– Караул! Врача! Врача!!

Из палаты №7 выбежала молодая девушка, облачённая в больничные атрибуты. Её каштановые волосы едва доходили до плеч, а глубокие карие глаза были сужены от боли и ужаса. Она зажимала предплечье и металась из стороны в сторону, убегая подальше от проклятой комнаты.

За ней следом появился пациент в белой смирительной рубахе, что сковывала движения. Отросшие волосы цвета соломы были собраны в беспорядочный низкий хвост, а красные глаза горели злостью и, что не удивительно, безумием, а дикий оскал искоренил напрочь все сомнения – перед интернами настоящий психопат.

Догнав парня, санитары схватили того за локти, обездвиживая, после чего один вколол в его шею сильный усыпляющий препарат, давая возможность присутствующим лицезреть, как сопротивления постепенно сходят на нет, а алые огни вмиг скрылись за веками. Рычание затихло. Закинув уснувшего пациента на плечо, красноволосый мужчина, от которого за километр несло лаком для волос, понёс его обратно в палату.

– Ну вы посмотрите, что он сделал! – Очако оголила рукав халата вместе с кремовым свитером, под которыми красовался след от зубов, слегка обрамлённый красными каплями. – Надеюсь, бешенство от него не передается...

Её приятель – уже давно не интерн – Мидория Изуку, успокаивая потерпевшую, обняв и поглаживая её короткие волосы, сверлил взглядом белую, в некоторых местах грязную дверь, за которой несколько мгновений назад с врачами скрылся неизвестный ему пациент.

Пока что.

– Нет, нет и ещё раз нет.

– Пожалуйста, Айзава-сенсей! Прошу, доверьте мне седьмую палату. Клянусь, я буду осторожен.

Главврач, чьи волосы цвета смоли вечно лезли в глаза, а темные круги под глазами так и вопили о круглосуточном пребывании в больнице, устало смотрел на юношу.

– Я повторять не намерен, – Шота вздохнул, поднялся с кресла, обошел дубовый, заваленный макулатурой стол, и подошёл к юному врачу. – Мидория, я понимаю, что ты недавно восстановился и рвёшься работать, но этого я допустить не могу. Как думаешь, почему пациент №7 находится на этаже для особо буйных?

Мидория приставил два пальца к подбородку, изображая активный мыслительный процесс.

– Потому что он буйный?

– Забавно, – главврач мотнул головой, смахивая надоедливые пряди с лица. – Да, он слишком опасен.

– Может, я смогу что-то сделать?

Мужчина скептически выгнул бровь, смотря на ученика.

– Что ты сделаешь? Перевоспитаешь его, и он придёт к Урараке и извинится? – врач потёр переносицу и тяжело вздохнул. – Изуку. Я прошу тебя, не нужно брать на себя слишком много. Не унесешь.

Но юноша не отступал. Этот парень пробудил в нём сильный интерес, теперь так просто он не отстанет.

– Я всё ещё настоятельно прошу вас, – не унимался Изуку, сжимая руки в кулаки. – Всё, что он натворит, я беру под свою ответственность.

Потирая переносицу, что уже порядком болела от постоянного ношения очков, мужчина мельком глянул на фотографию в рамке из темного дерева, что неизменно стоит на столе. На ней изображён он, всё такой же хмурый, и его друг: вечно бодрый и донельзя шумный. Айзава вздохнул и прикрыл глаза.

Как только в памяти всплывает родной, срывающийся на истерический, вопящий всё подряд, голос, он хмурится и качает головой. Но образ сам рисуется перед глазами. Хизаши, что бьется в истерическом смехе на белой койке такого же диспансера в другой стране. Он поднял глаза на своего ученика, встречаясь с боевым настроем и неугасимой решительностью. Если бы только у него всё это было десять лет назад...

– Хорошо, – в конце концов Айзава сдался. – Я назначу тебе Катсуки. Но, будь добр, отвечай за свои слова. В первую очередь буду спрашивать с тебя.

Юноша ослепил главврача своей улыбкой и обнял того, твердя все слова благодарности, которые только знал. Шота в свою очередь сопротивлений не имел, – да и бесполезно – поэтому лишь вздохнул и смотрел на тёмно-зелёную макушку, ожидая свободы.

– Все, прекращай, – убрав руки от главврача, Изуку ещё раз поблагодарил того и поспешил покинуть кабинет. – Проблемный ребёнок.

***

Пересекая коридоры больницы, Мидория держал курс на архив, что находился в восточном крыле. Целый год. Год его не было здесь. Пусть в другой стране были условия лучше, да и уровень совершенно другой, но родные стены ничто не заменит. Здесь он проходил интернатуру, косячил и делал свои первые "шаги". Вспоминая забавный случай на своей практике, он усмехнулся, погружаясь в воспоминания.

В то время он был одним из тех студентов, которые знали всю теорию от корки до корки, но сдувались, когда дело доходило до практики. Тогда он чего-то так сильно испугался, что вылетел из кабинета, как ошпаренный. Бежать пришлось недолго, по дороге он сбил паренька. На вид ему было не больше тринадцати. Наверное, со стороны они выглядели смешно, когда, даже не посмотрев друг на друга, разбежались в разные двери. А двери-то вели в одно помещение. Кажется, столовая. На тот момент ещё в процессе ремонта.

Когда Мидория немного успокоился, и глаза привыкли к свету, он начал высматривать этого мальчика. Тот сидел за клеёнкой в углу и пытался прийти в себя. Он тихо подполз и окликнул его, но парень отползал назад, смотря глазами, полными ужаса. Дрожащими руками он пытался защититься, на запястье болтался жёлтый браслетик с цифрой три. В голове Изуку проносились слова из экскурсии. "Семья… Побои… Боязнь людей..."

– Лиссабон.

В ответ тишина. То ли парень боялся, то ли не совсем понял, к чему сейчас это было сказано.

– Ницца.

Вот опять. Пациент не отвечал, а Изуку и не заставлял. Присел на расстоянии и продолжил монолог.

– Аргентина.

Тишина. Похоже, города и страны на "а" закончились и продолжать было нечем.

– А-антиб.

Изуку повернул голову на звук – этот мальчик обнимал колени и смотрел куда-то в пол. Юный врач улыбнулся. Есть.

– Берлин.

– Нагасаки.

– Исэ.

– Экс-ан-Прованс.

И так два с половиной часа. За это время какое-либо стеснение или страх пропали, парни свободно играли в "города", пока их не нашли. Пациента отвели в палату, естественно, с Мидорией, потому что иначе он не собирался идти.

Столь тёплые воспоминания вызывали улыбку на лице врача, он петлял в лабиринте коридоров, при этом рассуждая о своём новом подопечном, замечая на себе косые и сочувствующие взгляды.

Ему было невдомёк, чем столь особенным он отличился, что заслужил такое внимание, пока его не окликнули.

– Изуку.

Врач обернулся и увидел Очако, что смотрела на него умоляющим глазами.

– Урарака, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, спасибо, – девушка положила руки на его плечи. – Пожалуйста, откажись от этой идеи. Неизвестно, что у этого психа на уме.

Тот свёл брови к переносице.

– Откуда ты знаешь?

Урарака улыбнулась, глядя на друга.

– Ты не изменяешь своей привычке рассуждать вслух.

Изуку вспыхнул, почёсывая красную щеку. Так вот, откуда все эти взгляды. Всю дорогу он то и дело тараторил про седьмую палату и про свои намерения.

– Прости, но я уже всё решил, – врач отошёл от подруги и улыбнулся ей. – Всё будет хорошо, обещаю.

Изуку ни разу ей не соврал, и даже так Очако не ощущала облегчения. Она очень беспокоилась за друга, но попрекать не могла. У него своя философия, девиз которой гласит: "Помогай всем, до кого можешь дотянуться" и, если уже достал, то не бросит, пока не поможет. И сейчас, смотря ему вслед, Урарака надеялась, что монстр из седьмой палаты не навредит ему.

Проходя мимо палаты №7, Изуку удивлённо заметил, что дверь приоткрыта. Его тронула ужасная догадка: а вдруг сбежал? По спине тут же прошёл холодок, он сглотнул.

Доктор оглянулся, осознавая, что коридор пуст. Даже некого позвать на помощь. Мидория замотал головой, стараясь думать оптимистично. Всё же, это ведь Киришима мог забыть закрыть дверь после сегодняшней сцены. Следует прочитать ему лекцию за халатность на рабочем месте. Паника росла и от мысли, что теперь, если №7 что-то натворит, виноват будет Изуку.

Нужно взять себя в руки, в конце концов он врач, человек науки. Имеют значения лишь факты. Придя в себя, Мидория сделал глубокий вдох и ступил на порог палаты.

Первое впечатление об условиях проживания у Катсуки было весьма неутешительным. Тюремная камера – только так можно описать эту комнату. Ободранные, словно когтями, обои, небольшие углубления в стене – он что, головой бился? – и решётка на окне. Облегчённый выдох вызвал спокойно спящий на койке Катсуки. Голова, лежащая на подушке, чуть наклонена в бок, а расслабленное выражение лица не шло в сравнение с тем образом, который Мидории посчастливилось лицезреть днём. От такой картины грустная улыбка сама полезла на лицо врача. Он присел на край койки, продолжая рассматривать и изучать подопечного. Этот Катсуки, несмотря на своё поведение, вызывал у Изуку тёплые чувства. Он непременно найдёт причину данного состояния.

Он протянул руку и коснулся пастельно-желтых, казалось бы колючих, прядей пациента и даже сначала испугался мгновенной реакции. Катсуки наклонил голову ближе, как бы ластясь к тёплой руке, и тут по его щеке потекла солёная капля. Подобное зрелище заставило Мидорию растеряться, он, откровенно говоря, был в замешательстве. Пациент, не просыпаясь, искал ласку, шёл ей навстречу, а редкие солёные реки продолжали течь. Врач осведомился и принялся большими пальцами стирать слёзы, стараясь успокоить и "пригреть" беднягу.

– Не нужно плакать, всё в порядке, – шептал Изуку, снимая уродливую резинку и освобождая отросшие волосы, что раскинулись на подушке.

Катсуки приоткрыл заплаканные глаза, губы его шевелились, но звука не было. Он словно потерял свой голос. Как только Изуку наклонился, чтоб попытаться разобрать слова, пациент безвольно положил голову на подушку и закрыл глаза. Убедившись, что тот просто уснул, бушующая душенька наконец успокоилась.

Он уложил светлую макушку, убирая руки, и укрыл Бакуго тонким одеялом, после чего опустил жалюзи, заставляя комнату погрузиться во мрак, и покинул палату, плотно закрывая дверь. Направляясь в архив и надеясь, что он ещё не закрыт, – не очень хотелось идти в другой конец больницы за ключом – Изуку внезапно вспомнил попытку седьмого что-то сказать. Попытка воспроизвести движение губ седьмого выдала один-единственный ответ.

Отец.

***

Потягивая уже какую по счёту чашку кофе, Изуку одним плавным движением снял аккуратные прямоугольные очки, освобождённые в верхней части от оправы. Чувствуя, как глаза сами закрываются, он залпом осушил чашку.

Итак, что имеется на третий час ночи: Катсуки Бакуго, двадцать лет, вес, рост и общая характеристика. Причина попадания в учреждение – напал на соседа, был признан невменяемым. Всё ясно, как день, но в голове доктора не укладывается, как после годового пребывания здесь пациент не пошел на поправку, а даже наоборот: похоже, что лечение только усугубляет положение. Изуку снова и снова перечитывал личное дело своего подопечного, стараясь найти в нём что-то, что, как ему кажется, укрылось от его глаз. Строчка за строчкой, слово за словом. Ничего.

Ссылаясь на сонливость, Мидория надел очки обратно и встал из-за стола, собирая записи, и, по неосторожности, обронил бумажку. Он чертыхнулся и присел, поднимая клочок бумаги. Мельком глянув, Изуку увидел рецепт препаратов, которые полагались больному. Прочитав список, он удивился, ведь всё перечисленное назначалось при острой шизофрении.

– Нашёл.

На утро Изуку быстрым шагом направлялся в кабинет Айзавы, надеясь застать его по уши в работе. Так оно и было: главврач утопал в стопках бумаг и вздрогнул, когда возбуждённый и решительный ученик нараспашку открыл входную дверь и нарушил его покой.

– Айзава-сенсей, у меня к вам дело.

А Айзава-сенсей, который только хотел покемарить и заканчивал заполнять последний документ, видел начинающие приобретать цвет круги под ярко-зелёными глазами и всерьёз начинал задумываться о выходе на пенсию в сорок два. Отгоняя посторонние мысли, он возобновил свое занятие.

– Чуть позже, я занят.

– Но это важно.

Прикрыв глаза, Шота прикинул в уме, что такого важного мог найти его ученик, что не требует отлагательств. Понимая, что спокойствие, умиротворение и прочие синонимы ему ближайшее время будут только сниться, он отложил ручку и почти готовый документ.

– Я весь во внимании.

Мидория подошёл ближе к столу и положил выписку на деревянную поверхность.

– Мы должны изменить курс лечения.

Так. Теперь хотя бы понятно, откуда мешки под глазами у вечно соблюдающего режим врача. Мидория всю ночь изучал историю болезни седьмого номера и нашёл что-то, что, по его мнению, не сходится с действительностью.

– Притормози, – Шота взял рецепт и пробежался глазами, перечитывая лекарства. – Сдаётся мне, что недосып на тебя плохо влияет. Ты понимаешь, сколько нужно проделать процедур для этого?

– Я все прекрасно знаю, мы в силах это сделать.

– Сначала уточни, "мы" – это кто?

Юноша хлопал глазами, растерявшись. Вопрос застал его врасплох.

– Мы с вами, Айзава-сенсей.

– Исключено, – такой тон от вечно спокойного, рационального и недосыпающего доктора можно было услышать редко.

Изуку не понимал, откуда такая категоричность и безучастность. Ведь это он научил Мидорию ещё студентом, что призвание врача – в любом направлении – спасать людей. И если есть возможность, почему нет?

– Я не понимаю вас, – признался парень. – Возможно, это единственный способ помочь Катсуки. Мы должны попробовать.

– Когда этого "возможно" не будет, тогда и поговорим, – Айзава совсем не хотел выслушивать ни про седьмого, ни про кого-либо ещё.

Всё, что для него имело значение в данную минуту, – это злосчастный документ о выписке женщины с суицидальными наклонностями и до жути неудобный диван, который при полном отсутствии должного сна казался царским ложем. Но видеть расстроенного Изуку было выше его сил. Этот задорный парниша дарит всему отделению позитивный настрой, что очень важно для врача.

– Приведи мне неоспоримые факты, на основе которых будет составлен новый рецепт, – в еловых глазах заиграл огонёк надежды, что после разжёг пламя решимости. – А сейчас, будь добр, покинь мой кабинет и готовься к рабочему дню.

Мидория опрокинул своё обычное "спасибо, Айзава-сенсей" и удалился, совсем забыв про листок, который вновь перечитывал главврач, после чего поднялся и подошёл к окну, встречая очередное теплое утро.

– Из всех пропастей ты выбрал Марианскую впадину.