Голова гудела, как с хорошей попойки. Миднайт раскачивалась перед зеркалом, борясь с невероятной тошнотой, ударами несуществующего колокола внутри черепа и зачем-то оттягивая к вискам внешние уголки глаз.

      Мысли нестройной толпой шарахались из одного угла в другой, сталкивались, заваливались, как горизонт перед ней и накатывали друг на друга, как тошнотворные волны.

      Разделиться… Урвать каждый себе по куску и увезти куда-то за тридевять земель и упрятать за семью замками. Кто они в конце концов — питомцы, трофей или люди, наделённые свободной волей?!

      Мира была права, когда наотрез отказалась участвовать в той операции и прикинулась не смыслящей в подобных делах. Чертовски, мать её, права.

      Что делать? Зашкаливающий кортизол в крови требовал выхода, предпочтительнее — ударом в чье-нибудь смазливое лицо.

      Миднайт зачерпнула очередной ковш ледяной воды и с удовольствием опрокинула на — и «в» — себя. Жажда внутри не утихала. Где-то неподалеку вперемешку с проклятиями стонал Рига. Кажется, они пили чтобы… чтобы…

      … гениальный способ отвлечься от проблемы, которая с похмелья кажется просто неподъемным куском скалы.

      Когда она окончательно оклемалась на улице уже был вечер, и шарахающиеся туда-сюда нолдор понемногу сворачивали движение. Всё больше прибывало нолдор из другого лагеря, но и остатки народа Маглора во главе с ним самим не спешили покидать берег, соглашаясь с необходимостью проконтролировать состояние спасённого брата до транспортабельного минимума.

      А значит… он должен быть у себя и можно потребовать объяснений.

      Миднайт медленно скинула нолдорские одеяния — рубашку, плащ, какие-то штаны и облачилась, словно в родную кожу, форму военно-космического флота Нила с эмблемой конфедерации справа на груди. Миднайт когда-то, очень давно, поинтересовалась значением и происхождением символа: три закручивающиеся в круги спирали образовывали равнобедренный треугольник, заключённый, в свою очередь, в еще один круг.

      В результате недолгого копания в сети выяснилось, что правительство конфедерации выбрало в качестве герба довольно старый и сакральный — для религиозных индивидов — символ, в попытках приобщиться к Террианским смыслам и объявить прямую преемственность. У знака было несколько вариантов начертаний: три круга, три лепестка, три ноги…

      Жерар, сокурсник, ушедший в отделение дознания и тайно применявший опыты на военнопленных, тогда посмеялся и сказал: «Три ноги — это какой-то древний вариант пятого колеса у машины? Если не запасная, то лучше отрубить». Наверное, чем-то подобным руководствовалась Консул, захватив и практически уничтожив карвонскую цивилизацию.

      Миднайт вздохнула и потёрла большим пальцем блестящий трискель, в Новом Времени символизировавший триединство трех планет конфедерации: Нила, Карвона и Анцвига — с Нилом, естественно, наверху. Как ни крути, любая символика, любая претензия на «помазание» в конце концов выглядит просто глупо. Это работает только для простачков, которым ничего не остается, кроме слепой веры.

      Но… как бы то ни было, в родной форме она чувствовала себя более защищенной, чем если бы облачилась в нолдорские доспехи.

      Стража у дома короля приветствовала её кивками и слабыми улыбками, распахнув двери. Узнали, или уже получили распоряжение на её счет?

      Кабинет Канафинвэ располагался не так уж далеко от входа. Пройдя приёмный покой, зал для обедов и какую-то каморку, Миднайт коротко постучала в двери. Они распахнулись с той стороны почти сразу — Макалаурэ оказался прямо за ними, держа руки на ручках от обеих створок. Окинул её взглядом, отметив непривычное облачение, хмыкнул и посторонился, приглашая внутрь.

      — Я вас давно жду, госпожа Миднайт Скайрайс.

      Глубоко вдохнув, она шагнула внутрь, игнорируя дрожь, враз пробившую кончили пальцев. Макалаурэ закрыл за ней дверь.

      Комната тонула в полумраке. Миднайт видела перед собой лёгкий беспорядок, скрадывающийся под наползающим пологом ночи, одинокую свечу на чистом столе, два стула, один из которых послужил временным шкафом, пока другие вещи были в процессе переезда в дорожные сундуки.

      Нолдо все еще стоял у дверей, сжимая ладонью кованую ручку. Будто задумался.

      — Раз ждали, тогда, может, вы и начнете? — Миднайт сделала ровно три шага по направлению к столу, но остановилась, развернулась и скрестила руки на груди. — Желательно, без экивоков и как можно более подробно: о том другом народе, о своем спасенном брате и о том, как наша помощь послужила поводом развезти нас по разным землям. Если вы, конечно, не задумали это много раньше.

      — Тогда, пожалуй, нам не хватит времени до самого рассвета.

      Канафинвэ отпустил ручку и двинулся к ней. Коротко взглянул, прежде чем обойти хорошо знакомый стол, ныне очищенный от бумаг, и усесться за ним.

      — Но я думаю, что могу сократить продолжительность этой повести, если вы признаете, что были здесь в ночь восхода ночного светила и смотрели мои записи.

      — Смотрела, — Миднайт не стала отпираться. — И многое по сей день нахожу непонятным и маловероятным. К примеру, если говорить о роке и проклятии, которое якобы разделило два народа. Но разве подобные вещи могут быть материальными и влиять на мир?

      — Слова, — негромко поправил Канафинвэ, — слова влияют на мир.

      — Но разве не вам решать, хотите ли вы услышать и воспринять эти слова? А если вам прикажут сложить голову или… — Миднайт осеклась. Вряд ли она имела право голоса в подобном вопросе. Быстрая смерть или отложенная, с дидактическим посылом — ведь всё это и ей хорошо известно. Не потому ли их отправили якобы на Терру, чтобы якобы забрать какого-то сбрендившего ученого? — Забудьте. Возможно, вы правы.

      — Хорошо, что вы это понимаете, госпожа Миднайт. Что касается народа моего дяди — это слишком давняя история, и пропасть между нашими домами чем дальше, тем только глубже. Однажды, быть может, я поведаю вам причины: было бы интересно послушать, как две половины одного народа рассудили бы не-квенди, живущие по иным законам. Сейчас важно одно: они нам не союзники, но и — надеюсь — не враги. Не такие, как Моргот.

      — А Моргот — он же тоже бессмертный? — осторожно переспросила Миднайт, не дождавшись приглашения, села на стул рядом.

      — Тоже? — нолдо невесело рассмеялся.

      Если так подумать, кажется, это впервые, когда она слышит здесь смех от кого-либо. Канафинвэ прикрыл глаза рукой, и она видела только искривленные в сардонической усмешке губы. Так, с открытой лишь нижней половиной лица, он был удивительно похож на человека. Глаза! — подумалось ей, — всё дело в глазах.

      — Прежде он звался Мелькор, и до начала времён он, как рассказывал владыка Манвэ, принадлежал к числу Валар, был рождён прежде других и являлся сильнейшим из всех, — он отнял руку от лица. — Но его обуяла зависть и алчность, жажда обладать нашим миром единолично и она, видно, владеет им до сих пор.

      Рассказ получился долгим. Миднайт слушала, не перебивая, пока Канафинвэ Макалаурэ, играясь с подрагивающим пламенем одинокой свечи, разворачивал свою долгую повесть, и предания «до отсчета времени» о войнах Валар за владения в Арде переплетались с пробуждением первых квенди, великим Походом, где Миднайт впервые услышала о дедушке принцев — короле Финвэ и о том, как его двоеженство стало началом раскола нолдор.

      На самом деле, понять боль Феанаро было нетрудно — это как остаться последним неусыновленным ребенком накануне закрытия детдома. Или, что банальнее, быть единственным кому не хватило пайка, потому что кто-то из вышестоящих недосмотрел, недосчитал, присвоил или махнул рукой на несоблюдение фабричной нормы. Ситуация фантастическая, как и сравнение — ведь в людском обществе ни повторное вступление в брак, ни сиротство, ни борьба за наследство не являются чем-то необычным. Но здесь нолдор были словно слепые брошенные щенки, вложившие свои жизни в руки существ, никогда их жизнью не живших, и воспринимавших все подачки как святую букву закона.

      — …Мой старший брат, Нельяфинвэ Майтимо Феанарион — законный Нолдоран, наследник нашего отца и деда. Довольно давно он, отправившись на переговоры с Врагом, попал в засаду и был захвачен в плен. Мне, как его преемнику, было наказано покинуть берега Митрим и уйти далеко на восток, чтобы сохранить брату жизнь и, возможно, вернуть его.

      — Но вы не ушли, — вставила Миднайт. — И не поверили.

      — Нет, — Макалаурэ отвлекся от огонька и посмотрел прямо на неё. Свет от огня едва ли затмевал собственный свет его глаз. Миднайт даже засмотрелась. Так необычно. Интересно, Мария тоже замечала подобное? — И с тех самых пор судьба Майтимо была неизвестна. Я считал, что он погиб.

      — Тогда его спасение не иначе, как чудом, не назовёшь.

      Губы Канафинвэ сжались в тонкую линию.

      — Или милостью Манвэ. Финдекано, старший сын Нолофинвэ и наш… кузен, — он запнулся, — кое-что рассказал мне. Надежды на спасение Нельо не было, и лишь стрелой можно было закончить его страдания, но Манвэ смилостивился и послал Торондора.

      — А это кто?

      — Король Орлов. Вы должны были видеть.

      Ах вот оно что — Король Орлов, и как она только сама не догадалась? Миднайт самой то зрелище упорно казалось галлюцинацией, сочиненной не до конца проснувшимся мозгом, но увы… этот мир становился всё безумнее. И приходилось душить злую иронию на корню.

      Впрочем, она отвлеклась от проблемы гораздо более насущной. Миднайт выпрямилась на стуле, перехватывая взгляд эльда.

      — А что до нас?

      — А вот это… — его взгляд тоже протрезвел, стоило схлынуть волне неприятных воспоминаний, — уже другая проблема, косвенно связанная с моим братом. Вы, полагаю, в курсе того, что сделала ваша сестра.

      — Сняла ошейник.

      — Это был не обычный ошейник, это были оковы. Порабощающие волю, дух и тело. Чтобы снять Нельо со скалы, Финдекано пришлось отрубить ему руку.

      — Погодите. Со скалы?

      — Со скалы. Моргот подвесил моего брата на вершине Тангородрим, — Маглор указал кивком на окно, словно за ним своим человеческим зрением Миднайт могла бы разглядеть очертания вражеской твердыни, располагавшейся за сотни миль и за еще одной грядой гор Эред Ветрин, — неизвестно, сколько он пробыл там. Но, лишь благодаря этой жестокой пытке его спасение стало возможным.

      — Какие отчаянные слова. Разве вы не пытались его спасти?

      — Нет. Я думал, что он погиб, — повторил он свои слова и встал, чтобы отойти к окну. Снаружи доносился какой-то шум и, возможно, он счел это достойным своего внимания. Или, чтобы отвлечься от неприятных ощущений, которые доставляли её вопросы. Миднайт подумалось, что Канафинвэ должен был не раз повторить эту фразу самому себе, прежде чем она стала для него единственной правдой. Это был жестокий способ и жестокий выбор, но не ей судить. Джеймса вот, тоже не они спасли. А всё тот же…другой лагерь.

      Её озарила догадка.

      — И вы полагаете, что на Джеймса повлияли… подобным образом?

      — Более того, я склонен думать, что он тоже побывал в Ангамандо, — нолдо закрыл ставни. В комнате стало еще темнее — и Миднайт догорающий столбик сальной свечи показался зловещим. — Иначе, как бы он оказался так далеко от места пропажи отряда и, более того, цел и практически невредим? Тел иных эльдар не нашли.

      — Я слышала, командир отряда выжил.

      — Его приняли за мертвого. Остальных же увели живыми.

      Миднайт нахмурилась.

      — Но, когда Мария навещала его, он не говорил ничего подобного. Он же ничего не помнил…

      — Потому что таков был приказ.

      — Это принц Куруфин, да? — Миднайт запустила руки в волосы. Теперь картинка складывалась. До этого дня его презрение и недоверие казались банальной ксенофобией или чем-то вроде этого, но в последнее время он стал еще подозрительнее и, более того, заявился к Джеймсу с Мирой. Мира была изрядно напугана, хотя, к своей чести, и не подала виду. Однако его намерения были очевидными — отослать Джеймса как можно дальше, но оставив под присмотром нолдор, а оставшихся…выходит, что тоже. Вот Ирма посмеется, когда узнает. К злой самоиронии она склонна больше всех.

      Сквозь шквал обрушившихся на неё, словно лавина, чувств, она вдруг почувствовала прикосновение к предплечью. Для заледеневшей от подступающего ужаса и потерявшей чувствительность кожи это было сродни ожогу. Миднайт отпрянула.

      Ладонь, застывшая у её предплечья, замерла, и опустилась на стол. Макалаурэ оказался совсем рядом, фактически за её спиной.

      Сжал её за локоть.

      — Успокойтесь. Нет нужды остерегаться меня или моего брата. Позвольте мне всё прояснить, — дождавшись её кивка, нолдо отпустил её и отошел. — Вина?

      — Нет, — охрипшим голосом. — Благодарю. Предпочту выслушать на трезвую голову.

      — Вряд ли вы сейчас мыслите трезво.

      — Вряд ли вы были более трезвы, когда клялись своей Клятвой, — парировала она. Он вздохнул — максимально сохраняя самообладание, но проигнорировал укол.

      — В таком случае, я должен вам детально прояснить, кто и что такое Валар. Пока вы, наконец, не поймёте, почему это так важно.

      Миднайт и понятия не имела о том, как сыграет свою роль посланца «благих вестей». Благими они не были, с какой стороны не глянь. То Арда у них плоская, как тарелка, что никакую сову не натянешь и теорию гравитации не прикрепишь, то неведомые силы, зовущиеся то ли Властями, то ли Стихиями, и имеющие вполне осязаемое воплощение, вдруг оказываются способными на такое, что ученые вроде Марии или Жерара не пожалели бы по половине от каждого парного органа, лишь бы иметь возможность разобрать все местные механизмы фундаментальных взаимодействий.

      Макалаурэ не соврал, и не отпускал её до самого рассвета. Стража косилась с подозрением, глядя на её бессонный помятый вид и истерзанные завязки на рукавах, которые она дергала, не в силах справиться с накатывающими волнами иррационального ужаса. Может быть, всё-таки стоило согласиться на вино?

      Или нет, неизвестно, до чего бы она напилась тогда. Вино у этих остроухих коварное — бьет внезапно, да так, что напрочь отшибает и контроль, и память. Это с Ригой они еще разбавляли.

      По всему выходило, что… Джеймс мог попасться в ловушку — но, пока не очнулся и не пришел в себя Нельяфинвэ, чтобы сравнить, никто не осмеливался сказать наверняка. Более того, Канафинвэ вполне однозначно заявил, что не собирается тревожить своего брата подобным. «Пустяком», мысленно и злобно завершила за него Миднайт. И держать его вблизи короля всё равно что иметь бомбу замедленного действия за пазухой. Рванет с вероятностью пятьдесят на пятьдесят.

      Миднайт подозревала, что вчера (или уже позавчера?) Джеймса и Миру как раз такими аргументами и осчастливили. И если-де раньяр пожелают остаться под защитой нолдор, придется считаться с их мнением.

      — Разумеется, вы вольны идти и жить любой жизнью, которой пожелаете, но в таком случае ни я, ни кто-либо из моих братьев не может обещать вам кров и защиту, не зная, с чем имеем дело, — сказал Канафинвэ, когда аргументы и контраргументы уже иссякли и за окном занимался рассвет. Миднайт опустошила к этому моменту целый кувшин воды и сидела, зарывшись руками в волосы. — Если же Курво прав, и ваш собрат попал под влияние Ангамандо, то он становится опасен и для вас.

      — А если ваш собственный брат, который сейчас лежит беспамятный на койке, очнется не таким, то как бы вы поступили? — хрипло спросила она. — Бросили бы его? Заперли? Убили?

      Она не видела, но догадывалась, что каждый вопрос как удар плетью наотмашь. О, конечно же, он подумал обо всех возможных исходах. Не может человек (не-человек, разумный индивид), принимающий холодные и жестокие решения однажды, враз перемениться и начать думать по-другому. Особенно когда и первый, и второй случай касался родного брата. Хотя как знать, какие между братьями тут отношения.

      — Не знаю, — тихо ответил он.

      — Милостью будет позволить ему умереть, — расшифровала она вслух. О да, за один только этот вечер она успела уже неплохо открыть этого нолдо с разных сторон и понять, какими дебрями ходят его помыслы.

      Канафинвэ ничего на это не ответил.

      Зато они пришли к согласию в другом: раньяр имеют право рассудить самостоятельно, куда и с кем из принцев отправиться. За исключением одного лишь Джеймса: Карнистир, который не-Куруфин, но такой же молчаливый и более хваткий, высказал желание забрать Халпаста с собой, потому что якобы что-то понимал в стойкости духа и сопротивлению влиянию извне. Здесь альтернатив не было и Миднайт пришлось согласиться.

      Стала открытием и смежная новость: братья тоже разделялись, успев за время пребывания у Митрим разослать разведчиков и к северу, и к западу, и к востоку, и к югу — вплоть до поселений других квенди на разных точках карты Белерианда. Ждали лишь пробуждения Нельяфинвэ и его решения.

      Остановившись у дверей в знакомый (не-родной) дом, Миднайт ощутила явственное желание закурить. Она в жизни никогда не курила и лишь испытывала тошноту, стоило кому-то из сослуживцев проигнорировать существование курилки.

      На пороге её встретила Ирма — с таким разочарованно-отстраненным выражением лица, что Скайрайс невольно ощутила дежавю.

      — Стало быть, опять бегала к своему королю, свернув хвост в дулю и принимала решения в одиночку. Так? — встала прямо в проёме, не позволяя войти.

      — У тебя есть предложения получше? Валяй? — слишком устала, чтобы спорить. Толкнув Лейден в плечо и заставив отойти, Миднайт прошла внутрь.

      В гостиной все были в сборе, за исключением Эльзы. Её же, Миднайт, отсутствие явно давно заметили и только ждали её возвращения. Ирма догнала её в два шага.

      — Проходи, не стесняйся. Воды, вина?

      — Воды и плюнуть не забудь, — Миднайт криво усмехнулась. — Потому что новости, которые я вам принесла на хвосте, вам, очевидно, не понравятся. Где Эльза?

      — На вахте, — Ирма вернулась, сунула глиняный кувшин и чашку ей в руки и рухнула в любимое кресло Миднайт, развалив ноги. — Следит за рыжим и вероятно, вытирает ему слюни.

      — Следи за словами, — посоветовал Рига. — Может, благодаря тому, что Эльза и Мария его спасли, нас тут еще не пришили всех!

      Мария кривилась и прятала лицо. Она тоже держала в руках чашку, но Миднайт уже ощутила витающие в воздухе винные пары. Самые сильные — исходили как раз от неё и Риги. Ирма, на удивление, была трезвее всех. Только цеплять всех продолжала, как обычно.

      — Так, — Миднайт приблизилась к низкому топчану, служившему диваном, где расположилась троица из Марии, Риги и Джеймса, и щедро плеснула на первых двоих из кувшина. Вода быстро стекла по собранным волосам и попала за шиворот. — Мне сейчас нужны трезвые головы. Я так понимаю, обсуждаете разговор Джеймса и этого Куруфина?

      Мария что-то согласно промычала. Хотя вот она вряд ли принимала агрессивное участие в обсуждении.

      — Ирма права, я была у Канафинвэ. К сожалению, мне не удалось убедить его, что Джеймс не находится под чьим-то там влиянием. Но, — Миднайт акцентировала, попеременно уставившись на Ирму, и на поникшего Халпаста, — и ему не удалось убедить меня в обратном. Поэтому, мы пришли к консенсусу.

      — «Какому-никакому»? — добавил Штраус.

      — Никакому, — фыркнула Ирма.

      — Сами решайте. Мы вправе уйти и сами жить свою жизнь как нам захочется — но тогда на помощь и взаимоотношения с нолдор мы рассчитывать не сможем, мне это ясно дали понять. Я знаю, есть какое-то королевство в лесу, о котором говорил Лаэгхен; есть поселения на побережье и в южных лесах. Есть еще какой-то совсем непонятный народец, живущий в горах — не на вершинах, а внутри гор где-то на западе.

      — И?

      — Если хотите знать мое мнение: нет никаких гарантий, что там мы не столкнемся с тем же.

      — Так и думала, — Ирма прикрыла глаза. — Это весь кон-сен-сус?

      — Нет. Если мы остаемся с нолдор, то остаемся и играем по их правилам. Раз нолдор сами разделяются и поделят земли между собой, мы тоже разделяемся и тоже имеем право выбора, куда и с кем.

      — За исключением Джеймса, — подала голос Мира.

      — Карнистир изъявил желание помочь тебе, — Миднайт взглянула на Джеймса. — Если тебе такое предложение интересно, тебе стоит поговорить с ним. Но… ничего еще не решено. Все ждут, когда очнется Нельяфинвэ Майтимо и скажет свое слово.

      — Эльза как раз с ним, — напомнила Ирма. — Надеюсь, твоя младшенькая не подправит твои ночные труды по своему разумению.

      Ирма криво усмехалась.

      Миднайт закатила глаза, махнув рукой.

      — Я, пожалуй, пойду отдохну. А вы, — она не смогла подавить зевок, — обсудите и расскажете потом, к какому решению пришли, — кивнула Ирме: «если хочешь что-то мне сказать, то говори».

      — Хорошо, — Лейден хлопнула по бёдрам и встала. — Тогда провожу тебя.

      Комната, которую Миднайт занимала вместе с Марией и Ирмой, располагалась на втором этаже постройки. Деревянные ступени скрипели под ногами, или же слух слишком обострился.

      — Ты хоть понимаешь, что разделение нас ослабит, — прошептала Ирма, идущая следом. Шёпот больше походил на шипение.

      — Смотря для чего тебе нужна сила, — Миднайт остановилась на середине лестницы и развернулась, опираясь на перила. — Против кого ты собираешься сражаться? Против тех, кто покалечил Джеймса? Так нолдор им тоже не друзья. Или против нолдор? У тебя есть причины?

      — Твой выбор есть не что иное, как размен пули на петлю, — Ирма вытянула руку и сжала перила с такой силой, что они скрипнули. — Хочешь, чтобы мы оказались с ними в одной связке? Добровольно?

      Миднайт наклонила голову, разглядывая Ирму, словно бы подопытную под новым углом.

      — Знаешь, все люди связаны друг с другом. Верой ли, идеологией, нацией, стороной. И у каждого подобного сборища свои правила игры, которые ты либо принимаешь, либо нет. Если не хочешь принимать — будь анархистом и ты вольна идти куда хочешь. Но с анархистов и спрос другой.

      — Разве ты не хочешь жить своей жизнью, по своим правилам?

      Ирма продолжала наседать, поднявшись еще на одну ступеньку, и теперь возвышалась над Скайрайс всем своим немалым ростом. Миднайт практически дышала ей в грудь, приходилось задирать голову — до ломоты.

      — Хочу, но, боюсь, такая жизнь будет очень недолгой. Твои правила в игре действуют, пока не находится кто-то, позволяющий себе не принимать их в расчёт. Понимаешь? В конце концов, если тебе станет невмоготу, ты сможешь уйти. Мы сможем уйти, — Миднайт исправилась, искривив губы в горькой усмешке. — У нас ведь есть уже опыт, не так ли?

      Ирма молчала.

      — Никогда не смей говорить, что это нас ослабит, — Миднайт потянулась, чтобы дотронуться до чужой обветренной ладони, но замерла на полпути. Отстранилась. — Считай это шансом наконец прожить жизнью, которой у тебя никогда не было. Да, мы будем по отдельности. И ты впредь сможешь не оглядываться на наши...чужие решения. Не этого ли ты всегда хотела?

      Эльза петь не умела. Это не было чем-то, что обычно входит в систему изучаемых предметов на Ниле, и не являлось даже популярным факультативом. Подобное бесполезное и бесперспективное умение могли себе позволить разве что гражданские, да и те, кто побогаче и беззаботнее — песни и музыка на Ниле были, но сгенерированные искусственным интеллектом и синтезированными голосами. Словом, для только-только осваивающегося в чужой системе человечества музыкальные способности не стояли на первом месте.

      Но, бывало, кто-то пел, мурлыкал себе под нос и отстукивал ритмы пальцами по столу. Кто как мог и как умел, никто обычно не учился.

      Эльза мурлыкала под нос бессвязную песенку, которую сочиняла тут же, на ходу, и бездумно прописывала тенгвы, которые еще недели три тому назад каждому выдала Миднайт, веля учить местный алфавит.

      Совсем рядом раздался звук, чужой. Эльза встрепенулась, испещренная кривыми письменами бумажка соскользнула на пол. Покрутила головой, никого. Только она и больной на койке, и датчики.

      Взглянула на экран ручного терминала, транслирующий данные с датчиков — дыхание опять сбилось, стало поверхностным и учащенным. Мария говорила, что данный организм уже не раз выкидывал что-нибудь такое, что в их мире было бы уже из ряда вон, а этот — ничего — держался. Эльза потрогала чужой лоб — испарина.

      Пока меняла повязки, глупая песня вновь полилась сама собой. Может, песни уж не такие и глупые, раз они способны стабилизировать состояние даже такого безнадежного пациента — уж она-то видела, случилось на её глазах. Мария тогда впала в свою молчаливую истерику, но уже потом. Такое с ней бывало только тогда, когда всё шло не так как надо или было необъяснимо. А тут как раз два попадания из двух.

      — Тенгва мальта, тенгва мальта, — напевая, бормотала она, мысленно выписывая перед глазами черты. Монотонные пассы руками над перевязками и примочками косвенно закрепляли изучение.

      — Замолчи, — вновь раздался звук. Едва слышимый, но звуки отчетливо собрались в слово. Эльза замерла, разворачивая голову вниз. В сером измученном взгляде едва уловимо мерцало сознание. Тёмно-рыжие ресницы отбрасывали длинную тень в неровном свете свечей. — Замолчи, — взмолился он. — Никогда…не…слышал чтобы…искажение…было настолько…жалким.

      Эльза не сразу соотнесла едва различимое шевеление губ с тем, что её пациент, наконец, очнулся.

      Она натянула на лицо улыбку и нервно хихикнула, не зная, что делать первым: подбирать рассыпавшиеся по чужой койке листки, предложить воды или сигналить во все колокола.

      — Ну знаешь, — выдавила она. — По крайней мере, мне удалось тебя разбудить.