— Эй, Цаца, — слышит Хёнджин за своей спиной знакомый низкий голос и, закатив глаза, ускоряет шаг. У него на спине висят рюкзак и тубус, а в руках этюдник и пакет с едой навынос — его ужин на сегодня. — Давай помогу, надорвешься же.

— Спасибо вам огромное, уважаемый сосед, за предложение и заботу, но не стоит. Не смею вас задерживать, — тараторит Хван, немного задыхаясь. Он действительно устал, запыхался от быстрого шага и нелегкой ноши. Но это совершенно не повод принимать помощь местного авторитета, грозы всея района, а по-простому — Бан Чана. Мама всегда говорила Джинни держаться от таких опасных кадров подальше.

Бан Чан — бандит, сын уголовника и почетный обладатель ужасного кариеса в будущем, потому что во рту мужчины всегда был какой-нибудь леденец. Хван — ребенок из семьи интеллигентов, сплошь академики, доктора наук и музыканты.

И вот здесь случился первый семейный конфликт: Хёнджин себя ни академиком, ни музыкантом не видел, ему всегда рисовать нравилось больше, чем музицировать по вечерам с матушкой или обсуждать прочитанную книгу с отцом.

Родители ругались, настаивали на своем, да сдались. Потому что Хёнджин в то, что ему нравилось, зубами вцеплялся, как питбуль. Разругался в пух и прах с обеими бабушками, позабыв про вбитое с детства уважение к старшим, но не позволил кому-то выбирать за него дело всей жизни. Вот так и случилась с ним академия искусств. Но с общежитием он пролетел, слишком поздно подав заявку.

И вот тут случился второй семейный конфликт. Джинни уж очень хотел вылететь из гнезда, в котором уживались три поколения семьи Хван. Отец благосклонно дал ему разрешение съехать, пока женщины их семьи в несколько голосов вопили, что дитятко еще слишком мал для самостоятельной жизни. Позволение отца, конечно же, имело подвох — стремящийся к независимости сын должен жить за свой счет, раз мамку с папкой не ценит.

Хёнджин на шее родителей если и сидел, то не наглел. Иногда рисовал иллюстрации, продавал на стоках. На обучение не хватало, но на новые кроссы и походы в кино у предков деньги не клянчил. Поэтому решил — потяну.

Реальность больно била его по носу, пока Джинни не уяснил, что приличная студия в доме с охраной и видеонаблюдением недалеко от академии ему не по карману совершенно. Тогда и попалось ему на глаза объявление о сдаче в аренду комнатушки с отдельным санузлом и прачечной в подвале. Хёнджин приехал на осмотр, чуть не убился, спотыкаясь на каждом шагу, но нашел тесноту даже уютной. С такой арендной платой он бы и в санузле согласился пожить. Ему очень надо было съехать — бабули создали коалицию и начали присматривать ему невест среди внучек своих подруг. Ну какие ему невесты? Хёнджину надо было срочно сбегать!

Вообще-то, при втором посещении, когда Хван приехал за ключами, квартира ему даже понравилась — приложить немного усилий, и будет совсем хорошо. Крошечная кухонная зона с маленьким холодильником, стол, выполняющий функцию и обеденного, и рабочего, футон, превращающийся в низкий диван при желании, один стул и одно узкое кресло, низкий стеллаж и встроенный шкаф, и между всем этим безобразием едва хватало места для ходьбы. Будь Хёнджин более массивным — совсем туго пришлось бы. Но он был тощим и порхал, как фея, быстро привыкнув к новым условиям. В ванной комнате только унитаз, душ и крохотная раковина. Зато в комнате окно в полстены, а за ним высоченные деревья, дарующие в жаркие летние дни благодатную тень.

До академии на автобусе по полчаса без пробок, с пробками путь мог растянуться на кошмарные полтора часа, поэтому приходилось выходить сильно раньше, чтобы не опоздать на занятия. Но это было не единственное неудобство района. Вторая и третья проблемы: отсутствие фонарей, породившее тьму подворотен, и формы жизни, обитающие в ней. Нет, не крысы. Не бездомные одичавшие собаки.

Гопники.

Хёнджин до переезда и не знал, что кого-то может оскорбить его внешний вид до такой степени, чтобы начать угрожать и размахивать кулаками. У него почти всю жизнь были длинные волосы по плечи, немного жеманные повадки и утонченный вкус в одежде. А еще любил красить ногти, придумывая замысловатые дизайны. Это же не показатель того, что он обязательно «пидор», как выразились дети дворовой тьмы. Ну да, он гей и не особо скрывал это — в богемной тусовке маменьки это не было чем-то зазорным.

— Чтобы быть пидором, не обязательно быть геем, господа, — ответил Хёнджин, поздно поняв, что стоило промолчать. — Давайте не будем путать понятия.

— Да это ты попутал, принцесса, — заговорил один из гопников.

— Да он нас пидорами назвал, Сынмин! Давай ему хлебало начистим!

Тогда Хёнджин и понял, что не создан для темных закоулков старых районов и человеческих душ.

Его рыцарь в сияющих доспехах… из упаковки пива, появился совершенно неожиданно из-за угла, насвистывая веселую мелодию, когда Джинни одним ударом в живот отправили полежать на заплеванный асфальт.

— Вы чё тут делаете? — пробасил, впихивая в руки того, кто был Сынмином, свою драгоценную ношу, и пригляделся к лежащему парню. — Э, Бинни-Минни, вы чё, мою Цацу обижаете?

Так Хёнджин узнал, что приглянулся главе местных гопарей еще в день переезда. Узнал он об этом, пока бугай, представившийся Чаном, нес его, как принцессу, на руках до его квартиры и одаривал косноязычными комплиментами.

— Ты, это, красивый. Типа, очень. И глаза у тебя классные… И не переживай, Бинни-Минни еще отхватят, — Хёнджин и не сомневался. Чан, не отходя от кассы, раздал болючих лещей дружбанам и пообещал продолжить, как только транспортирует свою Цацу до квартиры.

С тех пор местная гопота почтительно обходила его стороной, под дверью почти каждое утро появлялись цветы, совершенно точно надерганные с клумбы соседнего дома, различные конфетки-шоколадки, а по выходным хотя бы пара баночек недешевого пива.

Что ж. Было приятно, тут Хёнджин честно себе признался. Да и рыцарь его был ничего такой, вполне во вкусе парня — крепкий, с рельефом мышц, обладал голосом, от которого у Джинни ноги подкашивались, и удивительно приятно пах. Стереотипы, вбитые маменькой, говорили, что дворовые бандиты воняют дешевым табаком, пивом и вообще личности неопрятные. Реальность раз за разом доказывала обратное.

Честно говоря, Джинни не с первого раза разглядел в Чане мужчину мечты. Тот всё лето ходил в кепке, закрывающей обзор на лицо, потертых джинсах, майке с большими вырезами по бокам и шлепках. Потом плавно перепрыгнул в кроссовки, брендовые, но явно любимые, а оттого заношенные, и старую косуху, которой, возможно, лет было столько же, сколько Хёнджину. Она от этого смотрелась круче, с налетом гранжа. Стильно, модно, молодежно, как говорится. Кепка оставалась неизменной. И только зимой, когда кроссы сменились на берцы, косуха на объемный пуховик, а кепка на шапку, Хёнджин и разглядел своего внезапного поклонника в полной мере. Осознал его любовь к леденцам разных форм и размеров. Потому что всё в Чане менялось согласно сезонам, но не палочка от конфеты, торчащая между пухлых губ.

Бан Чан был неплохим. Может, ему где-то недоставало грамотности или знаний этикета, но он компенсировал это удивительной для такого человека добротой и готовностью всегда прийти на помощь. Хван не сразу понял, почему к такому бандиту у местных отношение, как к ангелу, но потом вопросов не осталось. Однако образ жизни мужчины заставлял Хёнджина выстраивать между ними стены и не подпускать к себе слишком близко. Поэтому только на «вы» и никак иначе. «Вы» — как символ дистанции и знак «не подходи ближе».

— Ну что за «уважаемый сосед», Хёнджин? Я не врубаюсь, я тебя чем-то обидел? Так ты скажи, я извинюсь. Я ж не знаю, что там таких нежных фиалок может обидеть, ты уж прости дурака. Или настолько противен? — Хван тормозит резко, Чан врезается в него, и от силы столкновения этюдник едва не летит в лужу, образовавшуюся после вчерашнего дождя. Ах да, вот и четвертая проблема этого района — положенный еще в мезозое асфальт, который выглядел так, будто здесь случилась локальная война или ну очень крупный град.

— Нет, не противен! — резко выдает Джинни, испугавшись чего-то. И только сказав, понимает, что обижать Чана не хочется. Да, между ними целая пропасть: разные семьи, разные условия жизни, разная атмосфера, в которой росли. Ну так они оба в этом не виноваты, тут уж как сложилось. И Чан все еще человек, даже если владеет в злачном районе отжатым подпольным казино и оказывает услуги по выбиванию… по выбиванию всего: долгов, информации, спеси.

Кто знает, может, где-нибудь в параллельной вселенной живут Чан из семьи академика и пианистки и Хёнджин из семьи уголовника и швеи. Может, в той параллели они так же случайно столкнулись, только уже Бан строит между ними стены или, наоборот, опять по уши вляпался, но не в художника, а в гопника.

— Знаешь, мне модель нужна, — едва слышно, заикаясь, тараторит Хёнджин. Слова бегут, толкаются, вылетают вне очереди, но остановиться не желают. — Натурщик.

— Это, типа, голышом на диване лежать? — удивленно спрашивает Чан, придерживая парня за талию — схватился еще при столкновении, и отпускать совершенно не хочется. Ну когда эта колючка позволит снова так близко постоять?

— Н-не обязательно голышом, — запнувшись, отвечает Хван, а потом вдруг вскидывает брови вверх: — Хотя мне нужна модель с голым торсом. Поможешь?

Хёнджин сам не понимает, что заставило его попросить об этом. Может, картины другого мира так четко нарисовались в воображении, что завидно стало. А может, просто чердаком потек — сессия на носу, тут не грех и с ума сойти. А вместе с безумием проснулось и бесстыдство: очень хотелось посмотреть, есть ли у Бана кубики на прессе или подслушанные в прачечной восторженные вздохи двух молодых соседок оказались наглой ложью.

— Да не вопрос, Цаца, — лыбится во все тридцать два гроза района. — Счас только пацанам напишу, что не смогу подойти.

— Ой! — спохватывается Джинни. — Если у тебя планы, то можем перенести.

— Ничего срочного, не парься, — отвечает Чан, набирая сообщение сразу двумя пальцами. Хёнджин даже завидует немного — он, как дед старый, набирает одним пальцем три слова целый час. — Ну вот и всё. Я готов!

Энтузиазм Бан Чана переливается через край, словно не ему статую несколько часов изображать бесплатно.

Было, однако, кое-что, чего Хёнджин не учел — его маленькая квартира. Широкий Чан занимал собой почти все свободное пространство, и Джинни пришлось втолкнуть его на кресло, чтобы иметь возможность самому передвигаться.

— У тебя тут, это, уютно, — Чан послушно ютится в узком кресле и вертит кудрявой головой, осматривая логово парня. А Хёнджин действительно постарался, чтобы сделать из крошечной квартирки комфортное жилье.

На вымытом до изначальной белизны стеллаже теперь ровными рядами и стопками стоят книги, аниме-фигурки, ароматические свечи и пара искусственных комнатных растений, красиво свисающих с верхних полок. Рядом со столом Хван с трудом вместил тумбу с ящиками, где хранились художественные материалы. На самом столе — ноутбук и наушники. Большую бумагу и холсты пришлось пристроить во встроенный шкаф, под одеждой, но парня это напрягало только первые два дня, а потом привык. На стене над сложенным футоном расположилась целая галерея — Джинни развесил свои работы вперемешку с распечатками чужих картин, постерами и полароидными фото, где почти на каждой он был с двумя своими лучшими друзьями, Феликсом и Минхо, или со своей собачкой Кками. На полу — пушистый зеленый ковер почти на всю комнату, Хёнджину нравилась иллюзия травы, которую он давал. Над обеденным столом и кухонными тумбами — гирлянды, которые парень использовал в качестве точечного освещения. Было немного захламлено и тесно, но, как подметил Бан Чан, уютно.

— Спасибо, — смущенно ответил Хван, убирая прядку волос за ухо. Он достал из шкафа небольшой складной мольберт и осмотрелся. — Ой, совсем забыл, ты голодный?

— Нет, Цаца, я поел, но ты обязательно покушай, я подожду, — вдруг серьезно заявляет гроза района. — Хочешь, могу чего-нибудь замутить?

— В смысле? — резко тормозит Хёнджин, забывая, что собирался совершить варварский набег на пакет с лапшичкой и жареной курочкой. В голове мелькает видеоряд, в котором Чан, размахивая пистолетом, грабит ближайшую забегаловку во имя ужина своей Цацы. Теперь ему очень интересно, есть ли у мужчины пистолет. Потому что такого Бан Чана он бы нарисовал.

— В смысле «в смысле»? Приготовить могу. Матушка научила, могу суп сварить, рамен обалденный забахать. Кабанчика зажарить…

— Кабанчика?

— Ну или корову. Да без разницы, жарить, короче, тоже умею, - двусмысленность предложения заставляет Хвана покраснеть.

— Обойдемся сегодня без жарки, ладно? — немного расслабляется Джинни и расставляет на столе контейнеры с едой, еще теплые, что несказанно радует. — Точно не будешь?

— Не, жуй. Приятного, — яркая улыбка озаряет суровое лицо, и Хёнджин зависает на пару секунд, забывая, почему нельзя. Почему, несмотря на всю внешнюю привлекательность и неуклюжую заботу, Чан ему противопоказан. Это в книжках и глупых фильмах такие противоположности притягиваются и живут долго и счастливо, а жизнь более многогранна и вариантов развития имеет больше. Многие из них заканчиваются разбитым сердцем.

Хёнджин свое сердце старается беречь, оно у него слишком хрупкое.

🍭 💜 💅

— Так? Или так? — спрашивает Чан, вертясь на футоне. Его футболка улетела в неизвестном направлении еще пару минут назад, открыв вид на все эти мышцы и первоклассный пресс (не соврали местные сплетницы!), заставляющий Джинни давиться слюной, и татуировки. На плече надпись на английском в стиле граффити, ее Хван видел, на спине — очень реалистичный тигр с открытой пастью. Парень на него впечатленно пялился последнюю минуту, пока…

— Штаны снимать не надо, мы не настолько близки! — в панике кричит он, подрагивая всей своей девственной душонкой.

— Ну а че, будет стопроцентная натура, — ржет гопник. — Да расслабься, не собирался я, просто ширинку поправил.

Хёнджин выдыхает и смотрит то на пустой холст, то на притихшего Чана.

— Нет… Так не пойдет, — бурчит себе под нос. — Чего-то не хватает… — он сам не понимает, почему есть ощущение незаконченности в виде напротив. Чан расслабленно сидел полулежа на футоне, широко расставив ноги, согнутые в коленях. На голую грудь и лицо красиво ложилась тень листвы, падающая из окна. Но все было не то… — Леденец! — подскакивает он, едва не перевернув небольшой мольберт. — Где твои леденцы?

— Тебе прямо сказать или можно пошло пошутить? — Хёнджин от намека смущается, но смотрит так серьезно, что Чану не хочется доводить его своими тупыми шуточками. — В косухе в кармане возьми.

— Давай ты сам, как я в чужие карманы…?

— Не парься, что ты как не родной? И если я сейчас встану, ты потом опять меня загоняешь со своими позами.

Хёнджин сдается быстро даже для себя самого и идет к маленькой вешалке у входной двери.

— Ты что, весь магазин в карманах носишь? — спрашивает парень, доставая из бездонных карманов горсть разномастных леденцов на палочке, и это определенно не все.

— Я запасливый, — пожимает плечами Чан.

— Ты осчастливишь какого-нибудь стоматолога, а может и не одного, — вздыхает Хван, выбирая голубую конфету с лиловыми полосками, а остальные возвращает в карман.

— Я курить бросил, для меня все эти сосалки как эта… ну как ее там… сабли… сукля…

— Сублимация?

— Да, она самая! — довольно щелкает пальцами Чан, берет протянутый Хёнджином леденец, разворачивает его и засовывает в рот.

Хван новой информации приятно удивляется. Сколько еще таких нераскрытых фактов хранит этот человек? Наверное, жизнь Чана была куда насыщенней, чем его собственная. Наверное, он бы мог рассказать Джинни много историй: смешных, поучительных, грустных. Книга с выбитым на потрепанной обложке «Бан Чан» до жути интересна, но ее если читать, то до конца. И быть готовым к тому, что прежним уже не будешь. Джинни поглаживает корешок задумчиво, но открывать эту книгу боится.

Он поднимает взгляд на мужчину и видит, что тот тоже смотрит на него, внимательно, изучающе. Теперь картина перед глазами Хвана завершена — Чан горячий, опасный, но с маленькой придурью, торчащей изо рта белой пластиковой палочкой.

Джинни делает первый взмах кистью.

🍭 💜 💅

— Еще не закончена, — говорит Хёнджин почти месяц, хотя бы раз в неделю заманивая Чана к себе.

— Я думал, оно как-то быстрее рисуется… Тебе разве не нужно было ее сдавать? — спрашивает Чан почти каждый раз. Не спрашивает даже, канючит.

Хван его понимает, на самом деле. Сидеть истуканом пару часов с редкими перерывами, при этом на все разговоры о свидании в качестве платы получать раз за разом отказ — кто бы от такого не расстроился.

Бинни-Минни уже на Джинни волком смотрят, дай волю — загрызут, но подойти и что-то предъявить не решаются. Феликс и Минхо после закрытой сессии достают его, пытаясь вытащить то в бар, то в клуб, то просто погулять. Но у Хвана есть дела поважнее.

Портретов Чана у него уже накопилось достаточно. В скетчбуке — наброски его рук, груди, торса, губ, глаз, бедер. Остановиться невозможно. Этот бандит — вдохновение Хёнджина.

Долбанная муза Хвана — дитя подворотной тьмы. Дожили.

Джинни мысленно просит неведомое остановить этот поезд, потому что его остановочка была еще много станций назад, и ему срочно надо сойти, пока еще можно, и гребанный экспресс его жизни не вмазался в стену, что впереди. Авария будет кровавой.

Но тот же самый Джинни с энтузиазмом заядлого самоубийцы сам Чана к себе приглашает, покупает ужин на двоих, касается оголенной кожи, корректируя позу, и, возможно, задерживает кончики пальцев чуть дольше, чем нужно.

В этот раз он в коротких шортах, почти полностью скрытых широкой футболкой, которая то и дело сползает, оголяя ключицы и плечи. А еще он сегодня вместе с ужином купил бутылку вина и разлил его по бокалам, прежде чем привычно устроиться за мольбертом. Чан напряжен больше обычного, то и дело бросает голодный взгляд то на длинные ноги, то на губы, с которых юркий язычок слизывает красные капли. Хёнджину нужно вино для храбрости. Ему надоело бояться.

— Я передумал.

— Чего? Ты меня столько мурыжил, чтобы передумать? — с каплей раздражения спрашивает Чан. Его можно понять. Он в этом парне так утонул, что вся остальная жизнь по одному месту пошла. Бизнес без сурового надзора страдает, друзья обижаются.

— Нет. Я не про это, — Джинни допивает вино и размашисто ставит бокал рядом с собой на пол. — Мне нужна стопроцентная натура, — и смотрит так невинно, будто и правда только во имя искусства просит. Но Чан видит на дне зрачков маленьких чертят и всё понимает. Облизывается, смотрит прямо в глаза и кивает.

— Без проблем, — повторяет за парнем, убирая бокал, встает с футона и начинает медленно расстегивать пуговицу на джинсах. Хван почти не дышит, вот такой Чан для него немного слишком. В комнате царит полумрак, из освещения только тусклые гирлянды с теплым светом, что придают происходящему еще более интимный оттенок.

Хёнджин сегодня постарался на славу, неделя в интернете на специализированных сайтах не прошла даром. Чан даже не подозревает, что он сейчас сидит промытый, с пробкой в заднице и на всё готовый. Потому что Хёнджину надоело бояться. Потому что Дитя Тьмы никогда не причинит вреда своей Цаце. Хван в этом уверен. Он за этот месяц пересмотрел всё, что говорила маменька, покрутил головой, рассмотрел перспективы и понял, что с Чаном не страшно, с ним, вообще-то, безопаснее. Потому что он гроза всея района и местный авторитет. И сейчас он дразнится. Наверное, мстит Хёнджину, что тот так долго его динамил. Лениво тянет бегунок молнии вниз, а потом снова садится на футон, прекращая представление.

— Поможешь? — хрипло спрашивает. Джинни, все еще немного смущенно, подползает на коленях к нему и тянет на себя штанины, сантиметр за сантиметром оголяя внушительный бугорок в трусах и крепкие бедра.

Между ними пропасть, но теперь оба хотят построить мост, и неважно, как это будет работать.

Бросив джинсы в кресло, Хёнджин тянется чуть подрагивающими руками к белью мужчины. Внутренности сводит от предвкушения, но всё ещё самую малость боязно. Чан перехватывает его руку и смотрит внимательно, без слов задавая вопрос: «Уверен?». Джинни кивает. Если бы был не уверен, не дошел бы до этого, скуксившись ещё на моменте, когда держал в руках душевой шланг и делал глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Он, чёрт возьми, на все сто уверен, что хочет свой первый секс подарить этому мужику. Уверен, что не пожалеет. Уверен, что ему не причинят вреда и позаботятся. Он так долго не решался распрощаться со статусом девственника из-за красочных рассказов Феликса, который успел всякое на своём коротком веку испытать. Но Чан не такой. Несмотря на внешнюю суровость, внутри он мягонькая булочка. Хёнджин ему доверяет.

Чан его руку отпускает, но все равно не дает снять белье и тянет к себе на колени, а потом осторожно целует. Хёнджин думает, что поцелуй этот лучше всех, что были в его жизни до. Он с привкусом ананасового леденца и вина на пухлых губах, с дозированными нежностью и похотью. Без перегибов, без текущих рек слюней. Чан не пытается его сожрать, как оголодавший волк кролика, или засосать, как черная дыра очередной космический объект. Он его целует. С чувствами. Горячо, эротично, до дрожи в теле.

Джинни сам с себя футболку стягивает и прижимается кожей к коже, довольно вздыхая. Сам зацеловывает напряженную шею и дергающийся кадык, пока пальцы наводят беспорядок в мягких кудрях. Нетерпеливо ерзает задницей по определенно вставшему члену мужчины, стонет, откровенно кайфуя от того, что между ними происходит.

Он не ошибался насчет своего бандита. Тот нежен, вылизывает его с ног до головы и доводит до первого оргазма умелым минетом, хотя не то чтобы Джинни было с чем сравнивать. Очень удивляется наличию инородного тела в заднице парня и качает головой на хитрую ухмылку.

— Продумал, значит, всё.

— Ага, — Хёнджин переворачивает на живот с трудом — на сложенном футоне сильно не покрутишься — и оборачивается через плечо. — Возьмешь?

— Сложно отказаться, когда так предлагают то, что давно хотел, — почти шепотом отвечает Чан, с каким-то благоговением поглаживая его ягодицы.

Бан Чан нежный, осторожный. Входит аккуратно, двигается медленно и только когда Хёнджин начинает его буквально умолять двигаться быстрее, срывается. Отыгрывается за все месяцы, что мог лишь смотреть со стороны.

🍭 💜 💅

У Бан Чана, оказывается, есть мотоцикл. Большой, с мощным движком. У Бан Чана есть два шлема.

Теперь в академию Цаца приезжает исключительно за спиной своего Дитя Тьмы, непременно оставляет долгий поцелуй на губах с привкусом очередного леденца, с намеком на будущее продолжение. Чтобы весь день думал о нем. Чтобы не забывал, даже когда ломает кому-нибудь челюсть или подсчитывает выручку в казино.

Мать в шоке, стоит слухам дойти до ее нежных ушей. Отец разочарованно качает головой и трет переносицу, сняв очки. Бабушки угрожают инфарктом и инсультом, и Джинни, честно говоря, не до конца понял — своим или его?

При знакомстве с друзьями Хван сидел гордо, ни капли не смущаясь порой грубоватых и не слишком интеллектуальных речей своего мужчины. Минхо его понял, Феликс обещал отойти и понять в будущем.

— Тц, ну надо же, а еще мне за пидора предъявляли! — выдает Хёнджин, застыв в темной подворотне с видом на целующихся Бинни-Минни. — Я Чану расскажу! — и с гоготом уносится от летящего в спину мата.

— Это был эксперимент, сволочь ты несчастная! — орет Сынмин, а следом доносится возмущенный возглас Чанбина: «Чего?!».

Джинни налетает на выходящего из своей квартиры Чана и тут же попадает в крепкие объятия. Между ними — пропасть, но теперь через нее переброшен мост, который оба с каждым днем пытаются сделать крепче.

Хёнджин может выпить пива с местной гопотой и даже поржать над тупыми шуточками. Может спокойно приехать на работу своего парня и даже не поморщиться от того, как много в одном месте собрано криминальных элементов. Он старается засунуть не чуждый ему снобизм куда подальше ради любимого человека.

Чан готовиться к поступлению, окопавшись в учебниках. В двадцать восемь сложно начинать учиться, особенно если и до этого не очень выходило, но он пытается. Потому что Цаца у него умная и образованная, Дитя Тьмы должно хоть немного подтянуться.

Хёнджин выбрасывает из своей головы все стереотипы, навязанные маменькой, и, наконец-то, начинает жить.