Но ровный голос и бесстрастный вид

Скрывают все, что он в себе хранит.

Дж.Байрон, «Корсар»

Росаура подбежала к окну и впустила сову. Сентябрьский вечер разразился дождём, и бедная птица вся промокла и теперь недовольно нахохлилась, не давшись сразу в руки — присела на спинку кресла и обиженно защёлкала клювом. Манеры гостьи Афине явно не пришлись по душе, но Росаура могла смотреть только на небольшой конверт, привязанный к лапке. Ей казалось, что если она переживёт за сегодня ещё один резкий перепад настроения, её сердце уже не выдержит, но было поздно: то билось неистово, ведь конверт был сделан из знакомой тёмной бумаги…

Сова оказалась не в восторге, когда Росаура набросилась на неё, чтобы развязать тугой узелок. Надо ж так накрепко привязывать! Сова клевалась, ногти ломались, волосы лезли на глаза, Афина возмущалась, но Росаура уже не помнила себя — ей и в голову не пришло отвязать письмо с помощью магии.

На конверте не оказалось ни единой пометки. Быть может, оттого сова и выглядела такой недовольной: известно, что совам почему-то сложнее находить адресата, если его местоположение указали в общих чертах, притом на словах. Дрожащей рукой Росаура вскрыла конверт.

Секунду, две, три, а может, десять, она таращила глаза на письмо. А потом, то ли рассмеявшись, то ли всхлипнув, рухнула в кресло.

Лист был изрисован фигурками пляшущих человечков.

Росаура решила, что лучше всё-таки посмеяться, чем изрядно встревожила Афину.

— Нет, ну ты видела это? — хохоча, Росаура помахала письмом перед недоумёнными глазами совы. — Да он… он издевается!

И продолжила хохотать. Афина сдавленно ухнула. Другая сова одарила её мрачным взглядом, как бы говоря: «То ли ещё будет. Ты бы видела, как такое непотребство пишется!»

А Росаура как раз и пыталась это себе вообразить, удавалось весьма живо: Руфус Скримджер сидит где-нибудь в тёмном углу штаб-квартиры мракоборцев, за пыльным столом, расстегнув верхнюю пуговицу тугого воротника форменной мантии, весь из себя строгий и неприступный, чтоб не дай Боже у кого из сотрудников возникла мысль, будто он на рабочем месте может ерундой заниматься, и с крайне сосредоточенным видом читает «Шерлока Холмса», то и дело оставляет пометки, хмурит брови, щурит свои львиные глаза, а потом твёрдой рукой заправского шпика составляет самую гениальную из возможных шифровок…

…для молоденькой учительницы, которой вот уж заняться больше нечем, как в его шпионские игры играть!

Больше всего смех пробирал от мысли, что для Скримджера это всё действительно могло быть совершенно серьёзно.

— Если вы намеревались впечатлить девушку, мистер Скримджер, — прошептала Росаура, — вам вполне удалось.

Ей-Богу, едва ли во всём мире найдётся ещё один человек, способный на такое…

Когда первое воодушевление сошло на нет, Росаура пригляделась, наконец, к тому, что можно было назвать текстом, и с лёгким разочарованием отметила, что это скорее записка, нежели письмо. Однако нельзя было не восхититься скрупулёзной прорисовке каждой чёрточки, и Росаура невольно задумалась, сколько же времени отняла эта кропотливая работа…

Сова, принёсшая письмо, удручённо ухнула.

«Это не ответ на моё сегодняшнее письмо, — осознала Росаура, чувствуя, как сердце забилось чаще, — мы просто написали друг другу одновременно!»

Под счастливый смех хозяйки Афине оставалось лишь обескуражено качать своей золотистой головой.

«Неужели я в это ввязываюсь», — думала Росаура, когда, уже забравшись в кровать, ещё полночи разглядывала послание Скримджера. Или лучше сказать, любовалась… В неровном отсвете свечи маленькие чернильные человечки вправду будто отплясывали неведомый танец. О чём же был этот танец? Не в силах разгадать шифр, она вникала в линии черт, нащупывая подушечками пальцев точки, где перо впервые касалось бумаги, прослеживала каждый его краткий, чёткий взмах. «Умеет ли он рисовать?» — гадала Росаура. Отец, отправляясь в путешествие или даже пеший поход, всегда брал с собой тетрадь и на привалах делал лёгкие наброски карандашом или пером, и Росаура восхищалась, как незамысловатые линии, стремительные, даже поспешные, ладно складывались в узнаваемый образ. Сама Росаура больше увлекалась фотографией, причем маггловской. Техника не работала в пространстве, насыщенном магией, и вся коллекция фотографий Росауры пополнялась в те два месяца, которые она проводила на каникулах в обычном мире. Преимущественно — в путешествиях с отцом.

На рассвете Афина унесла из Хогвартса письмо к мистеру Вэйлу, в котором Росаура, в комических тонах расписав приключения с младшекурсниками (совет Слизнорта сработал: стоит обсудить с другим человеком то, что пару дней назад чуть не довело тебя до инфаркта, как сразу становится легче, и можно самой посмеяться — хоть даже над собой), просила отца выслать ей «Шерлока Холмса» и фотоаппарат с запасом плёнки. Это было, конечно, несколько рискованно — за колдовством с маггловской техникой пристально следил особый Отдел по контролю над использованием изобретений магглов, но Росауру захлестнул азарт, и она рассудила, что небольшое волшебство для проявления плёнки и придания фотографиям цвета едва ли может послужить поводом для беспокойства.

Поводом для беспокойства послужила зашифрованная записка на тёмной бумаге, которую принесла очередная незнакомая сова на следующий день ближе к вечеру.

Одна строчка и чуть ниже приписка. Одна строчка и приписка!

Понять, было ли в строчке одно слово или несколько, не представлялось возможным, потому что Скримджер писал всех человечков слитно. Стал бы он гонять сову ради одной строчки… Что же это за фраза непомерной важности? Это уже очевидно ответ на её сумбурные благодарности за наработки. Что он мог сказать на её искренние, захлёбывающиеся слова?

Следующие пару дней эта мысль сводила её с ума. Мешала рассуждать трезво, приглядеться к человечкам, чтобы разобраться, повторяются ли они, обозначая собой одинаковые буквы, и если да, то в нужной ли последовательности... Из-за волнения ничего толкового не выходило. Когда Афина принесла посылку от отца, Росаура схватилась за книгу, даже не взглянув на письмо. Только суровый взгляд Афины заставил её опомниться, но ненадолго — пробежав глазами отцовское послание, Росаура отложила его, почти без угрызений совести решив ответить, быть может, завтра…

Росаура просидела над «Шерлоком Холмсом» и первым письмом Скримджера весь вечер. В рассказе был приведён шифр, который охватывал собой далеко не весь алфавит, и Росаура с изумлением открыла, что Скримджер, очевидно, допридумывал символы для остальных букв. После долгих часов упорной работы она в изнеможении откинулась на спинку кресла и перечитала дешифрованное послание:

«Благодарю за книгу. Весьма интересно. Лонгботтом не отдавал её два дня, пока не прочитал сам. А потом ещё трижды брал без спросу с моего стола, хоть я маскировал ее под отчёты, потому что Лонгботтом лучше голой рукой акромантула погладит, чем притронется к документации. Что ж, он превзошёл мои ожидания. Так, всю неделю ходит и развлекается тем, что пересказывает сюжеты повестей до середины, а после пристаёт и требует распутать описанное преступление по примеру Холмса. К слову, ты знала, что сын Дойла был волшебник, а сам Дойл, когда сын погиб на Первой мировой, с горя чуть не нарушил Статут о секретности, всё пытался призвать дух сына? Печальная история.

(Известно, что Артур Конан-Дойл после гибели сына на фронте Первой Мировой войны, ударился в спиритизм и даже посвятил этой теме несколько обширных трудов, — прим. автора)

Я правильно понимаю, что есть ещё книги про Холмса? Должен признать, полезная разминка для ума, особенно в нашем деле. Не сказать, что магия сильно облегчает следовательские задачи, поскольку преступники, как ни странно, тоже умеют колдовать. Однако магия всегда оставляет следы. Раньше основам следовательского дела уделялось два года серьёзной подготовки, но теперь это вычеркнули из программы. Все новобранцы исключительно бойцы. Не все задерживаются надолго, некоторых Грюм самолично отправляет в бессрочный отпуск, как, например, ещё полгода назад Джеймса Поттера. У него тоже маленький сын. Лонгботтом же в своё время с Грюмом поскандалил и, как знаешь, остался в строю. Сомневаюсь, что это было здравое решение. Однако хорошо, что он сопровождал вас в Хогвартс. Лонгботтом как никто заслуживает доверия. В наше время это дорогая валюта. Будь начеку».

Покачав головой, Росаура протянула руку к пресловутой записке… Теперь она сама составила таблицу соответствий алфавита и шифра, и расшифровка не заняла и десяти минут. Отбросив перо, Росаура выдавила из себя усмешку. Заветные десять символов сложились в одно-единственное слово: «Пожалуйста». А в приписке значилось: «Настоятельно прошу пользоваться шифром».

Росаура вцепилась в волосы и на затёкших ногах прошлась до окна. Это ж надо было так вскружить самой себе голову, возомнить невесть что, будто он напишет там какое-то невероятное признание, потрясающее откровение? Он же просто был вежлив и дотошен.

Лёгкая досада только возгревала азарт. Росаура вернулась к столу и пробежалась глазами по первой шифровке. Есть ли ещё книги про Шерлока Холмса? Есть, мистер Скримджер. Только для этого придётся наведаться в маггловский магазин…

На волне Росаура была убеждена, что бодро напишет ответ и отправится спать. Не тут-то было. Пляшущие человечки не терпели спешки. Собирать их в хороводы слов, а затем фраз, оказалось невероятно трудоёмким процессом. Неровный росчерк пера — и всё пошло насмарку, ведь от того, повернул человечек ладошку верх или вниз, зависело, какую букву он собой подразумевает. А Росаура, хоть часто понуждала себя к усидчивости, терпеть не могла кропотливую работу. В шесть утра она отняла от письма покрасневшие глаза, в которых горел безумный огонёк, и с криком: «Да он издевается!» пробежалась вниз-вверх по лестнице в класс и обратно, в кабинет.

Афина глядела на неё с прищуром: «Ну, может, наконец, образумишься? Он же маньяк».

Росаура оскалилась и в нездоровом остервенении вернулась к письму. Пожертвовав сном, а затем и завтраком, Росаура дописала ответ за десять минут до начала первого урока и отправила негодующую Афину в полёт.

Так оно и пошло.

Когда приходило его письмо, Росаура проводила за письменным столом всю ночь, чтобы расшифровать, а после и ответ написать. С неё семь потов сходило, пока она выверяла поворот ножки каждого человечка, и чувствовала себя монахом-писцом, запертым в тёмной келье, что порой доводило её до бешенства, но темп работы приучил её взвешивать каждое слово — ведь цена ему была целых пять минут. Поначалу она писала ему с вопросами и уточнениями по наработкам. Они действительно стали ей большим подспорьем на занятиях с шестым и седьмым курсом, однако требовали хорошей подготовки, поскольку уровень магии, предлагаемый для освоения, был весьма высок. И Росаура обнаружила, что ей сложно вычленить из ладно составленного курса задания исключительно по Защите. Действительно серьёзная магия, которую следовало осваивать мракоборцам, была междисциплинарна. Росаура сомневалась, что шестикурсники смогут потянуть такую нагрузку… и что она сможет толково разъяснить, что к чему.

Поэтому комментарии и советы Скримджера стали для неё остро необходимы, и она принимала их с благодарностью, но стоило признать, что касалась она не только рабочих вопросов. О, ночи становились длиннее, и её письма к нему исправно занимали несколько листов — тогда как его послания к ней оказывались до зубного скрежета лаконичными, даже сухими, но…

Но ведь он писал ей. Поначалу сдержанно, откликаясь на её письма. Но постепенно всё чаще, порой даже не дожидаясь её ответов.

Сентябрь шёл навстречу октябрю. Росаура вполне обвыклась, пусть каждый день нет-нет да происходило что-то, заслуживающее отдельной серии в остросюжетном триллере, который следовало снимать в школьных стенах. Она жила как на американских горках, разве что чуть освоилась в хлипкой вагонетке, которая мчала её по изогнутым рельсам. И главной отдушиной Росауры были всё же не посиделки с Трелони и не грубая забота мадам Трюк, но переписка. И хоть Росаура не могла излить все свои переживания, связанные с школьной жизнью, не могла расписать все конфузы и фиаско, которые она претерпевала по десять раз на дню, всё равно она открывала Руфусу Скримджеру больше, чем, чего уж греха таить, родному отцу.

И оправдывала себя под строгим взглядом Афины тем, что бережёт отца, который воспринял бы всё слишком близко к сердцу.

Ведь если рассудить, Скримджер вёл себя с ней точно так же: на каждый её вопрос о нём он неизменно отвечал: «Ничего, порядок», и больше ни строчки, ну разве что-то вроде: «Лонгботтом (с каким упорством он выписывал эту сложную фамилию вместо краткого «Фрэнк»!) вышел на вызов в мантии со следом от утюга. Мы ему говорить, конечно, не стали». Или: «В штабе завелись блохи, и Грюм обвинил во всём молодого Сириуса Блэка. Говорят, он держит огромного чёрного пса, а сам тоже патлатый, как барбос, вот и принёс блох. Лонгботтом пригрозил мне и Блэку принудительной стрижкой. Сам он последнюю неделю ходит небритый: следы отцовства всё больше проступают на его лице». Или: «Лонгботтом пятый день сокрушается, что не назвал сына Шерлоком. Бравирует, что они с женой ещё поработают над тем, чтобы исправить ситуацию».

В одно из воскресений она вышла за территорию Хогвартса и поднялась на склон взгорья, укрытого седым мхом, откуда на древний замок открывался прекрасный вид. Маггловский фотоаппарат, как Росаура и предполагала, не смог запечатлеть ни Хогвартса, ни квиддичного поля, ни одинокой башенки-совятни, ни десятков чёрных фигурок студентов, что гуляли по окрестностям в тот солнечный день, но один только северный пейзаж завораживал. Проявив плёнку, Росаура прикоснулась к карточке палочкой и впрыснула в чёрно-белое фото свежих красок. Получилась почти что почтовая открытка. Её Росаура отправила, сделав подпись безо всяких шифровок: «Угадай, что».

Он вернул ей открытку с дорисованным силуэтом замка. На башнях колыхались зачарованные чернильные флажки. Росаура ахнула от восторга. На обратной стороне открытки значилось:

«Лонгботтом водрузил стяги».

«Стяги»… Как же это по-гриффиндорски.

Росаура сама написала ему с предложением о встрече. Надежды было мало: судя по его письмам, он почти всегда дежурил по выходным, а в будние она при всём желании была бы просто не в силах выйти куда-то из замка после пяти пар.

Но она рискнула.

И он отозвался.

В предрассветный час с субботы на воскресенье, когда Росауру впервые за целую неделю укрыл крепкий, спокойный сон, об окно с неистовой яростью застучалось крохотное тельце уродливого существа. Росаура от страха завопила: после обаятельных, пушистых, а, главное, вежливых и пунктуальных сов радушно приветствовать осатаневшую летучую мышь (их волшебники использовали для доставки срочных сообщений с клочком текста, приличествующего телеграмме) было, прямо сказать, страшно и мерзко. Росаура чуть под одеяло не спряталась, когда всё-таки впустила мышь, и та замельтешила под потолком неясной тенью. Выхватив у неё клочок тёмной бумаги, Росаура зашипела на посланницу, а та была рада убраться на дневной сон в компанию к горгульям на крышах Хогвартса.

«Сегодня в 11».

Разумеется, тоже шифровкой. Пожалуй, из всех сведений, которые он ей сообщил за последний месяц, за эти недоброжелатель действительно бы отдал мешок галеонов. Но, уничтожив записку, Росаура думала не о том, какое это счастье, что у него всё-таки нашлась возможность встретиться с ней, и даже не о том, с какой опасностью может быть связано их беспечное свидание, и не о том, что на целый день она срывает с важнейшего поста незаменимого сотрудника, но преимущественно о том, что для подготовки ей осталось от силы часа три (дрессировка мадам Трюк дала добрый всход: завтракать Росаура себя приучила железно, зачастую не чувствуя вкуса пищи), и мама в таком случае сказала бы, что «уж лучше не ходить вовсе».

Росаура с некоторой опаской заглянула в зеркало. Так-то она любила перед ним вертеться, тем более, когда над ухом ещё звучали мамины наставления: «Не горбись!», «Причешись, у тебя колтун торчит», «Росаура, ну только индейцы красят губы, не позаботившись о тоне лица. И откуда у тебя эта ужасная помада?», «А эта мантия тебе стала маловата!», «Так и пойдёшь в неглаженом?», «С такими грязными ботинками тебя никто за порог не пустит», и так далее… И к тому же, Росаура никогда глаз отвести не могла, наблюдая как мама сама наводит марафет. Всё в её утончённой фигуре (Росаура никогда не понимала, зачем мама постоянно сидит на диетах) словно создано было для того, чтобы облекали её лучшие одежды, изящные руки, лебединую шею — украшали фамильные драгоценности. А чистое лицо с выразительными синими глазами будто и не старело вовсе и едва ли нуждалось и в грамме пудры, но мама не позволяла себе выйти из дома, пока не сотворит из своего лица ещё более безупречную, как ей казалось, маску.

Чувство собственной небезупречности давно засело занозой у Росауры между лопаток. Чем старше она становилась, тем меньше от матери прилетало восторгов: «Ах, ты моя принцесса, златовласка!», и тем больше — в общем-то заслуженных замечаний и советов тут подправить, там пригладить, и никогда, если не хочешь моей смерти, не надевать эту жуткую мантию!.. Но хуже всего оказывалось то, что с каждым годом окружающие всё больше отмечали внешнее сходство между Росаурой и её матерью, и в этом случае Росаура знала, потому что видела собственными глазами: ей никогда не стать такой же красивой, как мать.

Как бы то ни было, привычка глядеть в зеркало у Росауры имелась такая же стойкая, как чистить зубы, но первая же пара недель в Хогвартсе заставила её всё чаще воздерживаться: то, что она видела там после бессонных ночей, истерик и плотного ужина в двенадцать ночи (потому что с раннего утра во рту и маковой росинки не было), грозилось довести её до нового припадка. А ещё ужасней — подняться к себе после пяти пар и обнаружить, что с самого утра щеголяла перед детьми белой спиной, когда случилось невзначай прижаться к доске. И Росаура, по совету Трелони, на груди которой оплакивала как-то новый прыщ на носу, заставила себя задвинуть зеркало подальше и заглядывать в него с расстояния пяти шагов: хвост за ночь не вырос, и на том спасибо. Трелони, правда, ещё советовала носить огромные очки и кутаться в шали, но Росаура не слишком доверяла её модным советам.

И вот, записка от мужчины, который сначала дважды её целовал, а потом в переписке держалался так сухо и немногословно, что она в каждой строчке ощущала всё расстояние от Шотландии до Англии, застаёт её за несколько часов до спотнанной и непредсказуемой встречи.

А она что? «Запустила себя, дорогая». Волосы потускнели, их она привыкла закалывать в пучок, лицо оплыло от дурного режима, в мешках под глазами можно картошку хранить, ногти позорно погрызаны, почти все мантии сдержанных цветов, испачканы в меле… Росаура сжала кулаки. Если она сейчас ещё и разревётся…

В половину одиннадцатого она утешилась единственно тем, что распустила свои волосы, которые после нужных процедур запушились и заблестели почти как в прежние времена. Темно-коралловое платье со дна чемодана она часто надевала на пикники, и хоть сейчас сверху пришлось накинуть затёртый прогулочный плащ, Росаура почувствовала забытую уже лёгкость, и даже утомлённые глаза её налились синевой. Сколько раз за минувший месяц она пыталась определить, что же связывает её с этим человеком, и так и не могла найти внятный ответ. Так может, и не стоит вдаваться в подробности? Они ничем друг другу не обязаны, а значит, ни у неё, ни у него не должно быть больших ожиданий от этой встречи. Пусть она будет просто возможностью отвлечься от рабочей рутины и дикой усталости, которую приносит однообразный тяжёлый труд, а там уже как пойдёт.

* * *

Росаура увидела Скримджера издалека, ещё когда спускалась с холма к воротам, но он стоял к ним спиной.

«Не ожидает опасности со стороны замка».

Она затворила за собой тяжёлую створку, неожиданно робея. Казалось, её пальцы холоднее чугунной ограды. Воодушевление отхлынуло, пришло смущение: а стоило ли оно того? Переписка приносила удовольствие и подстёгивала интерес, но вдруг она всё придумала себе на большом расстоянии? Не исчезнет ли их доброе расположение друг к другу при личной встрече? Однако отступать было поздно.

— Здравствуй… Руфус.

Он обернулся к ней. Суровое, утомлённое лицо, тени под глазами. Меньше всего он походил на человека, который в выходной пришёл на долгожданную встречу, но тут пришла и другая мысль, и Росаура не сдержала улыбки: "Да мы ведь оба как заморенные курицы!»

Скримджера, видно, смутила эта её улыбка. Отбросив окурок, он сдержанно кивнул.

— Здравствуй, — прозвучало сухо, бледные губы, сжатые в нитку, чуть дрогнули, но он шагнул к ней навстречу, и сердце Росауры потеплело: он здесь, этот угрюмый, одинокий человек, общение с которым стало для неё вроде красной ниточки, ведущей из лабиринта, да, он всё-таки пришёл, а ведь они будто не виделись вечность.

Он же подёрнул плечами и кивнул в сторону дорожки, которая вела прочь от школы и увивалась вверх по склону верескового взгорья, и, не дожидаясь её внятного согласия или встречного предложения, довольно быстро зашагал прочь от ворот. Ясно, он опасался лишних глаз и ушей. Росаура не решилась окликнуть его — только чуть ли не бегом настигла его и пошла вровень. Подстроиться под его стремительный шаг никак не удавалось. Так они шли в тишине под порывистым ветром несколько минут, он — сцепив руки за спиной, она — сжав кулаки в карманах. Он смотрел то под ноги, то вскидывал взгляд высоко над горизонтом, точно уйдя глубоко в нелёгкие думы, а пару раз покосился на неё, будто задумавшись всерьёз, что он вообще тут забыл. К горлу подступала острая неловкость, но любое напряжение отражалось на лице Росауры улыбкой, пусть и натянутой. Скримджер заметил и быстро сморгнул, а Росаура сказала:

— Я так рада тебя видеть.

Как же просто было его обескуражить! Всего-то сказать что-то искреннее и доброе. Он даже чуть не споткнулся, но темпа не сбавил.

— Гхм, хм, да, хм, — произнёс он с крайне сосредоточенным видом, верно, вспоминая, что значит «радоваться». — Я тоже. Гм, — нахмурившись, он окинул её цепким взглядом и выдал: — А тебе к лицу это платье.

Лицо Росауры, конечно, зарделось, но она невольно запахнула плотнее плащ и усмехнулась:

— Ну да, такое же помятое.

— Я так не сказал.

Росаура рассмеялась — он, кажется, и вправду испугался, что мог её обидеть.

— Ах, да, все наши разговоры стенографируются. А сам-то ты, конечно, тот ещё франт. Это в уставе прописано, что вам надо наряжаться гробовщиками?

Скримджер приподнял бровь и одернул свою тяжёлую чёрную мантию, больше похожую на шинель, только металлические пуговицы на груди тускло блеснули.

— Вообще-то, у нас есть парадные мундиры.

— С эполетами? — притворно ахнула Росаура, а воображение между прочим нарисовало впечатляющую картину…

— И золотая перевязь, а то.

— Неужели совсем некуда надеть? — почти игриво улыбнулась Росаура.

— Почему же, на похороны, — сказал Скримджер. Чуть смутился. — Необязательно только на свои.

Конечно, стало ещё хуже. Особенно от его мимолётной усмешки. Росаура подавила тяжёлый вздох, гадая, как спасти положение.

— Так у тебя сегодня наконец-то выходной?

— У мракоборцев не бывает выходных, — невозможно было понять, шутит он или всерьёз. — Это так, отгул.

— Ты взял отгул?..

Росаура задумалась, насколько это большой шаг для такого человека как Руфус Скримджер.

— Да у меня скопилось, как отпуск, — ровно отвечал он.

— И давно ты не уходил в отпуск?

Скримджер задумался.

«Ведь он действительно будет сейчас считать… Шестьсот сорок лет, девять месяцев, пять дней, три часа и двадцать шесть минут».

— Я просто надеюсь, что у тебя ничего важного…

Скримджер помрачнел.

— Оно всегда важное. Каждый человек на счету.

Конечно, он не сказал что-то вроде: «Встреча с тобой — самая ответственная миссия», скорее, возникло опасение, что он всерьёз рассудит о приоритетах и скажет: «Да, извини, мне пора, есть дела поважнее», но когда Росаура увидела, как он нахмурился так, что складка меж бровей должна была бы прорезать лоб до крови, ей стало его жаль. Искренне хотелось ему помочь хоть на минуту избавиться от той тяжести долга, что давила ему на плечи, и как можно легкомысленней она спросила:

— А что там Шерлок Холмс?

— А что Шерлок Холмс? — с подозрительностью отозвался Скримджер.

— Ты спрашивал, есть ли про него ещё рассказы.

— Твою книгу весь штаб до дыр зачитал, — Скримджер наконец-то чуть усмехнулся.

— Так про него ещё книг десять, я же писала…

— Да. Их тоже почитывают.

— Ого, у кого-то нашлось?

— У кого-то нашлось, на остальное скинулись и докупили.

— Да ну! В обычном магазине?

— В волшебном не было.

Росаура вновь улыбалась до ушей. Скримджер чуть покачал головой, но с усмешкой не распрощался.

— Полагаю, закупка была осуществлена после того, как ты написал докладную начальству о том, как полезна эта литература в методических целях.

— Именно, — и вновь его не разберёшь, серьёзен он или ломает комедию. Росаура решила, что лучше посмеяться.

— Так и представляю, десант мракоборцев высаживается в маггловском книжном и требует собрание сочинений Конан-Дойла под грифом совершенной секретности!..

— Сразу видно, мыслит дилетант.

— Это я ещё Флеминга не читала. (Ян Флеминг – автор шпионских романов о Джеймсе Бонде, — прим. автора) Ну и какой же план привели в исполнение профессионалы?

— Тонкая операция. Работа под прикрытием. Маскировка. Лонгботтом в шапочке с помпоном производит отвлекающий манёвр.

Росаура покатилась со смеху.

— Да ты шутник.

— Не я. Лонгботтом мог бы обойтись без маскарада, но всё как всегда. Заодно опрокинул на себя стеллаж.

— Это была часть плана?

— Он упросил меня подать рапорт именно с такой формулировкой.

— Погоди, ты что, пишешь за него рапорты?

— Это проще, чем после него их полночи править.

— Ясненько. А он за тебя отвечает на частную переписку!

К чести Скримджера, он понял: в поддёвке скрывалась неуверенность, остаётся ли их странная переписка чем-то личным, укромным?.. И сказал негромко:

— У Фрэнка свои пляшущие человечки, Росаура, у него малой дома пешком под стол ходит, так что мне пришлось сложить с него секретарские обязанности.

Росаура улыбнулась, не желая показывать, какое облегчение принесло это полушутливое признание.

— Ты видел его малыша?

Скримджер опустил глаза.

— Кажется, я очень давно не видел детей.

Сердце чуть сжалось. Росаура шагнула к нему и воскликнула с нарочитой весёлостью:

— Счастливец! Поменяться не хочешь? А то есть шанс наверстать!

Он поднял на неё бесстрастный взгляд, но ей показалась тень грусти на самой его глубине.

— Я не смогу попасть в Хогвартс без особого разрешения. Его магия меня не пропустит, а в одиночку мне её, конечно, не побороть, — ровно сказал Скримджер и добавил: — Он хорошо заботится о своих подопечных, — и Росаура задумалась, о замке или о его Директоре шла речь.

— Никогда не думала об этом, — с удивлением признала Росаура. — Я ведь спокойно туда-сюда захожу…

— Потому что ты преподаватель. И он об этом знает. Студентов и посторонних он не впустит и не выпустит.

— Ты мог бы использовать маскировку, — усмехнулась Росаура, — шапочка с помпоном, знаешь…

Скримджер тоже усмехнулся.

— Ну, в следующий раз сработаемся с Фрэнком. Так-то я, конечно, хотел бы пройтись вокруг озера. На самом деле, я давно надеялся здесь оказаться. Многие говорят, Хогвартс — как родной дом, но я действительно вырос в этих краях, — его лицо чуть прояснилось, или это солнце на миг выглянуло из-за облаков?.. — Мой дед жил вон за той грядой холмов, — он указал направление. — Когда заканчивалась школа, на лето меня оставляли у него, и мы часто ходили по окрестностям целыми днями. Старик всегда был очень бодр.

Росаура глядела на него во все глаза. Ей очень хотелось сказать, что они с отцом тоже жизни не мыслят без пеших прогулок… А Скримджер посмотрел на неё неожиданно ясным взглядом, и даже морщины вокруг глаз чуть разгладились.

— Та фотография, которую ты прислала… — сказал он, — пойдём туда, где ты её сделала?

Росаура, изумлённая, радостно кивнула. Взгорье, с которого она делала снимок, располагалось в получасе ходьбы. Они шли по седеющей горной траве, приминаемой беспокойным ветром. Полы тяжёлой мантии Скримджера хлопали, точно крылья, хоть время от времени он сильнее запахивал лацканы. Чем выше они поднимались, тем жесточе накатывал шквал, но Росаура заметила, что в этой упорной схватке с непогодой Скримджер весь будто распрямляется, дышит глубже, даже когда ветер бьёт по лицу, и впалые щёки его зарумянились, глаза заблестели и перестали шнырять в тревожном ожидании опасности. Отбрасывая с лица светлые пряди, он шёл ровно, никуда не торопясь, ни от чего не скрываясь. И когда он оглядывался на неё, ей чудилась воодушевлённая улыбка на его строгих губах.

— Вот отсюда, гляди, — сказала она ему, когда они добрались до пологой ступени горы, откуда открывался прекрасный вид на замок, и озеро, и вересковую гряду холмов, и еловый ковёр мрачного леса. Скала заградила их от ветра, а сквозь смурные облака как раз проглянуло тусклое осеннее солнце. Лучи его вспыхнули далёкой искрой на крышах оранжерей.

Однако Скримджер задрал голову, оглядываясь.

— Можно же ещё выше.

Росаура покосилась на весьма отвесный склон. В прошлый раз она и не задумалась, что можно взобраться дальше, но сейчас в ней разжёгся азарт.

Росаура уже начала терять счёт времени, когда они вышли на каменистый уступ. Снизу ей и в голову не пришло, что здесь окажется настолько высоко. Горная тропка, поросшая мхом, убегала и дальше, заманивая путников продолжить рискованное восхождение. Но она поворачивала — а значит, оттуда не видать уже было бы Хогвартса. Отсюда же древний замок смотрелся как на ладони, и Росаура любовалась им, забывая о высоте и пронзительном ветре.

Но когда Скримджер подошёл к самому краю уступа, у неё перехватило дыхание.

— Осторожней!

Он обернулся. Рваные лучи солнца освещали его растрёпанную гриву, грудь вздымалась глубоко, но не от тяготы восхождения, а в упоительном чувстве, которое рождает мысль о свободе, стоит подставить лицо вольному ветру, что блуждает в горных расселинах. В такие минуты сама опасность бежит от человека, униженная и осмеянная.

— В горах, — сказал Руфус Скримджер, — если позвать на помощь, она всегда придёт. Горное эхо донесёт и крик, и самый слабый шёпот. Дед всегда говорил, для шотландца горные тропы — что для рыбы морская вода.

Он вновь устремил взгляд вдаль. Росаура, ещё остерегаясь отойти от скалы, смотрела на его одинокую фигуру над бездной и вспоминала картину Каспара Давида Фридриха. (Странник над морем тумана, — прим. автора)

— Подойди, не бойся, — позвал её Скримджер.

Росаура и вправду боялась. Но он протянул ей руку, и она подалась вперед.

— Я всегда мечтала летать, — призналась Росаура, вставая за его плечом, — но мама запрещала.

Скримджер оглянулся на неё, и впервые в его взгляде Росаура встретила столько воодушевления.

— А сейчас хочешь?

Росаура смотрела на него, поражённая. Она не знала, чему больше изумлена: его словам или озорной искре на дне янтарных глаз. Скримджер добавил с усмешкой: 

— Пока мама не видит.

Росаура даже не нашлась с остроумным ответом: Скримджер уже держал в руке метлу. Он ловко достал её из неприметного чехольчика, что крепился на пояс, и в мгновение ока она увеличилась до реальных размеров. Метла выглядела непритязательно, ничего общего с последними моделями спортивных мётел, но и не походила на растрёпанный хвост бродячей кошки, как бывало со школьным мётлами, которые, по выражению мадам Трюк, «убивали» первокурсники.

— С неё не грохнешься, даже если в столб влетишь, — сказал Скримджер, расценив молчание Росауры как боязнь. — Порой случается получить оглушающее прямо в полёте, и самое главное для метлы — это затормозить и не потерять седока. Конечно, тормозит она очень резко и разгоняется в долю секунды, но это то, что нужно для работы: скорость и чёткость управления.

— Я могу прикормить её сахаром?.. — рассмеялась Росаура и взяла важный тон: — Ну не метла, а благородный скакун!

Скримджер пожал плечами.

— Ничего благородного. Серийное производство по заказу спецслужб. Ну так?

В его глазах разжглось нетерпение. Росаура, помедлив, перевела взгляд с его дивно помолодевшего лица на метлу. Он держал её крепко, но в шаге от них была пропасть, пусть и весьма живописная, а метла представляет из себя лишь крепкую палку и связку прутьев, и никогда ещё это не выглядело для Росауры настолько небезопасно.

Но ведь он выжидал и явно гордился тем, что имел возможность осуществить её давнюю мечту буквально по щелчку пальцев. Если она откажется, он окончательно уверится в том, что она — трусливая домашняя девочка, которая только и может, что на диване книжки читать.

И потом, что-то подсказывало ей, что если она придумает отговорку сейчас, то потом не найдёт себе никаких оправданий.

— Прекрасно, — улыбнулась Росаура, верно, слишком широко от дикого страха, и прибегла к единственно верному способу преодолеть его: переложить ответственность на мужчину. Она взглянула на Руфуса Скримджера из-под приспущенных век и молвила томно: — Могу я опереться на вашу руку, сир Руфус?.. (Сир – старинное обращение к рыцарям, — прим. автора)

Вместо ответа он выровнял метлу на удобном расстоянии от земли за пару шагов до обрыва; надобности опираться на его руку не было, но Росаура всё равно это сделала, однако, мимолётно взглянув на него, не отметила, чтобы он был как-то особенно тронут таким обхожением. Стараясь не думать о том, что случится через пару секунд, Росаура села на метлу полубоком, как учила мать (запретив дочери заниматься полётами в школе, она самолично преподала пару уроков: чураться метлы попросту неприлично для уважающей себя ведьмы). Стоило оторвать ноги от земли, как желудок стянуло страхом.

— Правильно! — тем временем Руфус с одобрением кивнул. — А то после школы всех переучивать приходится. Какой-то идиот придумал посадку, чтоб метла была между ног. Ну вот как до такого можно додуматься? Это же не лошадь, это чертова палка. На огромной скорости. И весь центр тяжести… — он оборвал свои сетования и принялся раздавать указания: — Держись двумя руками. Только перестань думать, будто сейчас же упадёшь, — он словно прочитал её мысли, хотя те, верно, на лице были написаны. — Не держись за неё как за швабру, тебе ей не полы мыть. Так, правую чуть дальше, на неё придется опираться, когда вниз будем лететь. Левая здесь. Хорошо. Согни сильнее колено.

Он тронул ее колено, и Росаура покраснела. Но ещё сильнее покраснела она от следующего вопроса:

— Сколько ты весишь?

— Фунтов сто десять… двадцать… (порядка 50-55 кг, — прим. автора)

Росаура отвела взгляд и подумала, что ведь толком не ест и не спит последний месяц — может, ей и не пришлось сильно приврать?..

— Отлично, значит, сильно кренить не будет.

И он сел сзади.

— Метла рассчитана на двойной вес, — пояснил он как ни в чём не бывало и, кажется, усмехнулся. — Повяжешь правонарушителя — на себе, что ли, тащить?

Они были на краю обрыва под порывами холодного осеннего ветра, но лицо Росауры горело огнём. Как хорошо, что Руфус этого не видел. Он всего-то склонился над ней, и она чувствовала спиной, как вздымается его грудь, и вот ощутила, как он прижался к ней плечом, чтобы взяться за древко метлы между двумя её намертво сомкнутыми руками и сказал:

— Можешь волосы убрать? В глаза лезут.

— Конечно, только…

Ей было страшно оторвать хоть одну руку от метлы, когда они были в паре футов (около 60 см, — прим. автора) от земли, что будет с ней, когда они полетят?.. Она не могла и предугадать, что будет с ней, когда он крепко перехватил её за талию, давая поддержку… Кажется, он мог спокойно сидеть на метле, вовсе ни за что не держась. Нетерпение взыграло в нём, он убрал тяжёлые пряди с её шеи, и холодный ветер тут же покусился на нее, но не от того Росауру охватила дрожь, а потому что она чувствовала чужое тёплое дыхание за ухом. Онемевшими пальцами она наскоро заплела косу и спрятала её под плащ.

— Застегнись хорошо, — сказал ей Руфус, а ей казалось, что её ухо опустили в кипящее масло. Пуговица на воротнике никак не хотела застёгиваться.

— Готова? Сначала резко дёрнет, но потом привыкаешь.

Росаура могла только кивнуть. Дальше оттягивать эту пытку было бессмысленно. Главное не завизжать. Она должна держаться непринужденно, как образцовая ведьма, которая и жаб живьём глотает, не моргнув и глазом. Мать так умела. Отец однажды увидел это и впервые в жизни обратился к врачу за сердечными каплями.

…От позора Росауру спасло только то, что когда метла рванула вперёд, на крик воздуха вовсе не осталось. Она бы точно слетела с метлы, если бы Руфус не сидел сзади.

Росаура хотела бы зажмуриться, но глаза будто остекленели. Холодный воздух выбивал из них слёзы, но она могла только щуриться и кусать губу до онемения. Руки словно примёрзли к древку метлы, она сама точно оледенела, и тем острее чувствовалось чужое присутствие за спиной. Сквозь шквалы ветра не расслышать было и крика птиц, но Росауре казалось, что Руфус посмеивается. Ветер хлестал по лицу, она захлёбывалась воздухом, страхом и противоестественным чувством умопомрачительного восторга. Прошло несколько секунд — или минут? — прежде чем она смогла осознавать, что видит перед собой — сизое осеннее небо и холмы на горизонте, прежде чем она решилась оглянуться вокруг и увидеть багряные всполохи деревьев и жёлтые луга, прежде чем она рискнула посмотреть вниз — и от головокружения ещё сильнее вцепилась в метлу.

Они рассекали воздух на высоте птичьего полёта, но Руфус постепенно устремлял метлу всё выше. Он не допускал, чтобы метла ушла вверх под опасным углом и совершал плавные дуги, однако то ли Росаура была слишком чувствительна, то ли казёная метла двигалась исключительно рывками и толчками, резко кренясь на поворотах, но страх исправно сжимал сердце в своей ледяной руке, а восторг кружил голову всё сильнее.

— Привыкаешь? — крикнул Росауре Руфус. Она могла думать только о том, как бы не заорать в ответ, но он дожидаться не стал и сказал ей на ухо: — Попробуй сама.

— Нет, стой!

Вышел не крик даже, а писк. Вероятно, Руфус и не услышал. Он просто убрал руку с древка.

Тут Росаура удостоверилась в том, что цеплялась за метлу как сумасшедшая — та резко дёрнулась и пошла вниз. Своим страхом Росаура придавливла её к земле, и всё это время Руфус боролся не только с ветром и дурным управлением, но и с паникой Росауры.

— Выравнивай, выравнивай! — крикнул он ей; кричал он не потому, что его заставило напрячься их стремительное снижение, но потому, что из-за ветра Росаура бы ничего не расслышала. — На себя тяни.

Росаура сделала, как сказали, и их тут же отбросило назад, а потом резко потянуло вверх под немыслимым углом.

Но ещё немыслимее было то, что до неё донёсся смех: Руфус Скримджер хохотал от души, пока их мотало из стороны в сторону на небесном просторе, как былинку на ветру.

Его смех вспугнул её страх. Росаура сжала зубы и направила всю свою волю, мысли и силы на то, чтобы заставить метлу лететь ровно. В этом ей помог совет Руфуса:

— Выбери на горизонте точку и лети на неё.

Росаура выбрала — сначала высокую макушку вековой сосны. Потом, по подсказке Руфуса, сместила внутренний прицел на ещё более дальний пик горы. За несколько минут спокойного полёта Росаура начала ощущать вкус воздуха и теплоту солнечных лучей, начала различать переливы серебряной ленты горной реки и покатые крыши деревенских домов в низине. И осознала, что всё это время её крепко, точно ремень безопасности, держит чужая рука, и плечо также рядом, стоит чуть отклониться назад — и она могла бы приникнуть к нему головой.

— Не отвлекайся.

Конечно, на неё же были возложены обязанности рулевого и штурмана. Она не беспечная пассажирка без обязательств…

И Росаура выбрала своей целью шпиль самой высокой башни древнего замка. Ей казалось, что она наконец-то приноровилась к обращению с этой проклятой палкой. Она уже знала, как резко их мотнёт на малейшее изменение траектории полёта, и это уже не пугало; она запомнила, что надо прицеливаться чуть выше намеченной цели, чтобы не уйти в кривизну. Ей казалось, что она этот раз она справляется вполне сносно, и была очень разочарована, когда услышала:

— Поворачивай. Поворачивай!

Росаура не сразу спохватилась, и Руфус вновь положил руку на древко и вывел их в резкой дуге прочь от намеченной цели.

— Там граница с территорией школы, — пояснил он, когда у обоих восстановилось дыхание после крутого виража, — не исключено, что сгорели бы, как мухи. Неопознанный летательный объект — гаргульи будут стрелять на поражение.

В голосе его не угасло веселье, и он добавил с азартом:

— Держись крепче. Очень крепко.

И сам прижал её к себе так, будто рука у него была из железа. В ту же секунду метла взмыла ввысь. Росаура чувствовала, как они борются с притяжением. Ветер неистовствовал. Лицо задевали клочья облаков. Грудь заполнил холод, и только сердце билось до одури, бешено. Даже если бы Росаура захотела крикнуть Руфусу, чтобы он остановился, она бы не смогла. А он не хотел останавливаться. Метла дрожала под ними всё сильнее, будто своенравный скакун, не желающий подчиниться безумному приказу всадника, а Руфус управлял ею одной рукой, и Росаура увидела, как его пальцы посинели от напряжения. В его железных объятьях она не могла бы и шевельнуться, даже когда страх вытеснил всякий восторг: если бы она и хотела, не смогла бы переместиться. Всё, что ей оставалось, это верить, что он знает, что делает.

Верить и держаться за него крепче, даже когда он на долю секунды приостановил метлу на небывалой высоте и перевалился в отвесное пике.

Росауру бросило вперёд, из лёгких вышибло последний воздух; она видела перед собой размытое пятно пока ещё очень далёкой, но стремительно приближающейся плоскости, они же летели по вертикали, и ожидание столкновения неминуемого, смертельного, парализовало всё её существо.

Она и не заметила тот миг, когда метла приостановилась и выровнялась. Она и не поняла, что ветер смолк — так кровь стучала в висках. Вокруг всё замедлилось, и Росаура была уверена, что это последние мгновения жизни, потому что в книгах пишут, что перед смертью всё прожитое проносится перед глазами, но цвета казались удивительно яркими, а запахи — сильными, и Росаура допустила мысль, что, возможно, она уже умерла от остановки сердца раньше, чем они разбились.

Но она недооценивала своё сердце. То, раньше разума ощутив подлинное положение дел, наполнилось безумным восторгом: Руфус вывел их из того чудовищного пике и пустил метлу совсем медленно, чтобы продышаться, подставив лицо под лучи заходящего солнца. Сердце вопило и требовало повторить. Разум, очевидно, подал в отставку и попросил лишь право последнего слова.

Росаура сказала:

— Мы чуть не разбились.

Руфус ответил:

— Не разбились же.

Его голос, чуть охрипший от криков на холодном ветру, звучал и весело, и оскорблённо. Как только она посмела сомневаться, что он держал всё под железным контролем и каждый градус свободного падения был скрупулёзно просчитан! Росаура осознала наконец, что они живы, и ощутила, будто её тело стало лёгким-прелёгким, то ли от огромной усталости, то ли от открывшегося второго дыхания. Она могла сказать определённо: никогда прежде она не делала ничего подобного и не испытывала ничего схожего. Этот опыт освободил её — и в то же время обескуражил. Ей казалось, что она сыта по горло, но в то же время в ней разверзлась незнакомая, пугающая жажда.

Они вернулись к уступу скалы, с которого начали этот безумный полёт. Руфус первый спрыгнул с метлы и обернулся к Росауре. На румяном лице жила улыбка и глаза сияли чистым светом. С губ срывалось глубокое дыхание, вздымалась широкая грудь. Он стоял прямо, чуть откинув гордую голову, и взбитые ветром волосы золотом лежали на плечах. Росаура чуть наклонилась вперёд, и Руфус тут же шагнул ближе и протянул руку, чтобы придержать метлу. Росаура всерьез рассмотрела возможность упасть с метлы, потому что знала: он её подхватит. Но за всем этим просто смотрела на него, пока он смотрел на нее.

— Не продуло? — спросил Руфус первым.

Росаура приложила руку к вороту плаща, который так и не удалось застегнуть. Грудь и горло будто промерзли насквозь, однако навстречу холоду, изнутри, рвался неведомый огонь.

— Завтра узнаем, — промолвила Росаура.

— А я каждый раз надышаться не могу, — вдруг признался Руфус с особой искренностью. Тряхнул головой и обвёл рукой холмы и равнины, сколько хватало глаз... и всё равно остановил взгляд на ней. — Хочется иногда, чтобы всё замерло, и только ветер. Выпить бы этот ветер!.. И то мне всё мало.

Теперь она приняла его руку и сошла с метлы, ничего не сказав, понимая, что его не обидит её молчание, потому что он знал: она сохранит его слова в самом сердце. Поэтому, убрав метлу, он заговорил вновь:

— Меня всегда занимали мысли о полётах. Но даже не на метле, а… — он будто чуть смутился, — хм, ты когда-нибудь летала на… на самолётах?

Росаура удивилась, но почувствовала, что этот вопрос необычайно значим для него, и оставила желание сострить, а только сказала:

— Было раз, — она усмехнулась. — Папа отправился на научную конференцию в Грецию, а я была ещё слишком маленькой, чтобы пользоваться порталом. Мама такую истерику закатила, когда папа сказал, что мы полетим самолётом, ведь сама она не смогла бы лететь — от её паники самолёт развалился бы на кусочки прежде, чем мы бы взлетели. Родители, конечно, переживали, что и у меня от страха какой-нибудь мощный выброс случится и поминай как звали, но папа очень уж хотел показать мне Парфенон, поэтому мы с ним полетели. Он, наверное, очень крепко молился, — с улыбкой добавила Росаура.

— И каково это было? Оказаться в воздухе? В самолёте? — с настойчивостью спросил Руфус.

— Как раз из-за того, что в самолёте, это в разы не так страшно, как на метле. Понимаешь, там был большой самолёт и много пассажиров, на борту почти не чувствуешь, что ты вообще куда-то движешься, если в окно не смотреть. Просто сидишь в кресле три часа, ну разве уши закладывает при взлёте и посадке.

Руфус казался разочарованным.

— Полагаю, в маленьких самолётах это совсем иначе, — заявил он категорично.

Росаура пожала плечами.

— В военных самолётах, например, — настаивал Руфус, — там ведь места только для пилота и для механика, так? А то и вовсе для одного пилота.

— Н-наверное.

— Вокруг тебя лишь железный корпус толщиной в полтора пальца, а снаружи — воздух и высота. На метле так высоко не поднимешься. Тридцать тысяч футов. (порядка 9 км, — прим. автора) Сорок! А представь, лететь над морем! И скорость. Ни одна метла так не разгонится. Триста пятьдесят миль в час! (порядка 500 км/ч, — прим. автора)

Румянец ещё больше разлился по его щекам. Глаза сияли, будто вобрав солнечный свет.

— Я пытался разобраться, как они умудряются поднимать эти махины в воздух и заставлют летать!.. Это что-то немыслимое. Иногда я думаю, что эти крики паники у перекупленных газетчиков о вражде с магглами не лишены оснований. Кому-то и вправду может показаться, что люди, которые сумели поднять в воздух самолёты, гораздо опаснее волшебников, просто потому, что обходятся без магии. Чего следует бояться, скажи на милость, наших палочек или их пистолетов? Из пистолета может выстрелить даже ребёнок. А у нас и взрослый колдун порой не в силах сотворить простейшее оглушающее заклятие…

— Или убивающее?

Она не хотела говорить об этом, но и сдержаться не могла. А он посмотрел ей в глаза не таясь.

— Тем более.

Он молчал, оставляя за ней право рассудить самой. Она же знала одно: если она через секунду не оторвёт от него взгляда, то голова её закружится, и она рухнет в бездну.

Она посмотрела на Хогвартс.

— Как же он прекрасен, — сказала Росаура. — Лучшее место на земле.

Руфус Скримджер поглядел на неё и долго молчал, прежде чем сказать:

— Ты видишь замок со страниц сказки, — и прежде, чем Росаура успела ответить, добавил со вздохом: — А я вижу осаждённую крепость.

— Ты сам сказал, Хогвартс защищён надёжно…

— И понадобится целая армия, чтобы его штурмовать, да. Армия… или один предатель.

— Пока в Хогвартсе Дамблдор…

— «Пока». И я даже не о том, что никто не вечен. Скорее… Когда Министерство падёт, Хогвартс останется единственным островком прежнего мира, и ведь он не пожелает сдаться, — и Росаура вновь задумалась, о замке или о Директоре говорит Руфус. — А они не успокоятся, пока не получат его. И что же будет? Битва?

— Пусть так! — в запале воскликнула Росаура. От высоты, от свежего ветра, от пронзительного взгляда львиных глаз у неё кружилась голова, и кровь стучала в висках.

Руфус глядел на неё печально.

— Пусть! — подхватил он с горечью. — Геройский боевой клич. Но что за битва, в которой солдатами станут дети?..

Росаура осеклась.

— Крестовый поход детей, — тихо молвила она. — А иначе, бойня. (Перефраз названия романа К.Вонненгута «Бойня номер пять или крестовый поход детей» о Второй Мировой войне, — прим. автора) Нет, — заговорила она в отчаянии, — не может, чтобы дошло до такого! Дамблдор не допустит…

— Мы все должны были этого не допустить, Росаура, — тихо сказал Руфус Скримджер, и сам ветер донёс до неё эти сокрушённые слова, — а теперь… Если пару лет назад они ещё позволили бы большинству бежать из страны, сейчас это вряд ли возможно. Даже если родители заберут детей по домам, они найдут их. Новая власть прикажет новой полиции искать и приводить на допросы подростков…

— Но не лишат же они сотни волшебников права на образование…

— «Не лишат права»?.. Они лишат их жизни.

Едва ли он злился на неё. Он мог понять, что в ней говорила не наивность, а попросту неспособность произнести вслух что-то настолько ужасное. И он сам, кажется, жалел, что озвучить это пришлось ему.

Ветер хлестал их по лицам и сцеживал слёзы из глаз Росауры.

— Во время войны в Польше был учитель, — проговорила Росаура, — когда пришли немцы, они забрали всех его учеников и посадили на поезд. Командир подошёл к тому учителю и сказал, что он свободен, потому что командир в детстве зачитывался книгой, которую написал тот учитель, а теперь узнал его и вот решил отпустить. Но учитель отказался и восшел на поезд со своими детьми. А потом они приехали в концлагерь, и он на руках нёс самого слабого мальчика и рассказывал всем истории, когда их вели в газовую камеру. (Судьба Януша Корчака, — прим. автора)

Она смотрела на школу и чувствовала, что он глядит на неё. Быть может, они думали в тот миг об одном. Что с солдата, который встречает врага в пылу сражения, спрашивается много, но ещё больше — с тех, к кому враг приходит в тихую ночь, срывая дверь с петель.

— Я вряд ли смогу так, — сказала Росаура и открыто поглядела на Руфуса Скримджера. — Точнее, совсем не смогу.

На его лице не было ни осуждения, ни даже суровости.

— Не узнаешь, пока не придётся, — только и сказал он.

Пока не придётся выбирать.

— Ты замёрзла, — сказал он чуть позже, — пойдём.

Они отошли от края, и Руфус протянул ей руку. Но Росаура не могла представить, что картина мира вокруг сейчас сменится в мгновение ока, и они окажутся на какой-нибудь суетливой улочке или пусть даже в укромном уголке после молчания суровых уступов и шёпота сухих трав.

А горная тропка, извиваясь, так и манила заглянуть за угол.

— Гляди, — воскликнула Росаура, проделав несколько шагов по тропе, — там что, уже Хогсмид?

— Он самый.

— Так давай спустимся.

В странном ожесточении она не пожелала поглядеть, что отразится на его лице, когда она двинулась вниз по отвесному склону. Двинулась быстро, надеясь, что яростный ветер унесёт прочь его возражения, предостережения, ведь спуск обещал быть долгим и крайне опасным. На этом склоне меньше росло пожухлой травы и сизого вереска. На крупных валунах оступалась нога, из-под каблука сыпались мелкие камушки. Идти пришлось на полусогнутых ногах, порой бедром задевая скалу, руками опираться на острые выступы, то и дело хватаясь за чахлые кусты. Ветер рассвирепел, нагнал туч и хлёстких капель дождя, а Росаура всё спешила куда-то, тем яростней, чем скорее пытался нагнать её Руфус. Кажется, он то и дело окликал её, но рот её запечатала косая усмешка странного, злостного куража, что изнурял её, точно огнём. Пару раз она чуть не кинулась под гору опрометью, напрямик, но остатки трезвомыслия удерживали её.

Удержал её и Руфус, когда она всё-таки поскользнулась так, что чуть не сорвалась с крутого поворота петляющей тропы.

— Глупо, — выругался Руфус, до онемения сжимая её локоть. А она упивалась тем страхом, который затмил его взгляд.

— Что — глупо? — огрызнулась она, пока сердце заходилось неистово.

— Глупо рисковать своей жизнью зазря, — рявкнул он, оттаскивая её от края.

— Но я не рискую, — сказала она и крепко сжала его руку, — ведь ты рядом.

От того, как он посмотрел на неё, дрожь пробила от макушки до пяток.

— Вот-вот ливанёт, — сказал он, даже не оглянувшись на потемневшее небо. — Идём.

Теперь он держал её и вёл за собой, ступал проворно и решительно, так, что порой сердце от страха сжималось, но успевал не только руку ей подставлять, а порой чуть не отрывал её с носками от земли, помогая переступить с уступа на уступ.

Дождь полил, когда они почти уже спустились и побежали через небольшой пролесок, у которого стояли первые дома Хогсмида. Как они ни спешили, всё равно пришлось промокнуть (отчего-то никто не вспомнил о водоотталкивающих чарах), да и быстро бежать не вышло — Росауру еле ноги держали, то ли от сложного спуска, то ли оттого, что Руфус уже давно вёл её под руки, почти что обнимая за плечи.

На извилистых улочках Хогсмида, вдоль которых налезали друг на дружку причудливые маленькие домики, в чьих оконцах уже горел приветливый свет, Руфус не растерялся и остановился на чуть покосившемся крыльце укромного заведеньица.

В небольшой общей зале с невысоким потолком было довольно сумрачно, но свечи на каждом столе мерцали ласково, в камине потрескивали поленья, а с кухни доносился запах пряного питья. В ушах Росауры будто ещё завывал грозный ветер, и только сейчас она осознала, как сильно замёрзла и утомилась. Руфус достал палочку и высушил их промокшие мантии. Заприметил столик у стены, усадил Росауру на скамью, сам сел напротив. Росауру почти сразу разморило, как это часто бывает после долгой прогулки в тепле и тишине. Горячая шотландская похлёбка вернула силы ровно настолько, чтобы развязался язык.

— Как хорошо, что к завтрашним занятиям не нужно ничего готовить, — вздохнула Росаура, — я не перестану благодарить тебя за наработки. Сколько раз уже они меня спасали! И, что главное, они служат мне образцом, как составлять планы для занятий с младшими курсами. Знаешь, я ведь была так наивна, думала, ну я-то в школе хорошо училась, разве мне труда составит объяснить ту или иную тему! Ага, разбежалась. Да какое там объяснение, честно сказать. Весь сентябрь ушёл только на то, чтобы они научились меня видеть и слышать!

Руфус вежливо хмыкнул, но Росауру было уже не остановить.

— Львиная доля урока, особенно с малышами, уходит на то, чтобы они вообще услышали задание. Чтобы они его выполнили, причем все. Вот представь, даю я задание, один мальчик, Джимми, уже мне рукой машет. «Да, Джимми, у тебя готов ответ?» А пригляделась и вижу, что Джимми плачет! Батюшки, а вдруг поранился, а вдруг себе хвост поросячий наколдовал, у меня уже сердце в пятки ушло. Я к нему, а он мне: «Профессор Вэйл, меня Дэнис бабой обозвал!» И в три ручья!

Руфус снова хмыкнул, что следовало расценить как смех.

— Ну, по факту.

— По факту! Тебе-то смешно. Да и мне смешно, чего греха таить. Но мальчик ведь плачет!

— Ну пусть поплачет, что ему, сопли вытирать?

— Я говорю, Джимми, а ты не давай Дэнису тебя отвлекать. Покажи, что ты сильнее. А Джимми встаёт и говорит: «Сильнее? Я сейчас покажу, что я сильнее!» Берёт палочку и — ты пойми, это всё в считанные секунды происходит — уже целит в голову Дэниса, который ни сном ни духом. Я Джимми ору: «Стоять! Сидеть!» Бедный Джимми снова в слёзы…

Воспоминания накатывали волнами. Росауре казалось, что ничего веселее этих баек и не придумаешь (а ведь пару недель назад, в самый-то момент кровь в жилах стыла!), а Руфус вроде не перебивал, а даже то и дело хмыкал, и Росаура пустилась в лицах разыгрывать незабываемые случаи с уроков. Ей даже стало жарко, и она спохватилась, что до сих пор не сняла плаща…

— Оставь, оставь, — вдруг воспротивился Руфус и в почти смешном пылу сорвался с места, чтобы не дать ей сбросить с себя плащ, — сквозняк, ещё продует…

Он потянулся к ней, решительно накинул плащ ей на плечи, и как бы невзначай уселся рядом на скамью. Неожиданная забота так растопила сердце Росауры, что она не стала долго задумываться о том, что никакого сквозняка и в помине не было, и оставила расстёгнутый плащ на плечах (и Руфуса по правый бок), пустившись в новый рассказ, даром что второй бокал превосходного ежевичного вина так запросто снял все тревоги и лишние мысли.

— …вот ты, храбрый воин, понимаете ли, думаешь, нянчиться с детишками — удел слабых женщин и стариков! — восклицала Росаура. — Да ты можешь себе представить, что работа в классе — это как оказаться на поле боя! Надо постоянно действовать по обстоятельствам. Всё вокруг взрывается! Этот этому то сказал, тот в слёзы, эта кричит, та верещит, ударились, столкнулись, волосы в макароны превратились, ты им слово, они тебе десять, этого спросишь — тот обижается, того дёрнешь — эта перебивать начнёт. Все задание выполнили, Дэйви Тоадс сидит и проращивает извилину, все уже на ушах стоят, а я — над Дэйви, добиваюсь, чтоб он взмахнул палочкой вниз и по диагонали, вниз и по диагонали, да чтоб тебя, а нет-нет, мэм, ругаться нельзя, кричать нельзя, унижать детей нельзя, но слишком с ними шутить тоже нельзя, заигрывать нельзя — потом не отыграешься…

Когда она особенно входила в раж и принималась махать руками, Руфус — ну не чудо ли — заботливо поправлял ей плащ и тихонько вздыхал.

— … домашнее задание, это та ещё головная боль, — отставив от себя третий бокал, Росаура горестно облокотилась на стол, — вот с первого по четвертый курс, у них один час в неделю. Если им не задать ничего, они к следующему уроку всё напрочь забудут. Но как заставить их сделать? Только оценки плохие ставить? Но это не выход, надо же, чтоб они закрепляли материал самостоятельно. Приходится тратить время, чтобы прямо на уроке отрабатывать. Всё растягивается. Один раз я заставила всех второкурсников-пуффендуйцев прийти ко мне после ужина, чтоб под моим надзором делали, и удивительно, стоит заставить их три раза с чувством, с толком, с расстановкой прочитать само задание, как почти все вопросы исчезают! Они…

Тут Росауре почудилось, будто ей стало свободней дышать — а весь день её рёбра нет-нет да стискивало платье с жёсткой застёжкой на левом боку, и вот… тот самый левый бок ощутил крепкое прикосновение горячей ладони.

Притом ладонь эта легла на тонкий атлас нижней сорочки, нырнув под плотную ткань платья — как раз через разрез, ещё недавно надёжно сцепленный десятью пуговицами.

Росаура обмерла и только сейчас осознала, как близко к ней успел подсесть Руфус, и что, облокотившись на стол, она дала ему свободу обнять её под плащом левой рукой и теперь… делать то, что он… делал весьма умело и решительно.

Но Росаура всё же осведомилась:

— Р-руфус…

— Я.

— Ч-что ты д-делаешь…

— Домашнее задание.

— Я… такого не задавала!

— А это со звёздочкой. Для пытливых умов.

Рука его как раз скользнула с рёбер на живот.

— Я, помнится, отметил, что тебе к лицу это платье. Доложу, что сейчас особенно, когда… твои щёки, Росаура, они совсем как спелые яблочки.

Росаура доложила бы, что она сейчас лишится чувств, но в том-то и беда, что все чувства… которые могли возникнуть в ответ на прикосновения чужой горячей руки… возбушевали в ней до темноты в глазах.

— И что же второкурсники-пуффендуйцы? — тем временем поинтересовался Руфус, прихлебнув из своего низкого стакана. — Закрепили материал? Мне, правда… очень… любопытно…

Его рука стала подниматься чуть выше.

— О-они… — пролепетала Росаура, — допускают много ошибок из-за н-невнимательности…

— В таком серьёзном предмете к каждому вопросу… необходимо подходить… с особой тщательностью… Уделять внимание… каждой… детали…

Последние слова… если это всё ещё были слова… он говорил ей на ухо, именно говорил, не допуская шепота, вполголоса, низко, вкрадчиво, и она слышала уже не слова, а клокот в глубине его груди.

Там, под платьем, его пальцы неожиданно смяли тонкий атлас сорочки, и Росаура ощутила его губы на своей шее и ладонь на голой коже бедра.

— Дядя!

Детский крик сотряс мир подобно раскату грома. Того, каким Господь вразумляет заблудшие души. Росаура пожалела, что она не кисейная барышня прошлого века, ведь более подходящей ситуации, чтобы упасть в обморок, сложно было придумать.

Пытаясь слиться с бревенчатой стеной, Росаура заметила, как белокурая девочка резво бежит к их столику и радостно машет рукой. Скримджер откинулся на спинку скамьи и как ни в чём не бывало сказал:

— Здравствуй, Фанни.

Он был сама невозмутимость, но Росаура видела, как бьётся жилка на его шее, и чувствовала, с каким трудом он пытается унять дыхание. Самой Росауре казалось, что у неё горят не только щёки — пылают — но она вся вот-вот вспыхнет и обратится в головешку. Не только от стыда.

Вовсе не от стыда.

Хвала Мерлину, в зале царил полумрак, а свечка на их столе почти прогорела.

А девочка, эта Фанни, не остановилась у края стола, о нет — она решительно стол обогнула и кинулась Скримджеру на шею. Тут даже его невозмутимость дала трещину, но девочка успокоилась, только хорошенько придушив его в объятьях.

— Всё-всё, уймись, — взмолился Скримджер.

Фанни вздёрнула нос и упёрла руки в бока.

— И ты ничегошеньки не сказал!

— Чего ещё я тебе не сказал? — в тон ей, сварливо отозвался Скримдер, но Росауре показалось, что он прячет улыбку.

— Что будешь в Хогсмиде!

— Я и не планировал быть в Хогсмиде, Фанни.

— Да, ты же вообще ничего не планируешь! — Фанни насупилась. — Но сказать-то мог! А если бы я сюда не зашла?

— Вот это и следует прояснить в первую очередь, — с напускной строгостью сказал Скримджер, а сам, тайком, наконец оправил ворот рубашки. — Что ты делаешь в Хогсмиде поздно вечером одна?

— Мне уже тринадцать, дядя, если ты забыл…

— Я не забыл…

— Но ты не поздравил меня с днём рождения!

И Росаура узрела, как выглядит Руфус Скримджер, застигнутый врасплох. И первым, что она произнесла с тех пор, как потеряла дар речи, был сдавленный смешок.

— Ой! Ой… — ахнула Фанни, обратив, наконец, внимание на Росауру. Секунда, две, три понадобилось, чтобы в раскрасневшейся, простоволосой и, чего греха таить, поддатой ведьмочке признать свою школьную учительницу. — Что... Профессор Вэйл!.. Ну ничего се... То есть, добрый вечер, мэм! А вы тут… А вы знакомы с дядей Руфусом?!

Счастью милой Фанни не было предела. Росаура же снова будто язык проглотила, гадая, какую степень знакомства между ней и «дядей Руфусом» милая Фанни успела засвидетельствовать.

— Мы здесь по делу, Фанни, — как бывалый шпион, Скримджер держал хорошую мину при плохой игре, — я консультирую профессора Вэйл насчёт вашей учебной программы.

При этом он так сурово поглядел на девочку, что любая бы на её месте провалилась сквозь землю, но Фанни, верно, не была бы в родстве со Скримджером, чтобы так просто сдаться. Тогда Скримджер дожал:

— И ты до сих пор и не ответила мне, что делаешь вне школы так поздно одна.

— Сегодня студентам дали выходной, — проговорила Росаура, подавив тяжкий вздох. — Я совсем забыла… — и заключила про себя: «Как ещё вышло, что на нас не пришла попялиться добрая половина школы…»

— А мне уже тринадцать, дядя, мне можно! — подхватила Фанни, блеснув своими весёлыми глазами. — Вообще-то, это моя первая вылазка в Хогсмид! И это так здорово! Мы с Элен с самого утра пошли, всё тут облазили, так круто, «Сахарное королевство» просто улёт, дядя, ты хочешь лакричных червей?

И она поднесла Руфусу под нос кулёк с извивающимися гадкими сладостями. Скримджер не шелохнулся. Фанни не смутилась и закинула себе горсть червяков за щёку.

— …я хотела в Визжащую хижину забраться, но Элен струсила, а там дождь пошёл, ну мы зашли в «Три метлы», а там яблоку негде упасть, старшекурсники как гуси гогочут, мы отвоевали столик, но они нас согнали, я с одним слизеринцем почти подралась, ух! — Росаура заметила, как Фанни всё поглядывает на Руфуса, жадно ловя реакцию на рассказы о её подвигах. — Элен меня всё удержать пыталась, ну она же трусиха, и даже рукав мне вон порвала, ну мы поссорились, а я сказала, что не нужны мне эти «Три метлы», разве в Хогсмиде больше посидеть негде, но потом мы, кажется, чуть-чуть потерялись, Элен опять испугалась, а там дождь совсем полил, и даже вроде гроза, дядя, ты слышал как гром…

— Нет, не слышал.

— …ну вот, она туда, я сюда, думала, совсем промокну до нитки, и…

— Да с тебя как с гуся вода, — вдруг повеселел Скримджер.

Фанни, дождавшись его усмешки, вознеслась на седьмое небо. И в честь этого плюхнулась на стул напротив, скинув промокшую мантию.

— Я бы сейчас буйвола съела.

— Готов собственноручно загнать для тебя слона, Фиона О’Фаррелл, лишь бы ты замолчала хоть на минуту.

О’Фаррелл, теперь Росаура вспомнила. Третий курс, Гриффиндор. Их шебутная группа стояла в паре с ершистыми слизеринцами, и в четверг они довели её до очередного нервного срыва, устроив драку, причём самым вопиющим маггловским способом: лупили друг друга портфелями и швырялись пузырьками чернил как гранатами… Установить иную причину драки, помимо кровной вражды, не представлялось возможным. Златогривая Фиона О’Фаррелл, припомнила Росаура, выделялась тем, что подбадривала своих одноклассников пронзительным боевым кличем, от которого потом час звенело в ушах.

И сейчас звенело. Росаура всё ещё не могла вполне прийти в себя, но обнаружила, что компанию им теперь беззастенчиво составляет тринадцатилетняя словоохотливая девочка, которая успевает произносить по десять слов в три секунды, уминая за обе щёки хаггис с клапшотом, и не отрывает восторженного, лучистого взгляда от Руфуса Скримджера. Возможно ли было предположить, что кто-то способен глядеть на этого человека с таким чувством? Сама Росаура всё никак не могла заставить себя посмотреть на него.

Прежде всего, это было бы неудобно: до того близко он сидел к ней, и отодвинуться было решительно некуда, и то, как они сидели в уголке, соприкасаясь под столом коленями, совсем не отвечало решительному заявлению Скримджера, что у них тут, понимаете ли, деловая встреча по вопросам учебной программы… Росаура спрашивала себя, почему она всё ещё здесь, ведь самое время извиниться, воспользоваться моментом и оставить неожиданных родственников за приятной беседой, а самой улизнуть и сохранить хоть каплю достоинства… Но беда была в том, что платье её всё ещё было расстёгнуто, и подняться с места, не пережив конфуз, не представлялось возможным — по крайней мере, воспалённое сознание Росауры, изрядно разбережённое ежевичным вином, обрисовывало ситуацию как патовую. Более того, Скримджер сидел на значительной части её плаща, части, в которой располагался карман с палочкой, чтобы можно было хоть с помощью волшебства как-то поправить положение…

Но спустя какое-то время паника, стыд и замешательство отступили на второй план, покуда Росаура, замерев в своём углу тише мыши (и стараясь не думать о руке Руфуса, которую он, если бы захотел, в любой момент мог бы хоть по ошибке положить не на своё бедро, а на её), наблюдала удивительную картину, от которой сердце её точно в меду купалось: Руфус Скримджер сидел, расслабившись, перешучивался, пусть и устало, со своей племянницей!.. Росаура со стыдом осознала, что и не задумывалась, есть ли у Скримджера семья. Но, впрочем, не вёл ли он себя так, будто её и не было?.. Если и так, то в этот дождливый вечер на окраине Хогсмида Росауре открывалось нечто совершенно новое.

— …Как там твоя мама?

— Ты мог бы сам у неё спросить!

— Я спрашиваю у тебя.

Холодная игла грусти чуть кольнула сердце Росауры в тот миг, тогда как Фанни обиженно подперла щёку рукой.

— Да мама всё переживает, как на следующий год Коннору в Хогвартс ехать. Она же меня не хотела пускать! Мы с ней не разговаривали. Я вообще-то в любом случае бы сбежала, у меня был собран мешок на случай, если меня посадят под замок, — с гордостью рассказала Фанни. — Но мама пришла мириться, и… Да я не знаю, почему она так! Всё места себе не находит и Коннора пугает. А я ей сказала, мама, зачем ты боишься, ведь дядя Руфус самый настоящий мракоборец, он нас всегда защитит!

Отчего-то Росаура не хотела видеть лица Скримджера в ту секунду.

— Дядя, ты ведь сражаешься с ними… — понизив голос, говорила Фанни, — ну, с Пожирателями? Взаправду?

— Понарошку, — ровно отвечал Скримджер.

Фанни откинулась на спинку стула в необычайном волнении.

— Я всем говорю, какой ты храбрый! — воскликнула она. — А этой гадине Летти Яксли я весной чуть волосы не выдрала, когда она стала говорить, что вот, мракоборцы слабаки, и вообще вас всех Сам-Знаешь-Кто щёлкнет пальцем и в порошок сотрёт, а я ей говорю, так чего ж он не щёлкнет, может, у него вообще пальцев нет, как и носа?

Скримджер хотел что-то сказать, но Фанни самозабвенно завершила:

— Я ей говорю, все эти чёрнобалахончики ваши — клоуны, потому что сколько лет прошло, а они только и могут, что вытворять всякие мерзости, а мракоборцы всё равно их одолеют, потому что они храбрые…

— Ты бы ещё сказала, Фанни, потому что «герои всегда побеждают злодеев», — обронил Скримджер. — Речь не о храбрости и не о геройстве. Это такая служба, и надо исполнять ее добросовестно. Это так с любой обязанностью вообще. Твоя, например, сейчас — хорошо учиться и не доводить учителей до припадка.

— А я учусь! — заулыбалась Фанни. — Я помню, ты говорил, чтобы стать мракоборцем, надо самые лучшие отметки получать. Особенно по Защите. Профессор Вэйл, — подалась Фанни к Росауре, — вы же будете нас учить так, чтобы мы смогли стать мракоборцами?

— До тех пор, пока вы ведёте себя как шайка разбойников, вряд ли, — Росаура искренне желала бы перевести всё в шутку, но тут Скримджер резко сказал:

— Тебе нечего делать в мракоборцах, Фиона. Забудь об этом и просто постарайся… стать хорошим человеком, раз уж на то пошло.

Фанни глядела на него во все глаза, встревоженная неожиданной отповедью. А Скримджер поглядел на свой пустой стакан, кратко извинился и отошёл. Фанни угрюмо подперла голову рукой.

— Это что, значит, я не хороший человек?

Росаура тяжело вздохнула.

— Ваш дядя не так выразился. Он имеет в виду, что это очень опасная работа.

— Так что, он думает, я не храбрая? — разгневалась Фанни.

— Ни один взрослый не пожелает ребёнку, чтобы тот стал добровольно подвергать себя опасности.

— Ну, — чуть подумав, протянула Фанни, — да, бабушка, правда, очень о нём переживает. Наверное, ей тоже не нравится, что дядя Руфус — мракоборец. Но ещё больше ей не нравится, что он совсем нас не навещает. Мама говорит, он «не хочет ставить нас под удар», но мы с Коннором считаем, что она сама не думает, что это правильно. Какой смысл бороться со злом, если забываешь тех, ради кого ты борешься?

— Он помнит о вас всегда, я не сомневаюсь! — воскликнула Росаура.

— Почему тогда он никогда не приходит и не пишет? Мама говорит, он хочет, чтоб мы про него забыли, но это так глупо, он что, обиделся на нас за что-то?..

— Сейчас тебе сложно понять… Думаю, он грустит не меньше, чем вы. А насчёт будущей профессии, ты ещё не раз успеешь передумать. Чем больше вы будете учиться, тем шире будет ваш кругозор, и вы, может, захотите стать квиддичистом, или зельеваром, или целителем, или журналистом, а, может, учителем…

Фанни с интересом поглядела на Росауру.

— А вы, мэм, всегда хотели стать учителем?

— Да, — улыбнулась Росаура. — Я как попала в Хогвартс впервые… Хотя, на самом деле, я захотела стать учителем ещё раньше. Мой папа — он тоже профессор, только в маггловском университете, в Оксфорде. Когда я была маленькой, мы жили прямо там, рядом с его колледжем, и он порой приводил меня сидеть тихонько на его семинарах. Он, конечно, сильно рисковал, но брал с меня слово вести себя тихо и не чудить — и еще перекрещивал — и все обходилось, пусть мама дико переживала. А для меня это были счастливейшие часы. Я смотрела на него и понимала, что хочу так же, говорить с учениками о том, что нам интересно, помогать им что-то узнать, и самой узнавать ещё больше благодаря беседам с ними…

— Мой папа работает консультантом ирландской команды по квиддичу, — заскучав, Фанни, как и всякий непоседливый ребёнок, предпочла заговорить о себе. — Раньше он был ловцом, но у него начались проблемы со зрением, и ему пришлось уйти из спорта. Он из-за этого очень много грустил. А мама не работает, она с Коннором и следит за хозяйством. Дядя Дугалл работает в ирландском заповеднике фейри, это интересно, но… Какая разница, если дядя Руфус — мракоборец? Это ведь так круто! О нём даже в газетах иногда пишут! У бабушки есть альбом с вырезками… Кстати, дедушка, кажется, нигде не работал, у него просто было много денег…

— И вообще он лепрекон.

Это вернулся Скримджер. Взял стул от другого столика и угрюмо уселся по третью сторону между Росаурой и Фанни. Та, совсем забыв свою обиду, в восторге, что дядя подсел к ней ближе, обернулась к нему с безотчётной радостью:

— Мы вспоминаем, кто кем работает. У неё папа тоже профессор, представляешь!

— Не «у неё», а "у профессора Вэйл".

Скримджер машинально достал пачку сигарет и уже было зажал меж зубов одну, как краем глаза заметил, что от восхищения Фанни близка к потере сознания. Вероятно, ему большого труда стоило не выругаться вслух — а сигарету он смял в кулаке.

— Маггловские… — в восторге прошептала Фанни, едва дыша.

Скримджер одарил её взглядом, что оставалось гадать, как от неё горстка пепла не осталась, но Росаура знала: восхищение девочки его устыдило, а может, даже расстроило. Это странное чувство прорвалось в усталом жесте, когда он опёрся подбородком о кулак и прикрыл глаза. Фанни догадалась поубавить свои восторги и пару секунд в неловкости помялась на стуле, но тут же нашлась, расплылась в улыбке:

— Дядя, расскажи, а твой папа кем был?

Росаура на миг смешалась, зачем Фанни спрашивает об отце Скримджера, если только что упомянула, что её дедушка мог позволить себе никем не работать, но ответ удивил её совершенно:

— Он был офицер королевских ВВС.

И Росаура, и Фанни затаили дыхание. Взгляд Скримджера был устремлён куда-то очень далеко.

— Что значит, офицер королевских…

— Это значит, он был пилотом, — тихо сказала Росаура. — Управлял военным самолётом.

— Ух-ты! — воскликнула Фанни. — Это же так страшно, когда ты в воздухе в этой железной штуковине… Как в клетке! Не то что метла…

— На метле не повоюешь, — усмехнулся Скримджер, и Росауре показалось, что в голосе его что-то слегка дребезжало. — Ты же знаешь, Фанни, у магглов оружие куда более громоздкое, чем у нас, им в эту железную клетушку, как ты выразилась, прежде чем запустить туда пилота, нужно напихать побольше взрывчатки, бомб всяких, ещё пулемёт присобачить, и тогда это для дела сгодится. И уж наверняка дельце выгорит, если пустить самолёт на таран, когда патроны все кончатся и бак шальная пуля пробьёт. У магглов война, знаешь ли, не по взмаху волшебной палочки, — и он сухо рассмеялся, но Росауре сделалось тревожно. Она кинула беспокойный взгляд на початый стакан у его локтя.

Фанни же отмахнулась от непонятных слов как от мухи и с детским упорством докопаться до сути вернулась к предмету, что теперь всецело занимал её воображение:

— А я всегда хотела спросить… Ну, в смысле, как же твой папа познакомился с бабушкой, если она уже была женой дедушки?

— Она тогда ещё не была «женой дедушки», вот в чём штука, Фанни. И мамы твоей ещё тогда и в помине не было, и дяди Дугалла, и тёти Мерил… — Скримджер наклонился поближе к Фанни, уперев оба локтя на стол, точно передразнивая детское любопытство: — Твоя бабушка познакомилась с моим отцом, пилотом военного самолёта, когда он был на побывке в Лондоне, в сорок четвёртом. Война вроде бы уже заканчивалась, но всё равно конца края было не видать. Через пару дней его снова отозвали на фронт. Вот и вся история.

Фанни, казалось, и не слышала сухой горечи в незамысловатых словах, только глаза её разгорались всё больше в неподдельном интересе.

— Ну? Как это, «вот и вся история»! А что потом?

— А потом твоя бабушка стала женой твоего дедушки. Лет через пять. И совсем разучилась готовить хаггис. Ты долго ещё будешь сопли по нему размазывать?

Фанни возмущённо показала язык, но к хаггису вернулась с воодушевлением. По взгляду её можно было понять, что мыслями она унеслась далеко, в поднебесье, где парит начинённый взрывчаткой самолёт королевских ВВС, и пилот заперт в нём, точно в клетке.

— Странно… — Росауре казалось, она этого и вслух не произнесла, но под пристальным взглядом Скримджера ей стало не по себе. Залившись краской, она пробормотала: — Просто, мне казалось, что я слышала о каком-то Скримджере, который в начале века был директором Хогвартса…

— И могла слышать о Скримджере, который был неплохой охотник и понаписал всяких книг о квиддиче, когда бладжер ему колено выбил. Всё верно, Скримджеры — волшебники с давней историей. Мой дед очень переживал, что линия пресечётся на моей матери, когда она всё-таки выйдет замуж, и усыновил меня. А про отца мне известно лишь имя, Малькольм.

Росаура потупилась: свеча, догорая, рябила так, что щипало в глазах.

— А у бабушки есть его фотография? — спросила Фанни.

— Я тоже у неё когда-то спрашивал. Но она сказала, что это без надобности — я вышел очень на него похожим.

— Так вот почему бабушка постоянно говорит тебе, чтоб ты постригся!..

Фанни с озорством потянулась дёрнуть Скримджера за длинную прядь, и тут произошло мимолетное, но тягостное: он перехватил её руку, да так резко, что Фанни чуть вскрикнула. В следующую секунду он уже отпустил её, а во взгляде проступило осознание… и убийственный стыд, лишь на миг, пока в глазах Фанни горел испуг — а у Росауры от неожиданности дыхание оборвалось. И всё никак не шло уже от жалости к нему, человеку, которого жизнь надрессировала в любом прикосновении предчувствовать опасность.

— Никогда не делай так, — тихо сказал Скримджер Фанни.

Росаура прикрыла глаза. Глупо было надеяться, что он просто извинится. Вместо него это пришлось сделать Фанни:

— И-извини… — пробормотала она в полнейшей растерянности.

Скримджер с тяжелым вздохом провёл рукой по лицу.

— Это не…

— Я поняла, — резко перебила Фанни и натужно улыбнулась. — Просто… ты, дядя, никогда ничего такого не рассказывал! Ну, про себя.

— И не расскажу.

Над ними звенела нехорошая тишина. Фанни пришлось неуверенно рассмеяться, а им — сделать вид, будто и вправду вышло смешно. Только на самом деле было почти невыносимо. И Росаура призвала на помощь всю свою светскую выучку, которую внушала ей матушка.

— Освежевали слона, мисс? — кивнула она на грязную тарелку под носом Фанни с лукавым смешком, а про себя молилась: «Ну же, девочка, подыграй мне, давай поможем ему и сделаем вид, будто всё хорошо и этот вечер никак невозможно испортить!». Фанни мгновенно уловила её ловкий ход — и расплылась в хитрющей улыбке.

— С кожей и бивнями! Только пить теперь хочется!

И красноречиво поглядела на дядю. Тот всё ещё глядел в одну точку перед собой и бросил лишь:

— Попей.

— Дядя, слушай…

— Морс будешь?

— Дядя… — Фанни совсем уж походила на лисицу, склонив свою белокурую голову набок и лукаво стреляя тёмными глазищами, будто подкрадываясь к Скримджеру по краю стола, — знаешь, мы вот зашли когда в «Три Метлы»…

— Обломали зубы о слизеринские задницы, прискорбно.

— Да это всё из-за Элен… Слушай, дядя, там в «Трёх Метлах» все брали себе такое… сливочное пиво…

Взгляд Фанни говорил сразу на всех языках человеческих. Скримджер остался к ним глух. И Фанни пошла на таран:

— Дядя, ну пожалуйста!

— Что?

— Ну возьми!

— Что — возьми?

— Возьми мне сливочного пива!

— Нет.

— Ну дядя! Пожалуйста!

— В «Трёх Метлах» чего сама не взяла?

Фанни чуть сникла.

— Нам не продали.

— Вам не продали — а мне продадут?

— Ну ты же взрослый!

— А ты нет. Вот тебе и ответ.

— Дядя, ну… ну за встречу!

— Нет.

— Мама мне летом вино давала попробовать!

— Это на совести твоей мамы. Нет.

— Я никому не скажу! Это будет наша маленькая тайна…

— Держи карман шире. Нет.

— Ну вот, у меня даже деньги есть, ну просто возьми!

— В законе, О’Фаррелл, это называется «дача взятки должностному лицу».

— Не будь таким вредным! Ну возьми! — Фанни надулась под ледяным взглядом Скримджера, но тут углядела лазейку: — И я прощу тебе, что ты не поздравил меня с днём рождения!

Скримджер оценил запрещённый приём.

— Торгуешь индульгенциями.

Фанни, уверенная в успехе, напустила на себя надменный вид. Скримджер пожал плечами и достал кошелёк. Выудил оттуда серебряный сикль. Под торжествующий взгляд Фанни положил монетку на поднос и произнёс:

— Шоколадное молоко.

Монетка исчезла, и на подносе возник высокий стакан, украшенный взбитыми сливками и розовой ягодкой.

Последующие полчаса Фанни лакомилась, совмещая сокрушенные стоны с довольным урчанием.

— Уже так поздно! — опомнилась Росаура. — Фанни… мисс О’Фаррелл, вам нужно быть в гостиной вашего факультета до отбоя!

У Росауры зубы скрипели, когда она будто со стороны услышала свой обеспокоенный голос. Как наседка, ей-Богу… Вот по щелчку пальцев — и сразу этот учительский тон…

К счастью, Руфус Скримджер тоже страдал от излишнего профессионализма.

— Подъём, — скомандывал он. — Выйдем сейчас, глядишь, и успеем.

— А давайте не будем, — заулыбалась Фанни, растекаясь по столу блаженной лужицей, — а давайте мы опоздаем, и тогда придёт профессор Макгонагалл, и ты, дядя, с ней поздороваешься…

— Вставай.

— Ты же говорил, что ты у неё учился!

— Было дело.

— А ты был в неё влюблён?

Лицо Скримджера приобрело странноватый оттенок, а его брови изогнулись так, будто он пытался разобрать на слух русалочий язык.

— Тебе точно уже исполнилось тринадцать лет?

— Именно этот вопрос и есть тому лучшее доказательство, — вздохнула Росаура.

А позже, когда они уже брели под дождём в сторону школы, Руфус склонился к Росауре и сказал на ухо:

— Между прочим, было дело.

Росауре очень пригодилась матушкина выучка, чтобы не поскользнуться на ровном месте.

— Вот как, — только и смогла она сказать.

Руфус то ли забавлялся, то ли, черт его разберёт, исповедовался:

— Ну а что? Когда мы выпускались, ей ещё тридцати не было! К тому же, мы с ней земляки…

— Вот как! — Росаура помолчала, Руфус тоже помолчал, Фанни уныло месила осеннюю грязь.

— Значит, нашли общий язык? — обронила Росаура.

— Вроде того.

— Значит… — Росаура осеклась, покосившись на Фанни. А потом её точно бес под ребро толкнул, и она прошептала Руфусу на ухо: — Значит, у тебя глаз на молоденьких учительниц давно намётан?

Он лишь обернулся, чуть усмехнулся, а в глазах сверкнуло что-то почти мальчишеское, задорное и вместе с тем — хищное, чертовски опасное.

— Вкус.

Конечно, они думали об одном. О его губах на её шее.

Но просто так Росаура не собиралась этого оставлять, тем более — позволять ему почувствовать лёгкую победу. Она усмехнулась и отвела взгляд к дождливым небесам:

— Прекрасно понимаю старушку Минерву. Выпускники-то все как на подбор. А когда тебе ещё нет и двадцати пяти…

Она не спешила бросить на него хотя бы мимолётный взгляд, но знала: то, что горит глубоко в его груди, у зверей вырывается наружу рычанием.

Но он оказался слишком ответственным дядей, чтобы пугать свою племянницу, которая уже повисла у него на локте.

Как часто бывает после долгого дня и плотного ужина, на обратной дороге им сопутствовало молчание. Каждый ушёл в свои мысли, больше глядя под ноги, что утопали в грязи и осенних листьях, а не на усталые спины спутников, и медленно в души их затекала печаль неизбежной разлуки.

У ворот Фанни взбодрилась и с отчаянием вцепилась в мантию Скримджера.

— Пожалуйста, пообещай, что приедешь на день рождения Коннора!

— Я постараюсь.

— Пообещай!

Скримджер промолчал, а потом сказал:

— Сигареты, О’Фаррелл.

Фанни только рот раскрыла, а Скримджер требовательно выставил ей перед носом ладонь. Фанни закусила губу и замотала головой, но тут пачка дешёвых маггловских сигарет сама собой вылетела из кармана её мантии в руку непреклонного дяди.

— Чёрт, дядя!

— Надеюсь, что всё-таки нет.

— Это же был мой трофей!

— Ты всерьез решила, что сможешь обокрасть мракоборца?

— Но ведь у меня почти получилось! Просто ты вредный.

— Внимательный.

— Занудный.

— Вот и поговорили.

— Ну дядя, ну подари их мне на память! Ты все ещё должен мне подарок на день рождения! Просто пачку! Ты не думай, я не курю!

— Если бы я думал, что ты куришь, разговор был бы другой.

— Но был бы! — в отчаянном веселье воскликнула Фанни.

Скримджер обернулся к Росуре, но она не различила, каким был его взгляд.

— Проводите её до дверей гриффиндорской гостиной, профессор.

— Конечно, сэр.

— Ну хотя бы напиши маме! — воскликнула Фанни.

— Может быть, — с заминкой ответил Скримджер. — Только ты ей ничего не пиши. И бабушке. Не надо их лишний раз волновать. Я сам.

Фанни нахмурилась.

— Честно?

— Беги уже.

И чуть позже Росаура, подталкивая Фанни по крутой дорожке к древнему замку, запретила себе оборачиваться. Ей не хотелось смотреть, как Руфус Скримджер с лёгким хлопком исчезает в дождливой мгле. Не теперь, когда она увидела, как он улыбается, когда искренне радуется.