Маглор был всё еще ранен, поэтому дорога до Химринга заняла вдвое больше времени, чем из неё. Маэдрос был очевидно недоволен подобной задержкой, но даже в таком случае он смог изъять пользу, загоняв разведчиков до полусмерти, подняв на уши все полусонные сторожевые посты на Ард-Гален. Некоторые забрались даже до самой западной точки его владений, где дозорные отряды непосредственно подчинялись лордам Третьего Дома. К счастью, во всем, что касается ведения войны, Ангарато и Айканаро неожиданно проявляли лояльность к действиям со стороны Нельяфинвэ и в чем-то даже были ему послушны, как будто он стоял над ними военачальником.

      Не зная, куда себя деть, Миднайт ехала немного поодаль от лорда Маглора, для вида поддерживая бессвязную болтовню с Йамелем и Наланто. Что не отменяло налипших на её плечи и спину десятков любопытных взглядов. Если раньше об особенной лояльности лорда Канафинвэ к ней ходили редкие и непопулярные слухи, то предыдущие дни и долгий жаркий спор в шатре, а позже — слова Нельяфинвэ в брошенной деревне были равно что подлитым в соду уксусом, мгновенно вспенившим и выплюнувшим на поверхность все когда-либо существовавшие слухи, домыслы и догадки связанные с её именем.

      В Химринг они въехали ранним утром девятого дня. Йамель, ехавший с Миднайт бок о бок все эти дни, подал руку. Лорды тоже спешились, но продолжали ранее затеянный спор, не обращая внимания на высыпавших во двор слуг и домочадцев. Нельяфинвэ хмурился и настаивал на быстрых действиях, Канафинвэ же убеждал немного подождать и не бросаться куда-то очертя голову.

      Сопровождавшие их верные тоже не спешили раскалываться и разбредаться по своим делам, как Маглор, повернув голову, отвлекся и сказал:

      — Миднайт, ступай отдыхать.

      Тем самым продемонстрировал сохранившуюся к ней лояльность. Взгляд Нельяфинвэ поверх был полон неодобрения, но вслух старший лорд так ничего и не сказал.

      Линталайэ оставался здесь же, в Химринге, ожидая вестей с пустоши. Он был непривычно хмур, но, едва Миднайт приблизилась к нему, ожидавшему поодаль, складка меж бровей слегка разгладилась.

      — Всё в порядке? — только и спросил он, протягивая руку за поклажей. Миднайт покачала головой.

      — Не уверена. Лорд Канафинвэ ранен, и ему потребуется отдых перед тем как отправляться во Врата.

      — Вы наткнулись на орков? — забеспокоился эльф, бросив взгляд поверх её плеча.

      — Нет. Слушай, Линто, я не уверена, что я могу сильно распространяться об этом, но в ближайшие дни на Ард-Гален будет неспокойно, лорд Нельяфинвэ что-то затеял в Лотланне. Он недоволен тем, сколь ненадежна существующая линия Осады, и творится что-то непонятное.

      Линто сдержанно кивнул и подал руку, перехватывая из рук Миднайт поклажу. Миднайт чувствовала себя неуютно, перешептываясь с другом в тени крепостной спины: не один взгляд продолжал жечь ей спину.

      — А ты…?

      — Пойдем наверх, расскажу по пути.

      Покидая внутренний двор, Миднайт обернулась: краем глаза за ней следил как минимум Маглор, а как максимум — половина двора. Почувствовав себя зябко, Миднайт передернула плечами и последовала за Линто.

      — Это та комната, которую дал тебе Майтимо?

      Миднайт стояла у окна и смотрела во внутренний двор, предаваясь самым разным мыслям, и голос вошедшего возвратил её в реальность.

      Маглор с брезгливостью окинул убранство: простая кровать с балдахином, стол и стул. Здесь не было даже камина. Зато было добротное покрывало из шкур, и еще одно заменяло прикроватный коврик. Хотя Маглор догадывался, что на пол его вполне могла скинуть сама Миднайт.

      — Ты могла бы остановиться в покоях своей сестры, которая жила здесь.

      Миднайт хмыкнула. Откуда Феанариону было знать о здешних правилах относительно нижестоящих?

      — Эльза делила комнату с одной из незамужних дев. Когда она покинула Химринг, чтобы отправиться вслед за мной, её место заняла другая, а вещи упакованы и снесены куда-то в кладовые. Мне даже не позволили на них взглянуть, — Миднайт по-прежнему смотрела в окно, голос звучал глухо.

      — Значит, они дожидаются свою хозяйку.

      В голосе Маглора не доставало приличествующей доли утешения. Миднайт наконец заметила, что он держал под мышкой какую-то коробку.

      — Что это?

      — Одна наугримская игра. Нужные распоряжения уже отданы, остается только ждать вестей с границ. Если тебе скучно, ты можешь скоротать время за ней. Ты любишь подобные игры.

      В его голосе звучало утверждение, не предполагающее что она его оспорит.

      Миднайт пожала плечами и указала на застеленную кровать:

      — Ставь туда.

      Маглор вздёрнул бровь.

      — Предпочтешь играть… в кровати?

      — У меня все равно не достает второго стула, чтобы играть за столом.

      Любой эльда, решивший потревожить покой раньи Миднайт, несомненно бы удивился этой композиции: советница без нолдорской крови и лорд-феанарион, скинув обувь, собирались забраться на одну постель, расположив мозаичную доску между собой.

      — Напомни мне правила, — попросила Миднайт, рассортировав черно-белые фигурки.

      — Задача белых — провести короля в один из углов, задача черных — уничтожить белых. Наугрим используют игральные кости, чтобы разнообразить ходы. Желаешь добавить?

      — Обойдёмся, — поморщилась Миднайт. — Игра обещает быть нелегкой, не хочу думать еще о случайностях, которые всё равно что третий игрок.

      Маглор не стал возражать. По итогам жеребьёвки ему предстояло нападать, а Миднайт — защищать королевскую фигуру. Черные окружали средоточие белых с четырех сторон доски.

      Миднайт двинула первую фишку наугад.

      — Значит, гномы.

      Не нужно было гадать, о чем Маэдрос говорил с Маглором за закрытыми дверями, и куда уехали гонцы. Направлений было всего два: Дортонион и Таргелион.

      Маглор скинул с доски подсунутую ему фишку.

      — У тебя есть возражения?

      — Гномы — хорошие союзники, если они будут верны. Если нет, или же они останутся безучастными, это грозит серьёзными проблемами.

      — Курво позаботится об этом.

      Маглор сказал это так небрежно, даже упомянув брата, будто говорил о ребенке, затеявшего первую серьезную поделку.

      — Но лорд Нельяфинвэ обеспокоен надежностью линии Осады, и это неспроста. Нельзя допустить небрежности. Я понимаю, зачем он послал в Дортонион — это горная и скалистая местность. Её тяжело взять с налёту, но и защищать нужно с умом. Он не доверяет Айканаро и Ангарато?

      — Он хочет быть уверенным в том, что ни с той, ни с другой стороны не придет беда. В прошлую большую битву Враг нацелился на Дортонион — все видели, сколько валараукар он послал. К счастью, эти земли удалось отбить.

      — Дортонион — это ворота в Дориат и Нан Дунгортеб. Как сейчас поживает Тингол? — невинно поинтересовалась Миднайт, ход за ходом заставляя Маглора снижать концентрацию черных на всех углах. — Он более не беспокоит нолдор?

      — Боюсь, сейчас всё его внимание сосредоточено на очередных пришельцах, — Маглор ухмыльнулся. — Он не любит чужаков, они заставляют его нервничать.

      — Скорее, они заставляют нервничать Мелиан, а затем Тингола.

      — В данном случае очередность не имеет значения, разве что ты хочешь что-то мне рассказать?

      — Только то, что сказала. Дориат не будет нолдор надежным союзником, но, по крайней мере, мы можем быть уверены в том, что они останутся верны своему невмешательству. Что до наугрим… Их королевства неприступнее любой наземной крепости, они богаты, у них есть армия, точное число неизвестно даже Врагу. А самое главное — они самодостаточны. Но что Первый Дом может им предложить?

      Миднайт посмотрела на Маглора в упор. Он думал о чем-то, поглаживая черную фигурку. Затем усмехнулся и туманно ответил:

      — Курво обо всем позаботится.

      На следующий день Миднайт узнала, что Маэдрос собирался написать Тьелкормо, который покинул Химлад уже довольно приличное время назад и запропастился где-то между Амон-Эребом и гаванями Фаласа. Неожиданно посерьезневший третий брат озаботился некогда сонным Оссириандом, пришедшим в движение с новыми поселенцами. По долетавшим на север слухам и посланцам от Туркафинвэ, лаиквенди негодовали и их растущее недовольство грозило рассорить с ними уже два нолдорских дома. Более того, Финдарато тоже по-прежнему пропадал в тамошних лесах, как-то вдруг сразу позабыв о необходимости поддержания отношений с зелеными эльфами, с которыми некогда был очень дружен.

      Амбаруссар на геополитической арене пока не отсвечивали, с чем Нельяфинвэ неожиданно согласился:

      — Раз уж Финдарато приспичило поиграться в Вала, пусть играется. Но этим Последышам дальше Лосгара всё равно не уйти.

      Маглор был возмущен.

      Письмо, отправленное Келегорму в ответ, содержало ряд указаний, в том числе относительно раньяр, все еще находившимися в уделе Кирдана. Маглор предложил позволить Миднайт приложить пару строк для друзей — невиданная щедрость, прочитанная и заверенная рукой сюзерена.

      Гонец ускакал, и Миднайт снова осталась наедине с собой в своей спартанской обстановке. Линталайэ не иначе как затаил великую обиду, пропадая то на учениях на плаце, то присоединялся к вылазкам охотников за провиантом. Потому и поговорить, и скоротать время до долгожданного отбытия во Врата было не с кем.

      Миднайт перебирала фишки наугримского хнефатафла. Что за гордый и высокомерный гномий король — зажатый в тиски с четырех сторон, а все равно не сдается. Что его ждет в том углу, куда его следовало отвести? Спасительный портал или просто последнее выгодное положение, позволяющее вопить во всё горло: «по одному!»?

      На ответное письмо она не надеялась. Сама надежда на то, что послание найдет своих адресатов, а не осядет в голове одного лишь Келегорма, была невелика, но всё же у Миднайт отлегло от сердца. Гавани — это сравнительно далеко от Ард-Гален и линии Осады.

      Что-то назревало. Медленно, незаметно, неумолимо. После произошедшего на пустоши Маэдрос был на взводе, Маглор был неспокоен, о чем свидетельствовала лишь складка между бровей, сама она ощущала лишь самурайское спокойствие перед неизбежным. Сгладившаяся вода на поверхности океана — не штиль, а лишь миг перед цунами. Это было нечто сродни тому, что испытывали люди, селясь на абы какой земле, будь то стык литосферных плит, подножье вулкана или прибрежная полоса, размываемая цунами. Погода есть воплощение непредсказуемости самого мира и непостижимости законов всей Вселенной, так стоит ли спорить с ними и бояться?

      Черные и белые фигурки полетели в одну коробку.

      …Непредсказуемости ли? Ведь все знают, что вулкан рано или поздно извергается, на то он и вулкан. Для него нет рано или поздно — он извергается в свой срок, в свое время. Так происходит со всеми вещами.

      Всему свой черед.

      Странное чувство. Буря, взметнувшаяся в ее душе после огненного лица, внезапно осела, как брошенные ветром палые листья, которые после поглотила земля. Сомнения не исчезли, но истаяли, разложились, перезрели. Их время истекло.

      Через неделю Маэдрос дал добро брату возвращаться во Врата. Судя по тому, как Маглор дневал и ночевал в покоях брата, ссорясь и спокойно убеждая, в ближайшие годы им предстояло много работы. Ни много ни мало — Маэдрос задумал возвести самые настоящие стены по прошлой линии огня на Ард-Гален, выкопать рвы в Лотланне и тому подобное. Происходящее на пустоши ему не нравилось, и он практически единолично решил пересмотреть способы охраны границ. Что ж, оставалось только строить и надеяться, что время у них еще есть.

      На севере было холодно. Зима медленно отступала, снег был втоптан в мёрзлую землю. Предстояли пахотные работы на просторных полях Гелиона, а Миднайт предвкушала количество той работы, которое на нее свалится в ближайшее время. Или нет — Маглор пока не давал четких распоряжений о её будущем, но она всё так же ехала верхом по его левую руку, лишь немного позади. Хмурый Линто, рассерженный за её «побег» держался всё так же поблизости, но попыток заговорить с ней не делал.

      Миднайт думала о гномах, о Риге, которого Маэдрос задумал отправить куда-то за Синие Горы, об Ирме, которая кажется все еще оставалась в Гаванях, и обо всём, что могло из этого получиться. Неожиданно, что Маэдрос решил озаботиться судьбой Марии, Джеймса и её сестер — по крайней мере, так это выглядело на первый взгляд. Да, Эльза была опытной в пиротехнике и всяких составчиках, но и нолдор не за красивые глаза и поддакивание Валар в прошлом прозваны «мудрыми», могли бы и сами разобраться. Разве что… после её рассказа Маэдрос всерьез озаботился тем, как бы четыре прекрасные головы с их содержимым не попали в чужие руки. А раз озаботился, значит… у него были причины опасаться? Возможно ли, что эти причины имели под собой какую-то почву? К примеру, Маглор…?

      Миднайт некоторое время гипнотизировала спину в алом плаще перед собой, но после тряхнула головой. Выдал он её тайны или же нет, всё равно выбора у неё не осталось и ближайшие годы ей предстоит провести во Вратах. Раз уж предстоит, следовало заняться своей работой и делать её хорошо, чтобы сёстрам и Марии с Джеем было куда вернуться на законных правах. Она всю эту кашу заварила, ей и расхлебывать.

      Она цеплялась за эти мысли, стараясь не думать о скорейшем возвращении в место, которое она более двадцати лет называла своим домом — и называла, и боялась этой привязанности. Маглор ничего не говорил и не стремился её успокоить, хотя и наверняка видел растущую нервозность. Молчал и Линто, которого Маглор не освободил от своих обязанностей.

      Крепость, как и сам замок, не изменились ни на йоту. Миднайт помнила и эти низкие домики местных жителей, и хозяйственные постройки, и хаотичные узкие улочки, вымощенные брусчаткой — по ним когда-то она петляла, спасаясь от преследовавшего её Лаэгхена, и в какой-то из этих улочек бросила в лицо Маглору последние, хлёсткие слова перед долгим расставанием. Внезапно стало стыдно. Миднайт закопалась носом в испачканный мех и уставилась строго перед собой.

      Она видела знакомые лица, знакомые лица видели и её. Некоторые узнавали, несмотря на то что за годы скитаний она осунулась и приобрела болезненный вид. Уримэ под ней всхрапывал, беспокойно вертел ушами, на то Миднайт отвлеклась и потрепала лошадь по отросшей гриве. И ему вскоре предстоит осесть в просторных конюшнях Врат и дышать свежим северным воздухом, а не влажными подземельями короля Финдарато.

      Её привычную отстраненность нарушило гневное, практически обвиняющее восклицание:

      — Ты и вправду вернулась!

      Миднайт хлопнула глазами и обнаружила себя уже в знакомом дворе, который чаще всего использовался как плац ввиду своей просторности и выровненной земли. Прямо перед мордой Уримэ материализовался Ромайон, который не постеснялся даже наставить на неё обвиняющий перст.

      — И тебе здравствуй, — устало бросила она. — Давно не виделись.

      По взгляду советника легко можно было прочесть, что он, мол, не видел бы её столько же и впредь, а может, даже и больше.

      Со всех сторон на них смотрели любопытные лица, слышались нарастающие шепотки и смешки. Миднайт и сама неплохо представляла себе, как это выглядит. Наверняка, и вести о её феерическом отбытии сами по себе были не менее феерическими.

      — Лорд Канафинвэ посылал из Химринга весть и не упоминал о твоем возвращении.

      — Лорд Канафинвэ решил сделать тебе сюрприз, ведь уже скоро месяц цветения, а значит, и твой День Зачатия близится.

      — Миднайт, — негромкий голос Маглора разрезал их перепалку, словно толщу снега — раскалённый нож. — Ступай к себе. Я приду к тебе позже. Ромайон, сопроводи её и отдай ключи.

      «Приду к тебе позже», «сопроводи её» — непонятно, что из этого шокировало тех, кто слышал, больше. Ромайон беззвучно раскрыл рот, закрыл рот, нахмурился и взмахнул рукавом своего привычного длинного и непрактичного одеяния:

      — Ступай за мной.

      Рядом с ней поравнялся Линто, привычно подхватив с крупа Уримэ её седельную сумку.

      Маглор уже ушел, и Ромайон раздраженно шикнул:

      — Она что, сама нести не может?

      Линто бросил что-то не менее язвительное в ответ, но Миднайт не слушала. Остановившись перед грядой знакомых стен, она запрокинула голову, сквозь режущий свет северного солнца разглядывая очертания знакомых башен. В голове вдруг стало пусто, в груди растекалось молочное тепло. Приправленное ворчанием Ромайона — всё равно что молоко с перцем и мёдом в холодную погоду.

      Наконец-то дома. Ромайон покосился на неё, как на блаженную, и, махнув длинным непрактичным рукавом, гордо упылил вперед.

      Миднайт, глядя на это, прыснула. Покачнулась от вскружившего голову родного воздуха, рассмеялась, найдя вовремя подставленное предплечье.

      — И впрямь, Линто, спасибо за помощь.

      — Лорд Канафинвэ велел оберегать тебя в пути.

      — Мы уже в пределах родных стен, стало быть, ты можешь быть свободен.

      — Как знать, — ухмыльнулся эльф, протягивая сумку. — Советник настроен весьма недружелюбно, к тому же за кошку тоже он отвечает… — Миднайт удивленно вздернула брови. Линто мотнул головой в сторону башен. — Впрочем, сама увидишь. Не стоит его злить еще больше — лучше поспеши за ним.

      — Так уж и быть.

      Двери её покоев неожиданно оказались скрыты за массивным гобеленом. Радуя глаз сумрачной лесистостью с крохотной прорезью света вдали, он свисал почти от самого потолка, и за немалой шириной полностью скрывал двустворчатые двери. Отодвигать его всякий раз, чтобы протиснуться в свои комнаты, обещало быть делом нелегким. Ромайон всю дорогу до крыла, где по счастливой случайности постоянно жили лишь они трое, ворчал и причитал, жалуясь на окончание спокойной жизни в замке.

      Они никогда не ладили, пусть и никогда не были заклятыми врагами. Скорее, споры и размолвки с Ромайоном порой были единственным, что подстрекало её подниматься с постели зимними утрами в прежние времена.

      — Тебе стоит быть осторожнее, — буркнул Ромайон, отперев дверь и задержавшись на пороге. — Лорд завел питомца, и Кошка бродит где-то поблизости. Этот зверь хотя и неожиданно смирный, но слушается только своего хозяина, а тебя здесь не было все эти годы.

      — Кошка? — переспросила Миднайт в который раз, но и Ромайон не стал прояснять ситуацию. — Я поняла, спасибо за заботу, ты очень мил.

      Советник, если б мог, ужалил бы её взглядом. Но он только фыркнул, в десятый раз манерно взмахнул рукавом и поспешно удалился. Длинный подол его багряно-изумрудного одеяния мёл выскобленный до зеркальности пол. Миднайт весело фыркнула и, минуя пыльный гобелен, протиснулась внутрь.

      Внутри было, конечно же, печально пыльно.

      Миднайт чихнула.

      Ровный, толстый слой пыли покрывал все обозримые поверхности. Окна были затворены, и даже в камине оставался слой золы и наполовину сгоревшие поленья. Кажется, это был именно тот вид, в котором она его оставила, и никто даже не потрудился убрать. Хотя… на полке рядом, аккуратно придавленные пресс-папье, лежала полусгоревшая бумага в пятнах золы. Помнится, она жгла письма Штрауса накануне вечером. А кто-то любезно вытащил их из камина и оставил здесь.

      Миднайт сгребла бумагу и, не читая, скомкала и бросила обратно в камин. Пригодится для растопки, как только она приберется здесь.

      Нервный, отрывистый стук раздался в двери, когда он только приступил к перевязке, разобравшись со всеми срочными делами, что требовали его внимания. Маглор отбросил теплую тряпку в таз с грязной водой и ветошью и взял баночку с мазью, выданную целителем из Химринга.

      — Войдите.

      Это оказался Ромайон. Маглор даже поймал себя на некотором разочаровании, увидя советника. Советник, меж тем, выглядел не лучше: непривычно взъерошенный, дёрганный и не менее разочарованный обстоятельствами. Хотя почему непривычно? Напротив, очень даже привычно. Присутствие Миднайт вблизи него всегда так действовало на Ромайона.

      — Если ты пришел оспаривать мои решения, ты должен понимать, что это бесполезно и, я не обязан тебе напоминать — неуместно.

      — Однако Миднайт Скайрайс обязана объясниться перед советом, — чопорно возразил советник, разом успокоившись.

      — Она уже объяснилась, передо мной и перед моим братом лично, большего не требуется, — невозмутимо ответил Маглор, нанося жирную мазь на края раны. Воздух его покоев мгновенно пропитался резким запахом лекарства.

      Ромайон нахмурился.

      — Это…?

      — То, ради чего я ехал в поселение на Ард-Гален. Ойлорэ мёртв. Жители поселения также мертвы.

      — Что там произошло?

      — Тебе и Миднайт предстоит это выяснить, — Ромайона перекосило, но тон лорда оставался серьёзным. — Миднайт обладает некоторыми сведениями, которые собрала за время своих странствий. Предоставь ей все отчеты, связанные с делами на северных границах за время её отсутствия и ответь на все вопросы, если таковые будут.

      — Дело настолько серьёзное?

      — Настолько, чтобы ты попытался оправдать своего друга, совершившего это, — Маглор указал на рану, — перед своей смертью.

      Ромайон замер. Осознание проскользнуло молниеносно, и на краткое мгновение мир советника сузился до краёв глубокой раны, оставленной нолдорским ножом. Маглор медленно продолжил, сматывая кусок бинта:

      — Пусть в Ангамандо и затишье, оно не абсолютно — мой слух способен уловить далекие отзвуки грома. Что-то грядет, и как знать, долго ли нам осталось ждать.

Ромайон поклонился.

      — Я понял. Приступлю немедля.

      — Есть ли новости от Куруфинвэ?

      — На ваше письмо из Химринга еще не пришел ответ, но ранее лорд Куруфинвэ действительно присылал весть. Он намерен задержаться в королевстве Белегост, а после посетить еще и Ногрод. Есть там некий знаменитый мастер, который хочет завести с ним знакомство.

      — Ясно, — кивнул Маглор, снова сосредоточившись на моей ране. Потом добавил: — Ступай. И… вели подать ужин на двоих в мои покои.

      Ромайон, с каменным лицом, молча поклонился и покинул кабинет.

      Время близилось к вечеру, в покоях ожидал ужин. Миднайт не было видно и слышно. Маглор, покосившись на дремлющую у камина Кошку, накрыл блюдо крышкой и вышел.

      Черно-серебристый гобелен так и висел на своем месте. Маглор постучал. Внутри было тихо. В покоях — пусто. Войдя внутрь, Маглор увидел начисто прибранную и лишенную пыльного налёта комнату и сваленные на стуле походные вещи.

      Со стороны ванной донесся звук. Дверь была приоткрыта.

Миднайт скрутила влажные волосы в жгут, и откинулась на бортик ванны, застонав в голос. В ванной комнате клубился густой тёплый пар и пахло пихтовым маслом. Кусок ароматического мыла скользил в пальцах, сбиваясь в пену. Её клочья разлетелись по всей ванной комнате и дрейфовали в воде.

После тщательной и продолжительной уборки ныло всё тело, да так, что даже перечитать старые записи, найденные в шкафу, не представлялось возможным. Разве что откупорить пыльную бутылку, найденную в платяном шкафу парой часов ранее, да приложиться пару раз к наполненному до краев бокалу.

Миднайт запустила руку в волосы, со стоном на выдохе вытянула ногу, упершись ступней в изножье. По влажной, распаренной коже скользнул холодок.

Заскрипела отворяемая сквозняком дверь, сильнее повеяло холодным воздухом из открытого окна спальни. Миднайт лениво повернула голову.

      Маглор застыл в дверях. Без плаща и походной туники, в одной рубашке с вышитым воротом. Голубые незабудки и безымянные серебристые цветы лозой оплетали ворот. Миднайт поначалу засмотрелась на змеящийся узор, а потом, будто очнувшись, пробормотала:

      — Осторожнее, здесь скользко.

      Маглор хмыкнул, окинув взглядом лужицы расплесканной воды по мраморному полу.

      — Я вижу.

      — Что-то случилось?

      Маглор не ответил сразу. Миднайт сидела в ванной спиной к двери, а потому извернулась всем телом, подставив локоть под подбородок и смотрела на него немного плывущим от вина, но спокойным взглядом. Следила.

      Маглор двинулся вперед. Два шага, достаточных, чтобы вплотную сократить расстояние. У залегшей в теплой воде Миднайт двигались только зрачки. Огоньки оплавленных свечей плясали в золоте глаз.

      Нолдо опустился на корточки у её лица, неожиданно коснувшись пальцами спины, обведя контур плеча. Вздрогнули бусинки воды на коже.

      — Это шрам?

      Миднайт скосила взгляд. Она его, конечно, не видела, но помнила. Неожиданный вопрос отвлёк её.

      Маленькое уродливое солнце на теле — вмятина от пули, прошедшей навылет.

      — Да. Старый, от выстрела, — нехотя пояснила она.

      — Ты рассказывала, что у вас можно вывести шрамы.

      — Я была почти ребенком, когда получила его, — монотонно начала Миднайт. — Была бесприютной сиротой. Меня подстрелили случайно и бросили умирать. Меня спас случайный прохожий. Шрамы сводят те, у кого есть на то средства.

      Маглор промолчал, не найдясь с ответом. Пальцы на покрывшейся мурашками коже скользили дальше. Миднайт не реагировала, позволяя ему делать это.

      — А это что? — на загривке черной змейкой вились символы. Чужие пальцы прижались сильнее, потёрли. Миднайт резко выдохнула, поджав на ногах пальцы. — Как будто чернила. Не могу стереть… Это письмена? Я прежде таких не видел.

      — Потому что они под кожей, — ответила Миднайт, осторожно выдохнув. Выпитое вино устремилось от желудка вниз, гораздо ниже. — Идеографическое письмо. То, что записывает смыслы, а не звуки, как тенгвар и сарати.

      — Но значений и смыслов сотни, если не тысячи, — пальцы осторожно гладили (или очерчивали написанное? — Миднайт терялась) загривок.

      — Даже десятки тысяч, если не сотни, — бормотала Миднайт. — Поэтому оно не особо популярно, и использовалось для шифров когда-то.

      — Что здесь написано?

      Миднайт завела руку за спину, намочив Маглору рукав. Верхняя часть тела поднялась над водой, и он перевел взгляд. Тонкие, бледные пальцы девы привычно очертили смазанную кляксу, ранее всегда скрытую под волосами.

      — Неловко в этом признаваться… В самом деле, но я не знаю, что там написано.

      — Как — не знаешь? Это… не ты написала?

      Вопрос вырвался, хотя ответ уже напрашивался сам, расправлял капюшон поднявшей голову ревности.

      — Это… сделали мы с Марией и Ригой после выпуска из Академии, — прошептала Миднайт. — Ради шутки и сентиментального жеста набили друг другу случайные знаки на затылках. Я никогда не спрашивала, что досталось мне.

      — Это… сделал Рига Штраус? — Макалаурэ её руку своей, больно надавив ногтем на надпись, хотел соскоблить в напрасной попытке. Миднайт сглотнула, на миг потерявшись.

      Тишина почти звенела. Вино выстрелило в голову прощальным залпом. Миднайт нашарила свой бокал. Подхватила, покачала в руке. Влила в рот до остатка. Пальцы вновь стало приятно покалывать.

      — Эту надпись сделала Мария. Но до сих пор у меня не было желания узнать, что там написано.

      — Я могу перерисовать, и ты сможешь прочесть.

      Миднайт поставила бокал, перевернулась на бок (изгиб бедра показался над водой) и ухватилась за изголовье ванной, едва ли носом касаясь склонившегося к ней Маглора.

      — Давай не сейчас?

      — …. Как скажешь.

      Маглор обхватил рукой её мокрый затылок и прижался к сладко пахнущему вином рту губами, смакуя выпитое вино.

      Миднайт потянула его на себя, и в следующий миг Маглор пришел в себя, мокрый с головы до ног.

      Она беззвучно рассмеялась. Пары откупоренного вина и пихтового масла плыли по комнате.

      Рига уехал, Тьелпэ всё еще прохлаждался (или горячился, как подобает потомку Феанора) в Бритомбаре, а его дядюшка Келегорм растянулся на лавке в жилой комнате, оставив Ирме спальню в единоличное владение и потолок, в который можно было плевать от скуки.

      Стало быть, скоро новым владельцем их с Ригой небольшого домика станет Тьелпэ, если Туркафинвэ продолжит настаивать. А он продолжит упорствовать, ведь не с чего ей маяться бездельем, пока северные владения нолдор кипели подобно серным источникам. Из письма Миднайт было ясно, что Куруфин отчалил во владения наугрим именно по этому вопросу, но чем закончатся переговоры с гномами, не знал никто.

      Маэдрос, разумеется, не спешил раскрывать наугрим свои планы, а Куруфин представлялся Химрингу лучшим переговорщиком, сумеющим обвести бдительность гномов вокруг пальца и расстаться добрыми друзьями. Хотелось бы. Наверное потому-то Нельяфинвэ резко вспомнил об оставшихся и ненайденных раньяр, пнув Амбаруссар в нужном направлении. Где-то там еще болтался и Финрод со своей туманной политикой, направленной словно бы на всех сразу, но пока неочевидной даже для его собственных сторонников.

      Так в размышлениях Ирма и провалялась на кровати до восхода первой вечерней звезды, впервые за долгое время предавшись безделью. Она уже почти задремала, так и не скинув ни верхней одежды, ни сапог, думая о завтрашнем дне, когда снаружи стало шумно.

      По звукам — словно целый отряд. Ржание лошадей, звон мудрёной, ряженой сбруи, эльфийские звонкие голоса, ругань проснувшегося Келегорма.

      Ирма застонала, вытаскивая из-под головы подушку. Теперь уж точно не заснет, не узнав что там происходит. Никак Штраус вернулся, забыв любимый носок под кроватью?

      Тьелпэринквар замер, увидев в дверях дома дядю. Конечно, дядя Тьелкормо бывал в Эгларесте, но не слишком часто, учитывая расстояния между Химладом и Гаванями, да и всяческие хозяйские дела на вверенных ему землях. Но Тьелкормо был здесь, и его, очевидно, пригнали какие-то срочные дела, пока он цепким, пристальным взглядом осматривал племянника, отмечая все детали внешнего вида — вплоть до крупной розовой жемчужины, болтающейся на кончике нолдорской косы.

      — Рад тебя видеть, дядя.

      Тьелкормо многозначительно хмыкнул, отметив обогатившийся тэлерийскими деталями нолдорский наряд. Скрестил руки, прислонившись к косяку входной двери. Тьелпэ спешивался, и тут-то Келегорм заметил его спутника: для тэлеро прилично высокого, жилистого телосложения, с тройной нитью разноцветного жемчуга в серебристых волосах.

      Видно, племянник успел познакомиться и сдружиться с местной знатью.

      Незнакомец изучал его не менее задумчиво, хотя в глазах нет-нет мелькали весёлые искорки.

      Он спешился, и Тьелпэ, занятый сбруей своего коня, опомнился:

      — Дядя, позволь тебе представить…

      — Марильвэ, — перехватил инициативу фалатрим, — правитель Эглареста.

      — … и племянник Новэ, то есть, Кирдана Корабела, — вполголоса закончил Тьелпэринквар. Тьелкормо кивнул.

      — Туркафинвэ Тьелкормо Феанарион, правитель Химлада и… — он ухмыльнулся, шлёпнув Тьелпэ по плечу, — старший брат Куруфинвэ Феанариона, отца вашего гостя.

      Правитель Эглареста с улыбкой кивнул. Его взгляд лишь на мгновение задержался на Келегорме, оценив его дорожные одежды, и скользнул за спину. Светлый взгляд на мгновение вспыхнул, тут же скрывшись за опущенными веками, улыбка стала шире, и — мягче, снисходительней.

      — А вы, госпожа?

      Келегорм резко обернулся.

      За ним, в полутенях стояла Ирма, небрежно прислоняясь плечом к стене. Отросшие, наспех расчесанные волосы ниспадали на плечи, укутывая собой ворот нижней рубашки с ослабленными у ворота тесемками. Благо, хоть сподобилась надеть приличные штаны и обуть сапоги. Не то бы…

      Ирма пристально разглядывала незваного гостя.

      Эгларунд вежливо ждал ответа, смягчая свое вторжение улыбкой.

      — Ирма ван Лейден, — невозмутимо представилась Ирма. — Кто вы, я уже услышала. Рада знакомству.

      Марильвэ улыбнулся еще лучезарнее, а затем, многословно раскланявшись с присутствующими, уехал, оставив пожелание всенепременно видеть нолдор в качестве почетных гостей в своем дворце.

      Ирма весело прыснула, пропуская нолдор в дом.

      — Тьелпэринквар, я уж думала, ты себе подружку нашел, — она указала на болтающуюся на косе жемчужину, — потому-то так долго не возвращался…

      — Меня не было всего пару недель, — буркнул Куруфинвион, сбрасывая расшитый морскими волнами новый плащ.

      — Твой дядюшка уже весь извелся.

      — Его дядюшка вполне способен озвучить свои мысли самостоятельно, — раздраженно вставил Келегорм.

      — Я разбавляю обстановку, пока ты зубами скрежещешь, — отмахнулась Ирма, перехватывая волосы в низкий хвост. — Разве Тьелпэ сделал что-то неправильно?

      Тьелпэринквар, опустив глаза, отправился укладывать свои новые вещи в сундук.

      — Я этого не говорил.

      — По глазам видно, — весело фыркнула Ирма. — Видел бы ты себя со стороны, хорошо что этот… Марильвэ, верно? — не стал задерживаться. Он весьма дипломатичен, не так ли? Хорошее качество для правителя.

      Келегорм скосил на неё предупреждающий взгляд и повернулся к племяннику.

      — Что это за гадость у тебя в волосах? Немедленно сними и не смей показываться в таком виде перед отцом.

      Тьелпэринквар потемнел лицом.

      — Вряд ли мой отец забыл, что моя мать наполовину тэлерэ. Да и ты, дядя, тоже. Что с того, что я принял от Эгларунда подарок? Нолдор и ваниар также нередко обменивались дарами в Амане.

      — Ты хоть знаешь, что дарение редкой жемчужины у тэлери приравнивается к ухаживанию?

      Ирма расхохоталась, но Келегорм не повел и ухом, хотя он и был взвинчен с момента встречи. Лицо Тьелпэ разгладилось.

      — Я слышал об этом, дядя. Но фалатрим — не тэлери, я уже успел это понять. Здесь обычаи отличаются. Это знак дружбы, не более того.

Ирма смеялась, утирая слёзы с уголков век.

      — Что ж, дружбе с наследным принцем Фаласа, думаю, простителен такой обмен подарками. А жемчужина и впрямь очень красивая. Позволишь взглянуть поближе?

      Тьелпэ неохотно отцепил «Слезу» и передал Ирме. Она аккуратно обхватила её загорелыми пальцами. Крупная жемчужина размером с перепелиное яйцо отливала разными оттенками перламутровой розовизны.

      — И впрямь примечательная вещица. Наугрим бы точно ради такой отдали свой передний зуб.

      — Вот уж вряд ли, — усомнился Келегорм.

      — Уж поверь мне. Они любят похвастать своими вставленными золотыми и серебряными зубами. Правда, куда деваются при этом настоящие, я не уверена, — Ирма вернула Куруфинвиону дар Марильвэ. — Береги эту штуку.

      Подобные наставления Тьелпэринквару и не требовались. Спрятавшись от домочадцев наконец в свою мастерскую, он немедленно спрятал жемчужину в шкатулку с драгоценностями.

      Через некоторое время Эгларунд, нисколько не смущенный похолоданием и отсутствием теплоты со стороны старшего нолдо, прислал приглашение во дворец. Прежде Тьелпэринквар со стоном принял бы это за ненужную данность, но теперь с любопытством уставился на приглашение. Ирма же с удивлением смотрела на дориатский кирт, складывающийся в её собственное имя. Этот любитель жемчуга не поленился подписать собственной рукой каждому из троих отдельно — каково внимание!

      — О-о, — Ирма особого восторга не испытала. Келегорм в последнее время только и делал, что полоскал ей мозг обещанием скорой расправы — возвращением в Химлад, то бишь. Скосив на него взгляд, она мстительно добавила: — Что ж, время расчехлять дориатские тряпки.

      Последнюю пару недель дядя и Ирма лаялись за закрытыми дверьми, и до Тьелпэ долетали обрывки их ругани. Странное дело, ведь раньше они удивительно хорошо понимали друг друга. Впрочем, Ирму он теперь понимал и сам: здесь, на побережье, было на редкость как хорошо, и он с удивлением обнаружил, что страсть к кузнечному мастерству успокоилась под шелестом прибрежных волн.

      Дядя Тьелкормо что-то рассержено выговаривал, на что Ирма отвечала не менее яростным восклицанием.

      — … как будто они у меня есть, эти ваши нолдорские платья! Эти есть, и хорошо, рыпаться бегать за новыми я всё равно не стану!

      — … так сядь и сшей, времени предостаточно!

      — … при одном условии — ты тоже наденешь то, что я сошью!

      Келегорм умолк, но в молчании Ирмы отчетливо угадывался триумф. Она изящным жестом откинула отросшую лазурную волну волос за спину.

      — Как я рада, что здесь ты, а не Курво… Он бы мне жизни не дал, хотя сам говорит, как я ужасно смотрюсь в красном.

      Тьелкормо фыркнул.

      — Стало быть, я слишком снисходителен к твоим капризам? По возвращении в Химлад отдам распоряжение обновить тебе гардероб по нолдорской, — он ехидно подчеркнул, — моде. Как я погляжу, ты совсем забыла, к какому народу принадлежишь.

      — Главное, что ты склерозом не страдаешь, — иронично протянула Ирма, моментально вскипев. — А то вдруг бы забыл, что я тут, оказывается, не человек, а чья-то личная принадлежность. А может, мне сразу присвоить инвентарный номер и вышить его на моей одежде? Или еще лучше, восьмиконечное клеймо на лоб! Чтобы уж никто не усомнился, кто тут самый главный блюститель моего гардероба и, конечно, моей принадлежности.

      Тьелпэ с удивлением прислушался к повисшей звенящей тишине, видя лишь кусочек освещенной большой комнаты через неплотно прикрытую дверь. После своей вспышки Ирма успокоилась, лениво угнездившись в кресле у огня, но реакция дяди Тьелкормо — короткий, сдержанный выдох — говорила о том, что её слова нашли свою цель. Тьелпэ не мог понять, что его поразило больше: мастерство словесных пикировок Ирмы или то, как её спокойная уверенность вывела Тьелкормо из равновесия. Впрочем, он подозревал, что в этом напряжении повисло что-то ещё, не произнесённое вслух, отдающее кислым вином на языке.