Пролог

Была темная звëздная ночь. Почти полная луна слабо освещала не пустующие даже в столь поздний час улицы Иокогамы. Впрочем, чего стоило ожидать от большого города? Кто-то только возвращался домой, кто-то искал себе развлечение, кто-то шëл отдыхать в ближайший бар или вроде того — кто чем ни занимался, хотя и нахождение вне дома ночью не являлось чем-то безопасным. Когда до полуночи оставалось минут шесть, на улицу вышел молодой человек в чëрном костюме.

Лицо его не выражало абсолютно никакой эмоции, в глазах, смотревших в никуда, настолько царила пустота, что казалось, если в них попадëт случайно соринка, то бесследно исчезнет навсегда. Он, засунув руки в карманы брюк, вышагивал неспешно и как будто неохотно, иногда неаккуратно задевая плечами прохожих, которые раз через раз без какого-либо стеснения возмущались вслух, но извинений так и не дожидались. Подошвы его обуви почти беззвучно и с непостоянной частотой соприкасались с асфальтом, точно пытались слиться с городским шумом и никого не потревожить.

Пройдя пару кварталов, он свернул к маленькому цветочному магазину на углу. Мелодично звякнул колокольчик, задетый открывшейся дверью, привлекая внимание продавца, готового к диалогу минимум на пару минут. Посетитель, кажется, не собирался долго расспрашивать — он был здесь в первый раз, но быстро и четко, как заученный давным-давно текст, сказал: «Шесть белых хризантем» — и, не дождавшись объявления суммы, протянул нужное количество купюр. Продавец не слишком удивился этому, но всё же посмотрел вслед с долей растерянности.

Взяв нужные цветы и быстро расплатившись за них, молодой человек снова вышел на улицу. Тоскливые ряды еле освещённых, оттого казавшихся одинаковыми, домов изредка перемежались с круглосуточными магазинчиками или другими яркими заведениями. Он тихо шёл, не оглядываясь по сторонам и будто пребывая в прострации. Хризантемы слабо вздрагивали при каждом шаге, точно сами не понимали, для чего понадобились новому владельцу, и судорожно гадали, где в итоге окажутся до того, как завянут. Довольно длинный, где-то в километр, пеший путь привëл к ограде городского кладбища, молодой человек медленно поднял голову, впервые за весь путь осматриваясь, и отворил калитку, противно и громко скрипнувшую в тишине.

Под светом одного лишь тусклого фонаря на входе он совершенно спокойно, вероятно, способный сориентироваться даже с закрытыми глазами, двинулся внутрь разбросанных в хаотичном порядке надгробий, туда, где совсем недавно совершилось пополнение. Под ногами шуршала сухая трава, нарушая тишину. Дойдя до нужной могилы, он остановился и простоял без движения минут пять, лишь окидывая взглядом едва различимое в полумраке надгробие и снова и снова всматриваясь в очертания высеченных на нём букв, а затем положил рядом букет. Он уже было открыл рот, дабы произнести, может, одно-два слова, может целый монолог — кто мог знать — хотя тот, кому сие предназначалось, ничего услышать уже не мог, но что-то заставило его передумать, развернуться и пойти обратно, петляя между другими могилами. Странно, ведь ни одна живая душа не была видна вокруг, а мёртвые… Это просто мёртвые. Без души, без ничего.

На кладбище вновь воцарилась гробовая тишина. Из-за растущих неподалеку деревьев вышла другая фигура, будто прятавшаяся от ушедшего. Невысокий человек, вероятно, тоже молодой. Он небыстрым шагом, пытаясь не шуметь, добрался до могилы, возле которой остановился пару минут назад человек в чëрном, затем обошел надгробие, осматривая его до мельчайших деталей, несколько раз присел, всматриваясь в крохотные вмятины, травинки, узоры, и даже провел по камню рукой. Вопреки своим ожиданиям не найдя на могильном камне ничего интересного, он ужасно разозлился, развернулся и тоже направился к выходу, случайно задев ногой букет. Свежие цветы мягко рассыпались по могиле, открывая взору вылетевшую из них маленькую открытку. Обычная бумага белого с холодным оттенком цвета, по краям украшенная бархатисто-черной полосой, как траурной лентой. Содержание было совсем коротким, но давало понять действительно о многом. И это многое был вынужден держать в себе человек в чёрном до конца своей жизни.

«Мне очень жаль. Я снова опоздал».