блиц опускает взгляд на свои перебинтованные руки, что всё ещё сжимали письмо. Бес тоже не хочет вспоминать тот день, когда после вечеринки он еле как доехал домой, чуть ли не врезавшись в первый же ближайший столб, как после приезда сорвал и разорвал в клочья все свои фотографии, даже те, где он был не один. Блиц не хочет вспоминать, как вдребезги разбил кулаками зеркало в ванной, увидев своё отражение, и, не выдержав наплыва эмоций, разрыдался на полу. Блиц не хочет вспоминать, насколько соблазнительно-острым тогда был один из осколков зеркала, и уж тем более не хочет вспоминать испуганные глаза Луны, которая нашла его и вовремя отобрала сжатый в руке осколок, а затем, как она дрожала, когда обрабатывала ему раны на руках.
Потом его истерика сменилась на апатию. Целую неделю Блиц лежал, смотря в одну точку, он даже ничего не ел. Работу пришлось выполнять Милли и Мокси, которым Луна на время отдала кристалл. А ещё Блиц почти не спал, а если и засыпал, то тут же вскакивал от кошмаров. Было очень пугающе наблюдать такие перемены в обычно саркастичном и весёлом Блице. На вторую неделю Луна затащила приёмного отца к психологу. Буквально. За хвост, как ранее он затащил её на прививку. Сеансы помогли, сколько бы бес не ворчал об их бесполезности, Блиц понемногу начал возвращаться к жизни, хотя бы ради Луны.
— Это было страшно, — прошептала Луна, и на миллисекунды Блицу показалось, что её глаза повлажнели.
Сейчас Блицу до сих пор очень стыдно за этот срыв и за то, что тогда напугал свою девочку. «Даже сейчас ты приносишь одни лишь проблемы», — мелькает в голове мысль, которую бес тут же давит в себе.
— Знаю, Луни, — Блиц подходит и обнимает приёмную дочь, и она не отталкивает, а обнимает в ответ, Луна уже чаще разрешает себя обнимать, а это уже прогресс, — теперь всё будет хорошо.
Спустя секунду Луна таки выпутывается из объятий и спрашивает:
— Ладно. Ты сегодня хотя бы ел?
Блиц немного теряется и отводит взгляд. Соврать дочери почему-то не получается.
— Блиц, мне что, тебя из ложечки кормить начать? Как ребёнка?! — в глазах Луны видно недовольство.
Блиц издаёт нервный смешок. После способа попадания к психологу он даже не сомневается, что дочь может пойти на такие меры.
— Ой, да ладно тебе, как мамочка, честное слово… — бурчит бес, — вроде бы я тут родитель вообще-то, — добавляет он.
— Сейчас допиздишься у меня, — с лёгким рыком отзывается Луна на его колкость, — иногда меня терзают сомнения на этот счёт, — парирует она вторую часть предложения отца.
Затем гончая окидывает Блица требовательным взглядом и сощуривает глаза. Блиц вздыхает.
— Ладно, пошли, я там как раз вафель испёк сразу после возвращения домой, как раз поедим, ты тоже наверняка голодная, — он прячет письмо в ящик стола и направляется на кухню, что-то бормоча себе под нос.
Когда бес исчезает за дверью, взгляд Луны возвращается к ящику. Она подходит к нему и достаёт письмо. Пробежавшись глазами по строчкам гончая вздыхает.
— Нет, — тихо говорит она сама себе, — с этими пиздостраданиями нужно заканчивать, а то я так долго не выдержу…
«Это ради благого дела», — с этой мыслью она забирает письмо, незаметно прячет его у себя в комнате, и затем идёт к Блицу, который уже зовёт её обедать.
***
— Ваше Высочество.
Столас вздрагивает и оборачивается, с удивлением замечая дочь Блица возле ворот своего замка. Луна направилась к принцу на следующий день. С помощью вопросов она выяснила, где находится замок Гоэтии, и по удачному совпадению ей удалось поймать его возле ворот в замок.
— Луна? — удивлённо спрашивает Столас, — что тебя привело ко мне? Хотя, я догадываюсь…
Голос принца Гоэтии заметно холодеет, а взгляд становится суровее. Луна даже не вздрагивает под суровым взглядом Столаса.
— Вы правильно догадываетесь, — невозмутимо отвечает она, — я пришла поговорить о Блице.
— Я полагаю, что этот разговор будет лишним, юная леди, — отрезает Столас, — между мной и Блицем всё закончено.
И Столас уже собирается уходить, как вдруг его останавливает реплика Луны:
— А вот Блицу плохо без Вас.
Сердце принца на мгновение ёкает, и когда он разворачивается обратно к Луне, на его лице на секунду видна озабоченность. Всё же чувства к бесёнку у него не угасли, как бы он не пытался отрицать это.
— Разве может быть плохо тому, у кого нет ни совести, ни сердца? — недоверчиво щурится Столас, — Блиц уже ясно дал понять свою позицию насчёт наших отношений. Я понимаю, что ты будешь защищаться за отца, но…
Луна поднимает руку, прося Столаса помолчать.
— Я не берусь судить или защищать ни одного из вас, — спокойно говорит она, — тем более, что я хорошо знаю, каким мудаком может быть Блиц.
Луна вздыхает, а затем продолжает:
— Но каким бы он не был, он не бесчувственный, и ваш разрыв его очень подкосил.
Столас недоверчиво фыркает.
— С его стороны никогда не было чувств, — отчеканивает принц Гоэтии, — всякий раз он показывал, как ему наплевать на меня, с чего бы сейчас всё должно быть иначе?! Этот бес не умеет чувствовать!
Луна заметно вспыхивает гневом после этой фразы Столаса, даже губы слегка приподнимаются, обнажая клыки в злобном оскале. Это не Столас застал Блица в нервном срыве и истерике, не Столас все эти недели вытаскивает Блица из депрессии, не он почти силком заставляет Блица есть, не Столас каждую ночь просыпается от рыданий беса и успокаивает его после кошмаров! Так что он не имеет никакого права судить о чувствах Блица!
— Вы не видите того, что вижу я, Ваше Высочество! — в глазах Луны сверкает искра злости, а в голосе прибавляется резкость, хотя она и старается сдерживаться, — я всё же вижу его каждый день.
Лицо Столаса смягчается, в его глазах сначала видна озадаченность, а затем они покрылись дымкой задумчивости. Луна тоже берёт себя в руки и успокаивается.
— Я не могу знать, что произошло между вами, — спокойно продолжает она, — и как быть с вашими отношениями решать только вам.
Луна подходит к принцу Гоэтии и вкладывает в его ладонь сложенный вдвое листок бумаги.
— Я не буду просить Вас помириться с ним или дать второй шанс. Я всего лишь попрошу хотя бы попытаться увидеть и понять его сторону. Ту сторону, которую непросто заметить, но которая в нём всё же есть, а не ту, которую он усердно пытается всем навязывать. Если Вы действительно этого хотите.
Луна отходит. Она попыталась, а что будет дальше, зависит только от самого Столаса.
— Спасибо, что уделили мне время, Ваше Высочество, — говорит гончая, — передавайте привет Вие.
И не дожидаясь ответа от Столаса, она просто уходит, пока принц озадаченно разглядывает листок бумаги в своей руке…
***
Прошла уже неделя с тех пор, как Блиц более-менее пришёл в себя и наконец-то вышел на работу, чему Милли и Мокси были очень рады. «Напиздострадался и хватит», — так объявил бес приёмной дочери в то утро, когда решил выйти на работу. Неделька выдалась напряжённой, что радовало Блица, ведь это отвлекало от мыслей про Столаса. Хотя, инцидент с Роландо, пожалуй, был лишним, от него команда И. М. П будет отходить ещё долго. Чёртов хозяин разума…
Был уже конец рабочего дня, Блиц уже давно успел отпустить Милли и Мокси домой, Луна тоже ушла, когда Блиц сказал ей, что придёт попозже, когда он закончит отчёты. Конечно он мог скинуть эту работу на Мокси, но, Блиц же исправляется, к тому же, они с Милли заслужили отдых. Когда с отчётами было закончено, Блиц встал со стула, устало выгибая спину и уже собираясь уходить домой, как вдруг… В офисе послышался звук открытия портала, и Блиц немного настораживается.
— Здравствуй, Блиц.
Блиц вздрагивает и замирает от звука знакомого, мягкого голоса, по которому он скучал, и который сейчас заставляет его сердце трепетать. Он разворачивается.
— Привет, Столас.
В тоне беса отчётливо слышны нотки радости, да и глаза, когда Блиц разворачивается к принцу, на секунду стали сиять ярче, что не может не заметить Столас. Филин внимательно разглядывает своего бывшего возлюбленного. Под глазами Блица можно было заметить тёмные круги, а привычную желтизну глаз портила краснота. Да и весь вид бесёнка выдаёт грусть и усталость. «Вы не видите того, что вижу я, Ваше Высочество!» — всплывает вдруг в воспоминаниях фраза Луны. Неужели она была права?
— Так, чего зашёл-то? — прерывает секундную неловкую тишину голос Блица.
— Мы тогда так и не договорили на вечеринке, — отвечает Столас.
Блиц немного тушуется.
— Да, нехорошо тогда получилось, да и в наши предыдущие разговоры, — неуверенно соглашается Блиц.
Столас вздыхает, с этим и не поспоришь.
— Я много что обдумал за это время, — говорит принц.
— Я тоже, Столас, — Блиц стыдливо опускает свой взгляд, — и я действительно вёл себя дерьмово…
Столас заинтересованно смотрит на беса, давая знать, что готов его выслушать.
— Этот кристалл… Эта твоя тирада о чувствах… Это всё было так внезапно… Я знаю, это не оправдывает моего поведения, и я не имел права срываться на тебя… А потом на второй день всё стало только хуже, да и ещё ты, блядь, вдруг включил режим романтичной неженки-недотроги, охуеть не встать!
Столас сердито сощуривает глаза, а Блиц вздрагивает и сжимает ладони в кулаки. «Блиц, у тебя есть шанс поговорить с ним нормально, без оров, не проеби его, как обычно», — мысленно одёргивает себя бес в мыслях.
— Я пытался всё исправить так, как… Как мы всегда это делали. Но, поняв, что тебе этого теперь недостаточно, я просто растерялся… Теперь мне очень стыдно перед тобой, Столас. Я очень сильно облажался.
В комнате становится на секунду тихо, пока Столас переваривает все слова Блица.
— Блиц, я тоже много над этим думал, — прерывает тишину Столас, — снова и снова прокручивал всё в своей голове, и теперь, выслушав тебя, я всё больше понимаю, что мы оба хороши. Я тоже вспылил, приняв твою растерянность за отказ, потом выгнал тебя, даже не дослушав… Мы оба наломали дров, и оба друг друга не поняли. Я так не хотел быть монстром в твоих глазах, который насильно держит рядом, я хотел искренних чувств, а по итогу… Всё стало хуже.
Блиц вздыхает, а затем твёрдо отвечает:
— Ты не виноват в том, что я не умею любить, я не могу переделать себя по щелчку пальцев, но… Это не означает того, что я не хочу того же, что и ты… Я знаю, что всё моё поведение не перечеркнуть простым «прости», но…
Блиц набирает воздух в грудь и продолжает:
— Мне очень важно, чтобы ты знал, что мне не всё равно. Мне правда очень-очень жаль…
Глаза Блица подозрительно блестят, и от этого вида сердце Столаса окончательно смягчается и он прикладывает ладонь к щеке Блица.
— Я верю тебе, милый, теперь верю, — мягко говорит Столас, стирая большим пальцем сбежавшую слезу, — и не держу на тебя зла.
От прикосновения принца на душе у Блица становится теплее, и он подаётся навстречу ласке, лишь потеряв всё это, бес смог понять, насколько соскучился по таким моментам. Спустя секунду Столас, будто опомнившись, одёргивает руку под разочарование Блица, и прокашлявшись, говорит:
— Я рад, что мы смогли спокойно и нормально поговорить.
— Да, я тоже этому рад, — почесав затылок, отвечает Блиц, — оказывается, мы это умеем, хе-хе.
Неловкая попытка пошутить вызывает у Столаса смешок, которому вторит бес. Потом оба улыбаются друг другу, чувствуя облегчение от того, что между ними больше нет напряжения. Лающий рингтон прерывает их идиллию. Блиц принимает вызов.
— Да, Луни-тюни? Да, всё в порядке. Нет, я ещё на работе, скоро уже буду дома, просто… Пришлось немного задержаться, но об этом потом. Всё, не волнуйся, скоро буду, пока.
Блиц с улыбкой сбрасывает вызов, всё же забота Луны, пускай и бывает редкой, но всегда согревает душу. Столас с улыбкой наблюдает за бесом.
— Ладно, — говорит принц, — иди уже домой, не заставляй дочь волноваться ещё больше. И мне тоже уже пора.
— Да, засиделись мы что-то, — взглянув на часы, соглашается Блиц.
Столас взмахивает рукой, открывая для себя портал.
— Ну, тогда спокойной ночи, Блиц, — прощается Столас.
— Ага, и тебе тоже, — отзывается Блиц, — я был очень рад тебя увидеть.
Принц улыбается на эту приятную реплику и уже собирается зайти в портал, но он вдруг останавливается, бросает на Блица взгляд через плечо, а затем будто между прочим говорит:
— Кстати, у нас с тем инкубом ничего нет и не было.
А затем с хитрой улыбкой окончательно исчезает в портале, таинственно прижав руку к груди, будто там у него что-то очень сокровенное. А Блицу осталось только озадаченно хлопать глазами ему вслед, гадая, к чему была эта фраза. Но всё же эта информация не могла не порадовать беса, и поэтому, закрыв офис на ключ, Блиц шёл к своей машине с улыбкой на лице и лёгкостью на душе, ведь появился хоть и крохотный, но шанс на то, что у них со Столасом в будущем всё наладится.