Нова неловко поправляет сползающую с плеча вязаную шаль.
Ее рука с клеймом болезненно, стыдно, мерзко! перехватывает бумажный стаканчик удобнее, чтобы поднести ко рту и обжечься.
Обжечься о взгляд Ренато в очередной раз, ведь там так много сочувствия.
Со-чувствуя ей, он как будто пятнает себя, и в этом неправда. Изъян.
Мог бы просто быть хорошим слугой Церкви и не проявлять теплоты, только милосердие, снисхождение. Некоторое терпение к ошибочному созданию.
Но он не живет в мире сослагательного наклонения. У Ренато есть твердость, которой у Новы никогда не было.
Наверное, поэтому ее к нему так тянет? Заблудшую овцу - к нежно поглаживающей по загривку руке.
Что бы сказала Веспер?
***
Кофе сладкий, кофе нежный, кофе молочно-ореховый. Что-то аналогичное в их странной ненавязчивой близости в мгновения передачи информации. В те встречи, когда они делают паузы и смотрят друг на друга.
Отсутствие притворства или притворство высшего порядка - тут уж как угодно.
Нова пытается выудить из себя мысль о том, что для Ренато она почти "равная".
Ей не хочется почти. Ей хочется - абсолютно.
Ей хочется быть его маленьким поводом отклонится от курса. И это делает уязвимой в первую очередь саму Ловчую.
***
- А вы чай предпочитаете?
- С ромашкой, с медом или мятой, - улыбка трогает его странное веснушчатое лицо, как трогает порой солнце осенний лист на мостовой.
Красиво.
Непозволительно долго смотреть на него - самое вкусное, что может быть.
Душа Новы истомилась, и она позволяет себе осечку.
- Мне нравится с вами беседовать.
- А мне нравится с вами молчать.
И так ее последняя крепость падает в облаке каменного крошева и пыли. Падает, несомненно, только затем, чтобы отстроиться заново.
Под его личным знаменем. Под их флагом, если они все-таки отважатся рискнуть.