Шэнь Юань знал, что этот Новый год проведёт один.

В квартире брата, как раз подходящей для двух человек, но слишком большой и слишком пустой для одного. Та из комнат, которую занимал Шэнь Цзю, так и стоит нетронутой. Шэнь Юань ни разу не заходил в неё. Ни разу даже там не убирался. Наверное, все вещи уже давно покрылись чуть ли не сантиметровым слоем пыли, но он просто не может заставить себя зайти в это законсервированное, заформалиненное во времени пространство.

Вот только зачем, если брата это всё равно не вернёт?

Последние две недели Шэнь Юань был занят тем, что принимал зачёты. Много зачётов. Это отвлекало. Ему нужно было подготовить заново билеты, потому что те, которые делал брат, он по какой-то мистической причине не смог найти. Даты шли одна за другой, студентов было много, а он, в силу необходимости поддерживать тот самый образ Шэнь-лаоши, не мог не придираться, так что времени это занимало… прилично.

Под конец рабочего дня Шэнь Юань возвращался в квартиру вымотанным. Его хватало только на то, чтобы заказать какую-нибудь еду через доставку — даже не приготовить самому — а потом эту самую еду запихнуть в себя, сходить в душ и лечь спать. Ничего более.

Приступы чаще не стали. Всё так же раз в два дня. Шан Цинхуа говорит, что ци из двух разных источников работает как весьма неплохой стабилизатор, и, в принципе, чисто теоретически, даже может продлить срок существования этого тела. На месяц или на два. Шэнь Юань пока продолжает занятия с Ло Бинхэ, но тот учится быстро, и он не представляет, как будет получать эту самую ци, когда необходимость в подобных уроках отпадёт.

А она отпадёт, похоже, уже скоро, так что ему не стоит надеяться на дополнительное время.

Шэнь Юань, однажды задумавшись, вдруг осознал, почему брат так спокойно относился к собственной скорой смерти. Ведь он сам… тоже может умереть, если его настоящее тело вовремя не найдут, а Шан Цинхуа по какой-либо причине не успеет подготовить новое искусственное. И у него остаётся даже не год. Всего три месяца. Возможно, меньше. А он не чувствует по этому поводу… ничего. Ни страха, ни беспокойства. Ни-че-го.

Шан Цинхуа предполагает, что подобное отношение — защитная реакция психики. Шэнь Юань не разбирается в психологии. И в работе мозга в целом не очень хорош. Он больше ботаник, чем физиолог.

Пару раз Шэнь Юань звонил в полицию, пытаясь узнать, как продвигаются поиски. Ему отвечали довольно уклончиво, но общий смысл он уловил прекрасно: никак. Нет следов. Не могут они ничего найти. Куда так хорошо мог спрятаться Бин Гэ, что уже три месяца никаких результатов? Не сквозь землю же он в Диюй провалился. Хотя ему стоило бы. Шэнь Юань лишь надеется, что его тело нужно Бин Гэ живым. Что ему ещё осталось, куда возвращаться.

Будет весьма плачевно, если полиция в итоге найдёт труп. Полуразложившийся, изъеденный червями и прочими редуцентами труп. Что он тогда будет делать, вечно скакать по новым и новым телам? Или просто последует примеру брата?

И почему его это совсем не пугает?

Он тоже настолько устал от жизни?

За несколько дней до Нового года до него дошла информация, что один из студентов, тот самый Вэнь Чао с самомнением куда большим, чем заклинательские навыки, был осуждён за довольно тяжёлое преступление. Отравил опасным ядом, действующим на меридианы, Вэй Усяня. К счастью, без летального исхода. Похоже, Вэй Усяню вообще в этом семестре «везёт» на различные яды: сначала укус твари, теперь это.

Какое-то время Шэнь Юань провёл в мыслях о том, что хоть бы Вэнь Чао не пришло в голову потом поступить как Бин Гэ. Начать мстить за то, что оказался за решёткой. Месть тянет за собой трагедии. Шэнь Юань никогда и никому не пожелал бы оказаться на собственном месте. Не пожелал бы пережить ничего из того, что свалилось на него за последние два года.

Тридцать первое число становится проклятием.

Потому что тридцать первого числа ему не на что отвлекаться.

Стоит Шэнь Юаню на автомате проснуться в семь утра — и он уже чувствует себя разбитым. В первое мгновение его мозг подрывается в страхе, что он проспал и опаздывает на свои же пары. Но потом Шэнь Юань, судорожно схватив телефон с тумбочки, смотрит на дату, выдыхает… и ложится спать дальше. Просто заворачивается в одеяло почти с головой и погружается обратно в зыбкий утренний мрак комнаты, окутывающий постель.

Чем больше он будет спать, тем быстрее пройдёт день. Он так делает каждые выходные, чтобы как можно больше сократить их. До всего нескольких часов, в идеале.

Второй раз он просыпается уже за полдень. Цифры на экране показывают второй час дня. И, странно, но дальше спать ему не хочется. Шэнь Юань бесконечно долго и бессмысленно смотрит в потолок, который помнит наизусть, зачем-то задерживает взгляд на участке отслоившейся краски в одном углу, на маленьком, бросающемся в глаза тёмно-сером пятнышке среди светло-зелёного. Прямо как тот очаг гниения в его груди, который похож на плохо сделанную татуировку.

Похоже, он не уснёт, даже если очень сильно пожелает этого. Придётся вставать и заниматься… ничем? В выходные у него хотя бы есть дела. Подготовить задания для студентов, написать какие-то отчёты, если они имеются, проверить электронное домашнее задание у отдельных групп. Но сейчас, в праздничные дни, когда он сдал все ведомости и заполнил все документы, в дни, когда нужно только отдыхать и радоваться свободному времени, он просто не знает, чем себя занять.

В конце концов, у него нет больше поводов для радости. Вся его жизнь превратилась в один сплошной спектакль, где он и актёр, и режиссёр одновременно, вот только сценариста нигде не видно на горизонте, и никто не знает, что написано на следующей странице. Он ненастоящий. Фальшивка. Он запутался, где начинается граница между Шэнь Юанем и Шэнь Цзю и существует ли она вообще. Когда ему не нужно прятаться, когда можно вести себя, как обычно, он… теряется.

У него точно получится вернуться к нормальной жизни, когда полиция закончит поиски?

Или к тому времени он настолько потеряет себя, что не сумеет этого сделать? И продолжит изображать брата, которого уже не надо будет изображать?

Умывшись, заправив постель и быстро позавтракав (или пообедав) остатками вчерашнего ужина, Шэнь Юань принимается убираться в квартире. Со всей тщательностью, медленно, растягивая время. Включает музыку, отключает мозг, чтобы ни о чём не думать. Он по-прежнему не трогает комнату брата. Даже не открывает её, оставляя там, вместе с пылью и застоявшимся воздухом, часть своей боли и спрятанных в стеклянный, плотно закупоренный флакон воспоминаний.

Рано или поздно стекло бьётся. Даже самое прочное. Рано или поздно приходится вытащить пробку. Но это случится не сейчас.

Шэнь Юань не очень отчётливо помнит, когда именно закончил уборку: мозг отключился настолько хорошо, что он просто выполнял все действия на автомате, не осознавая их. Чистые рефлексы. И где-то часов в семь он вдруг обнаруживает себя на кухне, стоящим над разделочной доской с ножом в руке и аккуратными кубиками нарезающим ингредиенты для салата. Того, который нравился Шэнь Цзю и который они готовили каждый год вместе вечером тридцать первого декабря.

Его сознание просто активировало программу, которая всегда была привычной в этот день. На протяжении десяти лет — с тех пор, как они съехали из общежития и начали сами снимать квартиру. Брат отказался от ведомственного жилья, которое ему предлагали, как преподавателю. Решил остаться здесь.

Сок помидоров на светлом пластике настолько яркий, что на мгновение кажется похожим на кровь. Глупое сравнение. Разумеется, кровь не такого цвета, не такой консистенции, и вообще метафоры — глупость. Шэнь Юань слышит ворчливый голос брата в голове, выговаривающий ему всё это. Представляет, будто бы он стоит рядом с другой доской, тоже что-то нарезая на ней, закатывает глаза и фыркает на попытки поспорить.

Шэнь Юань выпускает испачканный красным нож из слабых пальцев.

И плачет.

Плачет, опустившись на корточки прямо у разделочного стола, прислонившись лбом к ножке, долго, навзрыд, впервые так сильно и не сдерживаясь за почти три месяца, прошедшие со дня смерти брата. Обычно он очень быстро давил в себе слёзы. Заглушал всхлипы, прикусывая ребро ладони. Нужно было оставаться сильным ради брата, преподнесшего ему такой ценный и такой жестокий дар, нужно было жить его жизнью, дышать его воздухом, говорить его словами, руководствоваться его чувствами.

Шэнь Цзю ведь не плакал, даже когда ему было катастрофически больно. Он и закричать себе позволил лишь единожды. Шэнь Юань ведь… не хуже, правда?

Но в этот самый момент, в эту секунду он не выдерживает. Шэнь Юань устал, просто устал, и в нём накопилось слишком много слёз, они как комок, застрявший в груди и мешающий дышать. Нужна была единственная последняя капля, чтобы чаша переполнилась. Он один. Совершенно один в пустой холодной квартире, и ему не с кем разделить салат, который он зачем-то так старательно нарезает.

Он плачет, не в силах остановиться, наверное, около часа. По брату, по себе, по собственным невовремя и неправильно принятым решениям, которые не остановили, не предотвратили его смерть. Глаза, опухшие, воспалённые, ощущаются так, словно в них насыпали тонну песка и вдобавок высушили, моргать почти больно, а держать их открытыми — ещё хуже. Нос заложен и забит слизью, кожа на лице стянута из-за бесконечной солёной влаги.

И легче не то чтобы стало.

Минут через десять нос немного раскладывает, но Шэнь Юань всё равно чувствует себя вымотанным, высосанным до дна. Однако зачем-то заставляет свою спину выпрямиться, а свои руки — дорезать салат. По привычке — на двоих. Наверное, половину придётся выбросить. Или доесть завтра. В холодильнике ничего более существенного не осталось, поэтому приходится снова заказать доставку, чтоб хотя бы поужинать — о каком-то праздничном столе и речи не идёт. Хорошо, что они работают даже сегодня и даже в такое позднее время.

Чтобы выйти к курьеру, приходится набросить «вуаль». Шэнь Юань представляет, насколько «прекрасно» сейчас выглядит, даже в зеркало смотреть никакого желания нет. Использование духовных сил отзывается болезненным жжением в груди, там, где возник очаг гниения. Он ведь… он не был сегодня у Шан Цинхуа. Снова пропустил сеанс вливания ци. В скором времени у него непременно должен случиться приступ, и, наверное, он будет таким же сильным, как тогда, в пещере.

Позвонить и попросить приехать?

Нет. Шан Цинхуа, в отличие от него, проводит время с семьёй, с родителями и младшей сестрой. Сейчас они наверняка заканчивают последние приготовления, накрывают на стол, ему хорошо и весело. Шэнь Юань не будет отвлекать. Может, оно и к лучшему, если приступ добьёт его.

Время почти десять, когда Шэнь Юань, игнорируя боль в груди и слабость, садится за стол. И ощущает себя безвольным куском желе. Открывает контейнер с едой, наливает вино, которое давно уже стоит нетронутое в шкафу. Невольно представляет сидящего напротив брата — он всегда ворчал, что ненавидит алкоголь, и едва-едва отпивал один глоточек. «Только ради тебя и этого бесполезного праздника, а-Юань».

Слёз больше нет. Они кончились, и глаза, сухие, жжёт, а Шэнь Юаню слишком не хочется вставать, чтобы сходить в комнату за увлажняющими каплями. Он мотает головой, отгоняя непрошенное видение. Телефон вибрирует от уведомлений, которые приходят одно за другим. В группе университета что-то понаписали. Наверное, поздравления с грядущим праздником. Шэнь Юань не будет читать. Ему это не нужно.

Он залпом опрокидывает в себя вино ещё до того, как успел начать есть. От этого легче тоже не становится. Только горчит во рту, и волна жара вкупе с лёгким головокружением на мгновение подкатывает к голове.

Это худший Новый год за всю его жизнь.

Звонок в дверь сначала кажется галлюцинацией. Шэнь Юань уже старательно впихивает в себя салат, не чувствуя ни запаха, ни вкуса, когда раздаётся характерная трель. Он игнорирует. Она повторяется. Потом ещё раз. И ещё. Шэнь Юань удивлённо вскидывает голову и заставляет себя подняться со стула, заставляет шаркающей походкой пройти в коридор, снова накидывая «вуаль». Он ведь больше ничего не заказывал. Кто может явиться к нему на порог в такое время, да ещё так настойчиво звонить?

За дверью обнаруживается Ло Бинхэ.

Раскрасневшийся от холода, со сбившейся набок шапкой и выглядывающими из-под неё влажными от снега волнистыми прядями, неловко прижимающий к себе какой-то пакет. Он переминается с ноги на ногу, опустив взгляд и уже успев натоптать на коврике за порогом небольшую лужицу. Шэнь Юань едва сдерживается, чтобы не открыть от изумления рот. И невольно радуется, что выглядит более-менее прилично: ему хватило мозгов перед приходом курьера надеть чистую рубашку (зелёную, как и все остальные) и чёрные джинсы.

Конечно, джинсы — не та одежда, которую стал бы носить его брат, но уже поздно что-то менять.

Ло Бинхэ, пробормотав тихое «здравствуйте», продолжает мяться на пороге, а Шэнь Юань, глупо держа дверь наполовину открытой с застывшими на ручке пальцами, сверлит его пристальным взглядом. И ничего не понимает. С чего вдруг этот мальчишка решил прийти к нему? У него что, других, более важных дел нет?

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Шэнь Юань строго.

— Пришёл поздравить вас с Новым годом, Шэнь-лаоши. Вот, это вам. — Ло Бинхэ протягивает пакет. — Там зелёный чай. Я слышал, вы такой любите.

Шэнь Юань принимает подарок. Растерянно — но приходится изобразить, что придирчиво оглядывает сначала сам пакет, а потом и его содержимое. Действительно зелёный чай. Листовой. Той самой фирмы, которую больше всего предпочитал брат, но которую ему почти никогда не приносили на зачёты и экзамены, потому что стоит одна упаковка достаточно недёшево. Ло Бинхэ купил целых две. Боги, он… зачем? Ему ведь не о чем просить и не нужно заслуживать благосклонность, для чего же…

Он что, в самом деле пришёл просто поздравить? С таким дорогим подарком? Сколько стипендий у него ушло на этот чай?

— Почему ты не с другими студентами? — спрашивает Шэнь Юань, небрежно ставя пакет на тумбочку в прихожей. Хотя, если честно, хочется обращаться с ним, как с сокровищем. — И я стою перед тобой. Ты разговариваешь не с полом. Подними голову.

— Лянь-гэ… то есть, Се Лянь празднует с Хуа Чэном, — объясняет Ло Бинхэ, послушно вскинув взгляд, какой-то испуганный и нервно-взволнованный одновременно. Его губы искусаны и покрыты корочками, посередине нижней — глубокая кровоточащая трещина, которая расходится ещё больше, когда он говорит. — А Не Хуайсан уехал домой на выходные.

— Разве это единственные твои знакомые? Есть одногруппники.

— Мне не нужны одногруппники, — глухо произносит Ло Бинхэ, чуть отведя взгляд, но голову не опустив.

Эта фраза так остро пронизана одиночеством, что Шэнь Юаню становится не по себе. Что-то колет в груди. Уже непонятно, то ли глупое сердце, то ли не менее глупый даньтянь, рядом с которым расположен очаг гниения. По телу всё ещё разливается вялая слабость, хочется сесть, хочется растечься по стулу и двигаться только для того, чтобы заполнить желудок едой. А Ло Бинхэ всё стоит перед ним, немного нахохлившись, и почему-то кажется очень замёрзшим и несчастным.

Согласно образу, Шэнь Юань должен сейчас выпроводить его и закрыть дверь. Даже не так — громко захлопнуть.

Согласно велению собственной души, он не может выгнать обратно на ледяную улицу ребёнка, который так же одинок в этот вечер, как и он, ребёнка, который не придумал ничего лучше, как заявиться на ночь глядя домой к ненавистному всем преподавателю. И неважно, что этому ребёнку уже явно есть восемнадцать.

Шэнь Юань знает госпожу Цзян более чем прекрасно, и она точно ни одного студента не пустит на порог общежития после десяти часов вечера. Если бы он был уверен, что Ло Бинхэ пойдёт к кому-то из своих друзей (он сам так никогда не делал, но прекрасно знает, что многие студенты остаются с ночёвками вне общежития в новогоднюю ночь и возвращаются только утром), то действительно совершенно спокойно захлопнул бы дверь. Но сейчас… нет. У него есть совесть.

— Уже поздно. Комендантский час минул. Пройди, — говорит Шэнь Юань небрежным, холодным тоном. — Твои нежные чувства не оскорбит перспектива встретить Новый год в моей компании?

— Вовсе нет! — тут же заверяет Ло Бинхэ.

Он выглядит странно радостным, когда переступает порог и раздевается, приткнув куртку и ботинки с самого краю, засунув шарф и шапку в рукав. На нём простая, но аккуратная рубашка, которая, видимо, когда-то была ярко-красной, но потускнела со временем от множества стирок. Джинсы, чёрные, почти такие же, как у самого Шэнь Юаня, чуть потёртые на коленях. Светлые, чистые тёплые носки. Ло Бинхэ пытается пригладить волосы, взглянув в зеркало в прихожей, но получается у него не очень.

Шэнь Юань пытается не анализировать происходящее. Ло Бинхэ в этой квартире выглядит чем-то неуместным. Чем-то, чего здесь быть не должно. На самом деле, ни одна из комнат никогда не видела гостей. Довольно забавно, что первым посторонним человеком, которому посчастливилось переступить порог, стал студент, явно думающий, что он не боится Шэнь-лаоши.

На самом деле он просто не знает настоящего Шэнь-лаоши.

Пока Ло Бинхэ моет руки в показанной ему уборной, Шэнь Юань достаёт вторую тарелку и одноразовые палочки, которые непонятно зачем лежат в шкафу. Его не покидает чувство какой-то сюрреалистичности происходящего. За окном темнота, видно, как хлопьями идёт снег, и по полу тянет холодом. Но когда Ло Бинхэ появляется на кухне — маленькой кухне, где вдвоём как раз едва-едва можно уместиться — как будто становится чуть теплее.

— Ешь, — максимально равнодушно произносит Шэнь Юань. И сам берёт палочки в руки.

Ло Бинхэ складывает ладони, как для малого поклона, с негромким «спасибо», а Шэнь Юаню немного неловко.

То есть, нет. Ему много неловко.

Он собирался «праздновать» этот Новый год в одиночестве, оставшись только с мыслями о брате, но теперь перед ним сидит студент, который, очевидно, тоже чувствует себя не совсем в своей тарелке. Послушно ковыряется в салате палочками (слава богам, Шэнь Юань хотя бы сделал что-то на стол, иначе даже предложить было бы нечего), уткнувшись только в еду и аккуратно отправляя в рот кусочек за кусочком.

Но Шэнь Юань совершенно не чувствует в нём страха. Что угодно, но ни капли не страх.

Он снова смотрит на пакет с двумя упаковками дорогущего зелёного чая, который перенёс на кухню и поставил пока на разделочный стол. Пакет, по которому, на самом деле, видно, что не новый. Может быть, и вовсе передаренный. Но чай… Это то единственное, что брат вообще принимал от студентов и коллег, то, что пил просто литрами. Если не считать периода, когда подсел на кофе. Периода, который Шэнь Юань предпочитает не вспоминать.

Ло Бинхэ просто взял и пришёл к нему домой. Просто появился на этой кухне. И принёс чай. Шэнь Юань до сих пор не может поверить, что он действительно потратил столько денег (которых у него явно не то чтобы много) на человека, которого все должны ненавидеть, и это не попытка подкупить, не подношение на зачёт, это просто подарок.

Он настолько бессмертный или бесстрашный? Или он снова путает людей, снова хорошо относится не к тому? Шэнь Юань сделал очень много допущений, и этот мальчишка, очевидно, доверяет ему больше положенного. Но настоящего Шэнь-лаоши уже не существует. И существовать не будет. Наверняка Ло Бинхэ никогда не вёл бы себя так с Шэнь Цзю, наверняка точно так же боялся бы и ненавидел его, как остальные.

Или нет?..

В любом случае, Шэнь Юань просчитался. Шэнь Юань свернул не туда, и вся его актёрская игра покатилась в Диюй.

Почему-то так сложилось, что именно Ло Бинхэ. Скромный, воспитанный, прилежный, он с того самого дня, как Шэнь Юань встал на место брата, импонировал ему. Когда Ло Бинхэ ошибался, хотелось помочь и подсказать. Когда он проявлял рвение, но ему не хватало навыков, хотелось поспособствовать. И вот, к чему это привело. Ло Бинхэ сидит на его кухне и ест приготовленный им салат, словно так и нужно.

Шэнь Юань пытался отталкивать, пытался вести себя ещё более холодно и едко, когда понял, что Ло Бинхэ начинает привязываться к нему. Но, кажется, это не помогло. Наверное, потому что было жаль делать больно мальчишке, не поверившему толком в облик кораллового аспида и не испугавшемуся его, жаль видеть искреннее расстройство на его лице — не ужас, не злость, а именно расстройство. И маска раз за разом трескалась сама собой, не успевая восстанавливаться.

Но Ло Бинхэ ведь привязывается к иллюзии. К ненастоящему. Так нельзя. Он думает, что знает Шэнь Цзю, но на самом деле перед ним лишь мираж. Человека, которого он видит и слышит, никогда не существовало.

Когда Шэнь Юань вернётся в своё тело — а он всё ещё надеется на это — что будет с Ло Бинхэ? Как он отреагирует?

Наверное, плохо.

У Шэнь Юаня два пути. И на первый из них он не ступит, там выросла непреодолимая стена из колючего терновника. Потому что оттолкнуть совсем, особенно после того, как пригласил в дом, уже не сможет. Он не хочет, чтобы Ло Бинхэ чувствовал себя так же, как он сам в тот демонов вечер десятого октября, переступая порог квартиры с болью в груди и импульсивным твёрдым намерением никогда больше не возвращаться и не разговаривать с братом.

Действительно, больше не поговорит.

А второй путь… признаться, что он — это не он. И будь что будет. Если Ло Бинхэ захочет отвернуться от лжеца и станет вести себя так же, как остальные — его право, ему же проще. Если не захочет — хотя бы не испытает боли от якобы «смерти» Шэнь-лаоши, когда она наступит. И, если у него возникнет такое желание, продолжит общаться с настоящим Шэнь Юанем. В его настоящем теле. Как с наставником. Как со старшим товарищем, со старшим... другом?

Боги, да у них же разница в возрасте десять лет, даже если бы их не связывали отношения преподавателя и студента, разве он мог бы?..

И тут Шэнь Юань горько усмехается про себя. Кого он пытается обмануть? Разница в возрасте? Когда он начинал общаться с Бин Гэ, разница в возрасте, хоть и чуть меньшая, его нисколько не смущала. И, конечно, нет никаких гарантий, что Ло Бинхэ не предаст его так же, но… Шэнь Юаню почему-то хочется верить, из-за импульсивности и прямолинейности этого юноши, что он так не поступит.

Вот только как начать?

— Ло Бинхэ, — негромко произносит Шэнь Юань.

— Да, Шэнь-лаоши? — моментально отзывается тот, отрывая взгляд от салата. У него яркие карие глаза. Лучащиеся и внимательные.

Шэнь Юань делает глубокий вдох, как перед погружением в воду. В груди становится больно из-за слишком сильного движения межрёберных мышц, тупая жгучая пульсация в области сердечного даньтяня нарастает. Остаётся надеяться, что приступ не застанет его посередине признания.

— Скажи мне, что такое мимикрия. Ты помнишь?

У Ло Бинхэ на мгновение такой взгляд, как будто он искренне думает, не сошёл ли Шэнь Юань с ума — задавать такие вопросы ни с того ни с сего. Сам Шэнь Юань тоже не особенно гордится своей выдумкой, и он не знает, откуда ему вообще пришла в голову идея начать именно с такой подводки. Может, в нём немного говорит тот бокал вина, который он успел выпить?

— Мимикрия — это сложившаяся в процессе эволюции стратегия, когда один организм имитирует другой, чаще всего в защитных целях, — осторожно отвечает Ло Бинхэ. Строго по выученному.

— Ты можешь привести примеры? — продолжает Шэнь Юань, едва заметно кивнув.

Ло Бинхэ аккуратно кладёт палочки рядом с тарелкой. Он хмурится, явно не понимая, куда катится разговор. Но потом уводит взгляд влево и чуть вверх — вспоминает. Действительно вспоминает. Какой прилежный всё-таки студент, старается ответить на вопрос, даже когда непонятно, зачем вообще этот вопрос нужен. Шэнь Юань ждёт, чувствуя, как по его телу начинает ползти нервный холод.

— Вы говорили про змей на паре, но я, к сожалению, забыл названия видов, — чуть виновато говорит Ло Бинхэ, снова глядя на Шэнь Юаня. — Есть ещё мухи-журчалки, они не опасны, но по окраске имитируют ос.

Шэнь Юань опять удовлетворённо кивает, привычно заигрываясь в преподавателя. Он рад, что на нём сейчас «вуаль», потому что становится тяжело дышать. И он не уверен, что это только от нервов. Нет. Не сейчас. Только не сейчас. Ему нужно ещё немного времени. Холод расползается по груди, а Шэнь Юань сглатывает вязкую слюну, едва не вставшую комом в горле, прежде чем задать следующий вопрос.

— Ло Бинхэ, — говорит он, — на твой взгляд, могут ли люди практиковать мимикрию?

— Да, — уверенный кивок. — Только скорее в психологическом смысле, я полагаю.

— И каким бы было твоё мнение, если бы в твоём окружении появилась такая муха-журчалка?

— Ну, я… — Ло Бинхэ странно мнётся, а потом вдруг вскидывает какой-то очень смелый взгляд. — Я знаю одну.

Шэнь Юань приподнимает бровь. Внешне он пытается оставаться спокойным, но сердце начинает колотиться раза в два быстрее, отдаваясь короткими тупыми ударами прямо в голову, грозя разорвать толчками височные артерии. Знает? Это… один из его одногруппников? Кто-то ещё из преподавателей? Шэнь Юань ведь может быть не единственным, кто играет в мимикрию, да и вряд ли Ло Бинхэ сумел бы копнуть настолько глубоко, наверняка он имеет в виду обычное лицемерие или что-то вроде того…

Ведь так?

Он же не мог уже догадаться?

— Действительно? И как ты к ней относишься? — интересуется Шэнь Юань, едва подавив желание облизнуть резко пересохшие губы.

— Я очень уважаю её, Шэнь-лаоши. И считаю, что не должен осуждать за решение притворяться.

Шэнь Юань внимательно смотрит на него несколько мгновений, понимая, что ничего не понимает. Потом с максимально невозмутимым видом отправляет в рот очередной кусочек овощей из салата (да когда он кончится, он же не на десятерых резал, а всего лишь на двоих). Как теперь от этой фантасмагории перейти к признанию? Он вообще сможет перейти к признанию? Кажется, боль всё нарастает, и ему сильнее перехватывает горло. Почему в этот раз медленнее? Из-за стабилизации двумя разными ци?

— Шэнь-лаоши, — осторожно подаёт голос Ло Бинхэ, — а я могу спросить, почему вы решили стать этой осой?

Шэнь Юань очень не по-преподавательски давится салатом.

Долго откашливается, судорожно хватает ртом воздух, а перепуганный мальчишка застывает напротив, не смея сдвинуться с места, даже чтобы помочь. Шэнь Юаню кажется, что он всё-таки тронулся умом. Ло Бинхэ и правда говорил о нём?! Он в курсе, что Шэнь Юань — не тот, за кого себя выдаёт? Духи его побери, и как давно?

— Простите! — восклицает Ло Бинхэ. — Я не хотел! Если вам не понравилось то, что я сказал, я…

— Откуда ты знаешь? — резко, хрипло спрашивает Шэнь Юань, прерывая его словесный поток. Не может быть, чтобы Шан Цинхуа или Юэ Цинъюань проговорились. Они ведь обещали молчать.

— Я… — Ло Бинхэ нервно сглатывает. — Я случайно услышал ваш разговор с Шан-лаоши после возвращения с практики. Больше никто не в курсе, правда! Я никому не рассказывал! Я бы никогда не рассказал, потому что это важно для вас!

Шэнь Юань трёт горло, которое всё ещё немного першит. Смотрит на Ло Бинхэ, у которого так горячо, так искренне горят глаза, и он весь — одна сплошная эмоция, концентрированная преданность, льющаяся через край.

Внутри как будто ломается стержень. Ломается и разлетается мелкой металлической стружкой. Шэнь Юань ссутуливает плечи, перестав поддерживать идеальную осанку, свойственную брату. Снимает «вуаль», открывая собственное заплаканное лицо — открываясь Ло Бинхэ, слыша с его стороны короткий изумлённый выдох. Больше нечего терять. Больше некуда отступать. А смысл, если этот поразительно смышлёный мальчик уже давно знает, что он — не брат?

— Ты спрашиваешь, почему? — тихо-тихо говорит он, напряжённо смотря на пустой бокал, где до этого было вино. — Потому что оса умерла. Пожертвовала душе мухи-журчалки, которую похитил один очень плохой человек, своё тело, чтобы спасти её. И теперь муха-журчалка притворяется осой, пока похитителя не найдут.

Так легко вдруг говорить аллюзиями. Все эти насекомые вместо людей, словно в баснях и притчах. Они как будто позволяют вытащить намного больше, чем он хотел бы. Шэнь Юань вскидывает на Ло Бинхэ взгляд, даже немного опасаясь того, что может увидеть. Но мальчишка смотрит неожиданно печально и сочувственно. Не так, как Юэ Цинъюань. Он словно понимает намного больше, чем Юэ Цинъюань.

— А что потом? — спрашивает негромко. — Муха-журчалка вернёт свою душу в другое тело, перестанет быть осой и… исчезнет?

Шэнь Юань моргает. Ло Бинхэ выглядит очень грустным. Почему он выглядит таким

грустным?

— А разве кто-то захочет, чтобы она не исчезала? — произносит Шэнь Юань с печальной усмешкой. — Никто ведь не знает, что она не оса, и осу… все ненавидят. Только обрадуются её смерти. А сама по себе муха-журчалка даже на самом деле не имеет права преподавать. Она всего лишь притворщица.

— Нет. Не говорите так. Я… захочу. И узнать вас настоящего тоже захочу. Если… вы позволите, — едва слышно. Ло Бинхэ соскакивает с аллюзий, и это почему-то очень остро врезается в грудь. — И, если ваш брат… вёл себя, как изображаете вы, я не стал бы ненавидеть его. Может, не пришёл бы вот так домой, но ненавидеть бы точно не стал. И радоваться его смерти тем более. Это глупо. И неправильно.

— А почему же ко мне ты пришёл?

— Я… я не знаю, — отвечает Ло Бинхэ, виновато и смущённо потупившись. — На самом деле, я... давно восхищаюсь вами — даже если это образ, даже если вы частично притворяетесь. Как человеком, как заклинателем, как преподавателем. И я просто хотел порадовать вас.

Шэнь Юань снова быстро-быстро моргает, чтобы убрать невольно выступившие слёзы — и когда они успели выступить? Неужели они в принципе не совсем кончились? Ему сложно поверить в услышанное. Восхищаться той сволочью, которую он пытался играть? Тем более как человеком? Он уже не уверен, что Ло Бинхэ не смог бы примерно такие же эмоции испытывать по отношению к настоящему Шэнь-лаоши. У него явно какое-то… особенное восприятие мира.

И, боги, как же его слова пронизывают насквозь. «Узнать вас настоящего тоже захочу». Шэнь Юань немного умирает от этой светлой, яркой, кристальной искренности, ничем незамутнённой. Он думал, что такая возможна только у детей. И ради неё Шэнь Юань, наверное, готов попытаться вспомнить, какой он — настоящий. Каким был без необходимости постоянно поддерживать роль и не понимать, где она заканчивается.

Внутри что-то трескается. Как тонкая скорлупа.

И Шэнь Юань запоздало понимает, что это он не расчувствовался окончательно, а приступ всё-таки накрывает его. Так долго крался, крался — а теперь горло резко пережимает спазмом, и в груди, треснувшей, разломившейся на куски, распускается цветок боли, все лепестки которого сделаны из ножей. Шэнь Юань начинает задыхаться. Судорожно царапает пальцами горло, пытается сделать вдох — и не может. Перед глазами стремительно темнеет.

— Шэнь-лаоши? Шэнь-лаоши!

Он даже не может сказать Ло Бинхэ, чтобы передал ци. Ему больно, больно, больно, он весь трещит по швам и тонет в ледяной панике. Нет. Нет-нет-нет, он не хочет умирать. Только не сейчас, только не после своего признания, только не после такой реакции. Может, и думал об этом несколько часов назад, может, размышлял, что неплохо было бы, но теперь не хочет. Он должен жить. Должен, должен, должен…

Ло Бинхэ понимает, что надо делать, без его указаний. Шэнь Юань сквозь туман, опасно застеливший ускользающее сознание, чувствует, как в лопатки впечатались чужие ладони. И ци, горячая, мощная, искрящаяся, врывается в меридианы бурным концентрированным потоком, попросту сметая боль на своём пути, срезая лепестки отравленного цветка один за другим, заделывая трещины. И вместо стремительно расползающейся гнили приходит облегчение.

Как же хорошо он научился… Их уроки явно не прошли даром.

В глазах медленно светлеет. Дышать легче с каждой секундой. Шэнь Юань, вынырнув в реальность, обнаруживает себя всё ещё сидящим на стуле и опирающимся локтями на стол — только каким-то чудом не испачкал рубашку едой. Он поводит плечами, чуть выпрямляет спину — и Ло Бинхэ, безошибочно считавший знак, убирает ладони. Перемещается, чтобы посмотреть Шэнь Юаню в лицо. Перепуганный, бледный, с огромными глазами, тонкие губы беспокойно поджаты.

Шэнь Юаню жаль, что он заставил его волноваться.

— Шэнь-лаоши… — голос дрожит. — Это какое-то проклятие? Вы больны?

— Нет, — качает головой Шэнь Юань. — Нет, это всего лишь… издержки того, что тело мне не принадлежит. Всё в порядке. Спасибо.

Разумеется, он не может сказать правду.

Ло Бинхэ, кажется, не верит. Вполне возможно, из того подслушанного разговора он уловил и про гниющее тело, но такие подробности Шэнь Юань ему точно рассказывать не собирается. Это потребует лишних подробностей. А он не хочет забивать мальчишке голову лишними подробностями.

Шэнь Юань, снова чувствуя себя сильным и здоровым, даже без малейшего покалывания или жжения, поднимается со стула, чтобы достать из холодильника и разогреть ещё одну порцию из доставки, которую отложил себе на завтра. Всё-таки нехорошо, если Ло Бинхэ обойдётся одним салатом. Кто знает, ужинал ли он. Поднимается, прежде всего чтобы доказать, что с ним всё в порядке, и усадить Ло Бинхэ обратно, умерив немного его тревогу. Такая показательная демонстрация, вроде бы, работает.

Какой же трогательный юноша всё-таки.

Пока еда греется в микроволновке, Шэнь Юань стоит, оперевшись поясницей на разделочный стол и скрестив руки на груди. Часы показывают двенадцатый час, до Нового года осталось совсем немного, и на улице уже кто-то особенно нетерпеливый начинает запускать фейерверки. Раскрывающиеся небесные цветы плохо видно, так как на кухне включен свет, но зато хорошо слышно. И вот теперь у него внутри неожиданная лёгкость — впервые за три месяца — и даже есть какое-то предчувствие праздника.

Спасибо Ло Бинхэ. Кто бы мог подумать.

После полуночи, наверное, они не будут долго задерживаться и почти сразу пойдут спать. Надо будет постелить Ло Бинхэ хотя бы на кресле в его комнате — как хорошо, что у него предусмотрена функция раскладывания. И, кажется, у Шэнь Юаня был запасной спальный комплект. Вроде бы. Да, эта квартира совершенно не подготовлена к гостям… Особенно таким неожиданным.

Почему-то мысль о том, что мальчишке придётся остаться на ночь, кажется абсолютно естественной. Шэнь Юань ловит её за хвост, обещая себе подумать над этим позже. В конце концов, другой выход — выгнать его на улицу, а Шэнь Юань не настолько свинья.

Вернее, он вообще не свинья.

И, к тому же, он уверен, что об этом ни единая живая душа не узнает. Ни от Ло Бинхэ, который явно немного стесняется находиться здесь, ни, тем более, от него самого. Репутации «Шэнь Цинцю» ничего не грозит.

— Шэнь-лаоши, — подаёт вдруг голос Ло Бинхэ, видимо, не выдержав молчания, — а вы читали новости сегодня? Где-то часа три назад в группе университета выложили видеопризнание одного из преподавателей про… подлог документов. Или что-то такое. Ши Уду. Вы не знаете ничего об этом?

Шэнь Юань качает головой. Он плохо знает Ши Уду и почти не контактирует ни с ним, ни с экономическим факультетом в принципе, так что ему... всё равно? За подлог документов, наверное, увольняют, но лично Шэнь Юаня это никак не касается.

Микроволновка издаёт звуковой сигнал, и он достаёт порцию, быстро открывает контейнер и ставит перед Ло Бинхэ. Запахи специй и жареного мяса заполняют кухню. Тот кивает с негромким «спасибо». Шэнь Юань невольно отмечает, что его немного волнистые волосы спутались окончательно и превратились в демоны знают что. Теперь он похож на ребёнка. Ребёнка гораздо младше своего возраста.

— Ешь, — говорит Шэнь Юань мягко — теперь он может говорить мягко с Ло Бинхэ. — Обсудим это позже. Не вспоминай про университет хотя бы сейчас.

Ло Бинхэ послушно кивает, улыбается и подхватывает палочки.

Шэнь Юань думает, что в новогоднюю полночь пожелает ему счастья.