Двери с шипением разъехались, впуская в светлую, безликую квартиру одного из жильцов. Единственное яркое пятно висело на стене напротив входа и напоминало о том, что уже никогда не вернуть — о пышных садах и искусстве.

«Искусственное оплодотворение — это легко! Записывайтесь на прием в Центр Медицинских Исследований в одиннадцатом секторе.»

«Служба Безопасности Терры напоминает, что…»

Хенджин закрылся, отрезая бесконечное, ставшее привычным фоновым шумом, тарахтение динамиков из общего коридора, бросил ключ-карту на полку, снял форменную куртку, оставшись в простой серой футболке, и пригладил короткие волосы, которые ни в какую не хотели нормально лежать.

Так сильно хотелось выпить кофе, вспомнить его вкус, совсем поблекший в памяти за годы, но приходилось довольствоваться синтетическим порошком, лишь отдаленно напоминавший земной напиток по вкусу. На самом деле — горчащая темная жижа, не приносящая никакого удовлетворения, но напичканная витаминами и микроэлементами, которые бывшие земляне больше не получали из окружающей среды в нужном количестве. В лунном комплексе «Терра» кофе не рос, как и многие другие виды растений, утерянные безвозвратно вместе с девяноста девятью процентами представителей фауны. Но Хенджин привык. И это в новой жизни было самым худшим — постепенно привыкать к новым условиям и забывать прошлое. Воспоминания бледнели, лица когда-то близких и дорогих людей стирались, словно хреновым ластиком, очень медленно, но верно, размазываясь черной тенью по всему полотну памяти. Однажды останется лишь эта темная мазня, как напоминание — здесь что-то было.

Помешивая ложкой в простой белой кружке горький суррогат, парень — нет, уже мужчина — подошел к большому окну, повторяющему то, другое, которое Хван любил всей душой. Вид перед ним открывался, на первый взгляд, почти утопический — идеально-зеленые газоны, ровные ряды деревьев, вазоны с мелкой россыпью красочных цветов, плавные линии пешеходных дорожек и транспортных дорог, стекло и бетон высоких зданий. Картинка, как в книжках о будущем. Главное, не поднимать взгляд вверх, где виднеется стекло огромного купола, под которым они живут, как букашки в банке, собранные каким-нибудь любопытным ребенком. Внутри созданы искусственные условия — гравитация, атмосфера и комфортная температура, а специальное стекло защищает жителей от сжигающих лучей солнца.

К слову, цветы в вазонах искусственные, газон подкрашивают, потому что он отказывается зеленеть без специальных ламп, а покрыть этими лампами такое количество травы очень накладно, учитывая мизерные объемы производства, едва покрывающие более насущные потребности. Из относительно настоящего здесь только деревья. Яблони, как ни странно. Но плоды, растущие на них, были непригодны для еды. Лучше не знать, чем их пичкали ради роста и сочного зеленого цвета листвы. Но Хенджин знал. Сам смешивал составы и опрыскивал деревья.

Дальше, за куполом, темное небо — сегодня началась ночь и продлится почти пятнадцать земных суток. Значит внутри купола станет холоднее и снова нужно достать из шкафа теплое одеяло.

Если смотреть еще дальше, то можно увидеть грязный неидеальный шар — Землю. Родную планету, некогда голубую, а ныне коричневую, с «Терры» было видно невооруженным глазом. До нее от двух суток полета. Так близко, но так недоступно. Вид мертвой родины скорее добавлял уныния в настроения нового социума.

Хенджин, освобождаясь от обязанностей, подолгу мог стоять у глухого окна и смотреть на бывший дом. Черная тоска отрывала от бедного сердца по кусочку и только возвращение Чана могло ее остановить. Вид родного лица убеждал, что они еще живы, все еще в порядке и вместе движутся к одной на двоих больной мечте.

***

Они познакомились в университете лет тринадцать назад.

Чан, вернувшийся из армии, отстал от сверстников и оказался на одном курсе с Хваном. Они как-то сразу друг друга приметили, робко начали общение и поняли, что вместе им чертовски легко. Схожие музыкальные вкусы, одни и те же любимые фильмы, одинаковое чувство юмора, слегка за гранью. Начинали, как друзья, а более близки стали уже на последнем году обучения, когда обоим надоело скрывать чувства и терпеть временных любовников друг друга. Хенджин тогда вспылил, устав от ревности, терзающей сердце. Он всегда был немножко драматичным. На эмоциях высказал все — о чем думал, что чувствовал — мысленно прощаясь с их дружбой, которую так глупо разрушил, поддавшись сиюминутному порыву. Расставания не случилось. Оказалось, что они оба дураки.

На момент катастрофы парни встречались уже пять лет, пережили несколько кризисов на грани расставания, притерлись окончательно. Ругались и мирились, расходились и сходились. Оба поняли в какой-то момент, что врозь — хуже, чем вместе.

Хенджин после получения диплома нашел работу совсем не по профессии, в небольшой детской студии танцев тренировал ребятишек. Пока одна из мамочек не узнала, что хореограф ее ребенка занимается мужеложством. История была отвратительной и сильно сказалась на психике Джинни. Следом каминг-аут перед семьей, скандал и чемоданы за дверью. Из депрессии его вытянул тоже Чан, тогда и предложил съехаться, опасаясь нестабильного состояния своего парня. Оправиться окончательно помогла живопись. Хенджин начал рисовать на заказ, оброс постоянными клиентами. Одну работу даже взяли на выставку и Чан не переставал говорить, как гордится им.

Бана после университета ждала должность в крупной юридической фирме его отца. Он пропадал в офисе сутками. Иногда, когда попадалось особо сложное дело, мог неделями не появляться в их съемной квартире. Тогда Хенджин психовал и уезжал к друзьям. Пил, плакал, жаловался на недостаток внимания, а потом Чан приезжал за ним. Он никогда не говорил, что это в последний раз и что такого больше не повторится — оба знали, что еще как повторится. Но всегда просил потерпеть еще немного. И Джинни возвращался и терпел. Потому что любил, как никогда никого. Потому что знал — Бан работает ради его, Хенджина, мечты, пусть и не говорит об этом вслух, чтобы Хван не чувствовал себя обязанным.

Хенджин рос в достаточно бедной семье, никогда не имел собственной комнаты, личного пространства и красивых вещей вокруг, хотя творческая натура стремилась к прекрасному даже среди серой нищеты. Поэтому мечта его была о большой квартире в дорогом районе. Чтобы панорамные окна с видом на парк или реку, чтобы паркетные полы, отполированные до блеска. Чтобы на стенах висели репродукции работ известных художников — на оригинал Джинни даже в своих фантазиях не мог замахнуться — и чтобы видеть по утрам Чана, на льняных простынях или с чашкой кофе за круглым столом, на котором ваза с всегда свежими цветами, чтобы он никуда не спешил и не пропадал на работе, а радовал глаз Хвана, как еще одно произведение искусства. Он хотел слушать пластинки Пегги Ли и Синатры. Пересматривать показы Мюглер и Версаче 90-х годов. Пить хороший кофе и читать классиков.

Чан мечтал, чтобы Джинни был счастлив и улыбался как можно чаще.

За полгода до катастрофы Бан Чан повез Хенджина на Чеджу, в их первую совместную поездку, освободив себе целую неделю, и собирался целиком посвятить ее своему парню, который так долго терпел его отсутствие. Джинни был в полном восторге. Два дня то собирал чемодан, то вытряхивал его содержимое на постель, чтобы снова пересмотреть и переложить вещи.

Чан знал, что официальный брак им не светит, но все равно хотел дать своему возлюбленному все: помолвка, свадьба, медовый месяц. Если понадобится переехать в другую страну, чтобы сделать Джинни счастливым, он это сделает. Он от своей второй мечты отказался, выбрав стабильную и высокооплачиваемую работу, а не тернистый путь музыканта, чтобы Хенджин ни в чем не нуждался, чтобы Хенджину дать то, что тот так отчаянно желал. И не жалел ни капли.

Хван расплакался, когда Чан опустился перед ним на одно колено на ночном пляже. Было романтично. Огромный букет чайных роз, горящие свечи в песке и коробочка насыщенно-винного цвета. Чан перед ним, смотрящий снизу вверх так пронзительно и влюбленно, что сердце до боли сжималось в груди.

Ту неделю Хенджин считает лучшей за всю историю их отношений. Утопический рай на берегу моря, любимый человек рядом и целых семь дней только вдвоем. Больше ему ничего не надо было. Они много говорили, как раньше, обсуждали планы на будущее. Гуляли по песчаному берегу вечерами, взявшись за руки, под аккомпанемент шума волн и криков чаек, и много целовались. Весь мир, со своим непринятием и проблемами, отошел на второй план.

А после возвращения Бан повел Джинни в риэлторское агентство, чтобы подобрать квартиру. Выбирали долго. Хенджин почти отчаялся найти то самое место, которое станет не только воплощением его мечты, но и домом для их маленькой семьи. Он понимал, что, возможно, перегибает палку и требует слишком много, когда надо бы соглашаться на самый лучший из возможных вариант, пока и его не увели из-под носа, но не мог себя заставить отказаться от поисков того самого места, с которым срезонирует с первого взгляда. И однажды он приехал по очередному адресу, когда Чан был на работе, а позвонивший риэлтор сообщил о новой квартире, выставленной на продажу. Хван даже не слушал мужчину, расписывающего все достоинства жилья. Ему хватило вида из окна, светлых стен и паркетного пола, как в его фантазиях.

Хван дрожал, оставляя свой отпечаток рядом с отпечатком Чана в договоре о покупке недвижимости. Его мечта сбылась, но насладиться и пожить в новой квартире толком пара не успела.

Тот день, изменивший жизнь всего человечества, для Бан Чана и Хенджина начинался привычно — под звон будильника, недовольные стоны и липкие поцелуи. Огромное нежелание вылезать из-под одеяла и борьба с собой. Джинни ждал пока якобы умная (не очень) кофемашина сварит кофе и крутил на пальце тонкое помолвочное кольцо — чистый символизм, но до боли приятный и значимый для них двоих — пока Чан принимал душ. Его телефон безостановочно трезвонил, раздражая.

Утренний голод пропал, стоило разблокировать смартфон, увидеть многочисленные пропущенные и прочитать сообщения о появившемся из ниоткуда и стремительно приближающемся к Земле астероиде, о принудительной эвакуации населения на опытный образец внеземного поселения «Терра».

«Человечество не переживет этот день.»

Новости о попытке ученых создать пригодное для жизни человека место на видимой стороне Луны мелькали давно, но оба парня считали, что ни за что по собственному желанию туда не полетят. Особенно часто такие новости появлялись после открытия туристических полетов. Толстосумы готовы были платить баснословные деньги за новые впечатления и всплеск адреналина.

Исследовательские корпуса различного назначения, теплицы, неудавшиеся заповедники и фермы, небоскребы с типовыми квартирами для будущих, как тогда казалось, добровольных поселенцев. Интернет заполонили красочные картинки наступившего будущего, о котором было написано так много книг. Блогеры с пугающе широкими улыбками щебетали о своих восторгах после полета, организованного специально для инфлюенсеров с целью рекламы. Однако, кое о чем никто говорить не спешил, но Чан и Хенджин знали от общего друга, одного из блогеров, побывавших на «Терре», Феликса. Ученые создали почти идеальное место, чтобы существовать. Но не жить. Ли уже через пару дней пребывания начали мучать мигрени и тошнота, как и всех. Настроение скатывалось к депрессивному. Нормальной еды, в привычном ее понимании, там не было. Это не супермаркет рядом с домом, куда завозят товар почти ежедневно. На «Терре» еде взяться было попросту неоткуда. Но построенные заводы вовсю производили суррогаты.

— Как резина. Не вкусно совсем и чувства насыщения нет, — делился впечатлениями Феликс, умяв два стейка. — Я услышал краем уха, что там прижились только личинки. Из них еду и делают. Знал бы раньше, лучше бы голодал.

Ко всему этому добавлялись особенности Луны вроде долгих дней и ночей, к которым человек совершенно не привык. Ночью холодно, днем жарко. Пятнадцать суток темная зима, еще пятнадцать — слепящее лето.

— Я никуда не полечу, — упрямо сказал Джинни, когда Чан вышел из душа и тоже прочитал новости. Тот кивнул понимающе, обнял крепко.

— Я тоже, — инстинкт самосохранения оказался слабее, чем страх неизвестности, из которой не будет пути назад, в привычное. К черту этих лунатиков с их личинками.

Никуда они в тот день не поехали. Поговорили с родителями и друзьями по видеосвязи, всем было страшно, но все решили остаться. Прощались, будто завтра увидятся вновь. Слабая надежда на то, что все обойдется, еще трепыхалась в предсмертных судорогах где-то глубоко внутри каждого землянина.

Остаток дня Чан и Джинни пересматривали любимые фильмы, пили вино, танцевали на натертом до блеска паркете под медленные, тягучие композиции прошлого века, пластинки с которыми коллекционировал Хван, и занимались чувственным сексом. Провели свой идеальный последний день.

А ночью началась принудительная эвакуация. Им не повезло, потому что в первую очередь правительство решило эвакуировать элитные жилые комплексы, где проживали, в основном, молодые и богатые люди, с расчетом на возраст и мозги. Сбывшаяся мечта Хенджина обернулась адом. Он потом долго будет думать о том, что все сложилось бы иначе, если бы не его тяга к дорогой жизни. Он в этом чувстве вины будет молча тонуть четыре года.

Их выводили из собственных квартир под дулами автоматов и, мелькнувшая было мысль Хенджина о провокации тут же погасла — может, один из них и погибнет, но второго наверняка оставят в живых. Хван был согласен только на совместное путешествие в один конец до того света. Он Чана одного не оставит и сам без него отказывается жить.

Многие так и не успели покинуть Землю, но их корабль, будто в насмешку, взлетел в последний момент.

Вред планете нанес не столько астероид, сколько снесенные последовавшими катаклизмами заводы с химикатами и ядерные станции. Выжившие все равно были обречены. Извержения вулканов, цунами, потопы, пожары, землетрясения. И все это под соусом радиации и распадающейся атмосферы.

Бан Чан и Джинни, потерявшие всех друзей и родных в один миг, желали лишь одного — вернуться и остаться в отравленных почвах родной планеты навсегда.

Хенджин до ужаса боялся, что их с Чаном разлучат. Он прижимал к себе левой рукой зачем-то схваченную репродукцию «Уголок сада в Монжероне» Моне, которая должна была стать первой в его коллекции, а правой мертвой хваткой держался за Бан Чана. К облегчению Хвана, его мужчина оказался предусмотрительным и при эвакуации успел прихватить несколько более полезных вещей из дома. Пусть деньги в новой жизни не имели значения, но алчная человеческая сущность не могла устоять перед коллекционными часами или тяжелой золотой печаткой. На их совместное проживание закрыли глаза, хоть гомофобия в новом мире расцвела с удвоенной силой. Для всех они были братьями Бан. Спасибо звукоизоляции за живучесть этой легенды.

А еще при попадании на «Терру» у всех брали генетические материалы, а после повторяли процедуру каждые полгода и Джинни ненавидит то, насколько это унизительно. Хуже всего, что теперь, где-то в спецблоке, где жили дети, выращенные в искусственных матках, бегали новые люди с его и Чана генами. Эти дети не имели отцов и матерей, не знали каково это — расти с родителями. Их воспитывали специально обученные люди и помощники-андроиды. Подобная жизнь была причиной низкого уровня эмпатии и иммунитета нового искусственного поколения. Многие не доживали до двух лет, но Хенджин жалел больше тех, кто выжить смог.

Чан и Джинни так и не смогли привыкнуть, прижиться. Влачили жалкое существование, ходили строем, получали еду по талонам, работали за эти самые талоны, типовую одежду и крышу над головой. Утешение находили друг в друге, но среди жалкой пародии на жизнь этого было печально мало. Джинни угасал особенно заметно. Бан Чан еще держался ради них обоих.

Кто-то сходил с ума под этим куполом.

Кто-то жил, будто ничего не случилось.

А кто-то, как они, превращался в тени.

Постепенно люди все же приспосабливались. Под стеклянным небом разрасталась новая экосистема, налаживалась повседневность, появлялись редкие настоящие дети. И Хван чувствовал, что ему здесь не место.

Звук открывающихся дверей отвлек Хенджина от темноты, разрастающейся под ребрами. Родные руки на талии и поцелуй в шею заземляют, возвращают в здесь и сейчас. Так каждый день. Уже почти четыре года. Они застыли, попали в день сурка. Так и не смогли привыкнуть.

«Лучше умереть дома, чем жить здесь.»

— Завтра, — в одном слове столько смысла для них двоих. Оба так долго этого ждали. Страха нет. Есть робкая радость и дрожь по телу — в предвкушении.

Хенджин отставил уже пустую кружку на стол, стоящий рядом, развернулся и втянул Чана в долгий поцелуй с горьким привкусом «кофе» и надежды. Сегодня, если все сложится, их последний день в этой колбе для жалких остатков человечества.

Один из их последних дней где-либо.

***

Хенджина отправили работать в ботанический корпус — в новой жизни художники, танцоры и юристы были не нужны. Слишком мало их осталось, слишком нужно было выжить. Не до искусства и справедливости. Некогда нежная кожа рук стала грубой, шершавой, с цепляющимися за одежду заусенцами и невымывающейся грязью под ногтями.

Чан, в той жизни отслуживший в армии, был отправлен в военно-исследовательский корпус. Список обязанностей был обширен — от поддержания порядка в новом социуме до исследовательских полетов в открытый космос.

Бан начинал с простого полицая — разруливал конфликты, ловил и наказывал воров и дебоширов. По новым законам, без жалости, чтобы другим было неповадно. Кто попадал в Серый Дом, никогда из него не возвращался. Простые жители Чана и его коллег боялись. Верхушка его бескомпромиссность оценила, а он этого и добивался. Повышение за повышением Бан двигался к их общей цели, откинув свое сострадание и человечность. Слушая треск костей или смывая с рук кровь, заставлял себя вспоминать ради чего он так опустился. Как и в той жизни старался ради улыбки лишь одного человека. Пока, наконец, не получил доступ к ангарам.

Они обсуждали это тихими ночами, крепко сжимая друг друга в объятьях — им нужен доступ к кораблям. Им нужно вырваться. Им здесь — невыносимо.

— Люблю тебя, — в унисон, на пике наслаждения. В последний раз.

На следующий день единственный выходной, они гуляют по яблоневой аллее — плоды красивые на вид, но отвратительны на вкус — руки соприкасаются, мизинцы сплетаются. Они не останавливаются. Идут уверенно, будто им можно здесь быть. Чан отпирает картой один из ангаров на краю купола. Хенджин впервые видит так близко компактный исследовательский корабль, которые порой видел летающими за пределами их стеклянной тюрьмы. Он рассчитан на трех человек, но они улетят вдвоем.

— Давай быстрее, — Чан помогает Джинни надеть защитный костюм. Он до неудобного велик, но функцию выполняет и это главное. Будет отстойно умереть, не долетев до отравленной атмосферы. — Камеры нас засекли, но сообщат о нарушении через две минуты.

— Чем подкупил?

— Всем, что осталось в нашем блоке, — целует крепко.

Хенджин отвечает отчаянно. Им уже ни к чему все это материальное. Даже Моне. Пусть кусок прошлого останется этим несчастным. А их либо сейчас обнаружат и убьют, либо они умрут чуть позже, а на тот свет чемодан с вещами не возьмешь.

Чан одевается тоже, закрепляет Джинни ремнями в кресле, устраивается сам, подключает их к датчикам и системам жизнеобеспечения. Вход в корабль закрывается, на сенсорной панели мигает зелёный круг, сообщая о герметичности. Бан Чан неловко сжимает их руки. Перчатки защитного костюма мешают подвижности пальцев, но Хенджин намертво вцепляется в ответ.

Они смотрят друг на друга сквозь стекла и во взгляде этом — все.

Спустя двое суток корабль влетает в почти разрушенную атмосферу Земли. Датчики безумно мигают, сообщая об отказе систем. Машина на такие испытания не рассчитана, но почти выдерживает. Чан и Хенджин смотрят друг на друга с понимающими улыбками.

— Люблю тебя, — одними губами, в унисон.

Они летят на краю сознания вместе с обломками корабля. Их перчатки расплавились, скрепив руки — не разорвать.

На самом деле, без Хенджина Чан бы выжил. Он, как сорняк, смог бы приспособиться, втянуться, привыкнуть и жить. Но у него была движущая сила, постоянно тянувшая вперед, за новыми свершениями, к новым горизонтам. Сила, призывающая каждый день переступать через свои «не хочу» и становиться лучше и крепче. Хван Хенджин. И, попробовав жить так, жить с ним, Чан не представлял свое существование без.

На самом деле, того Хенджина с ним давно нет. Он умер вместе с человечеством, оставив после себя оболочку.

Поэтому и Бан Чан четыре года жил, как в аду, пытаясь поймать в пустом взгляде искру былой жизни. Тепло податливого тела не могло согреть замерзающее сердце.

Поэтому и не сожалеет он о том, что добился пропуска в ангар, что посадил их в этот корабль. Потому, что в последний момент видит в глазах напротив то, что так давно искал. Эмоции. Настоящие, неподдельные, яркие.

Как странно все же — за секунды до смерти чувствовать себя таким живым.

Остаться в почве родной планеты, через сотни лет прорасти робким цветком на оживающей земле или лежать на дне бескрайнего болота до конца времен.

Это всего лишь еще одна сбывшаяся мечта Хенджина.

Вернуться домой.