Он крутил руль и пытался успокоиться. Казалось, его хотят все: то этими лебедями, которые уже скоро начнут ему сниться, то сам провокатор, которого пришлось покрывать, и который уже не первый день терроризировал Сашу:

– Расскажи о своём друге, которого мы встретили.

Ворон устал рассказывать, что его друг гетеросексуален, как и он сам, Лексу этот факт казался недоразумением – только не с таким очаровательным лицом, сам он не переставал думать о Сане. Встреча с ней всколыхнула прежний азарт, который возникал каждый раз, когда они спорили, спарринговались или молчали, даже молчать в её компании всегда было уютно.

Сейчас перед ним предстала её новая версия – повзрослевшая, её тело изменилось незначительно, и появившиеся мускулы не добавляли ей мужественности, они обрамляли её девичью хрупкость, которая так и осталась при ней. Услышанное сравнение с ролью сексуальной Деми Мур поднимало волну желания. И если в школе появлявшиеся периодически мысли замутить с вредной соседкой всегда подавлялись стечением обстоятельств, ведь та была настоящей дикаркой в отношениях: одному парню сломала руку, когда он намекнул на свидание, а на целующиеся парочки смотрела как праведник на богохульников, то сейчас ему ничто не мешало, но он опасался, что если он намекнёт на лямурный интерес, то она и его пошлёт, похоронив их дружбу. Возможно, она и дружила с ним лишь потому, что он никогда не пересекал черты и не позволял себе лишнего ни клинья не подбивал, ни смеялся над ней.

Но с другой стороны, прошло четыре года с выпускного, знаменательного выпускного с фиолетовым платьем и упущенной возможностью станцевать вместе впервые не танец кулаков и бросков через плечо, но ни один из них не предпринял попытки найти другого. Спрашивать у майора о том, как она, не в счёт, в этом не было должного внимания. Вот только даже после первого Саниного звонка он не связался с ней, тупо не было времени, отправлять же безликие сообщения казалось несерьёзным. Второй её звонок и вовсе подловил не в лучшее время, они тогда ехали из полицейского участка и Сашу бомбило.

– Ну об-ра-ти на ме-ня вни-ма-ни-е! – по слогам прохныкал Лекс, одновременно закидывая Сашу орехами, которые ел прямо в машине, тем самым привлекая внимание своего личного бодигарда. – О мистере Очаровашке не рассказываешь, устроил молчанку.

– И ты не догадываешься, почему я не хочу с тобой говорить?

– Не, ну есть идеи…

– О, не поделишься?

– Фу таким быть.

– Каким?

– Злопамятным, – показал ему язык Царёв и отвернулся к окну, казалось, совесть его совсем не мучает, но это было не так, ему действительно было стыдно.

– Меня хотели посадить на пятнадцать суток за кражу, – напомнил ему водитель, тормозя себя изо всех сил, чтобы не наорать или не выкинуть поганца в окно. Благо, в руках он держал руль – сдерживающий фактор, и концентрировался на дороге, стараясь не превышать. – Считаешь, за дело?

– Так ты же перевозил краденое.

– Во-первых я ничего не крал. А во-вторых, это даже не моя машина. Но обвинение хотели предъявить мне, – он крепко вцепился в руль, вены вздулись, придавая тату объём, а пальцы побелели. Саша обгонял других на автомате, ловко обходя несущиеся по автостраде автомобили.

Он мысленно поблагодарил Марка за то, что быстро оказался в участке и разрулил проблему. Оказалось, что Лекс под шумок умыкнул многострадальную птицу и спрятал в багажнике. Это заметил Белов и позвонил своим бывшим коллегам, чтобы их тормознули и припугнули, коллеги даже перевыполнили, забрав Царёва и Воронова в участок, последний взял вину на себя, но всё в итоге обошлось, а сам лебедь никому не сдался, его после всего оставили в участке.

– Ты мог перевести стрелки на меня.

– Не мог.

– Сам дурак. И сами виноваты они, – надул губы и щёки Лекс, как миленький пупс, и он знал об этом – что выглядит мило, поэтому постарался показаться в зеркале заднего вида, чтобы взглянув на него, кипятящийся Воронов остыл. Это работало. Лекс мог и завести его с полоборота, и притормозить, он даже сам не понимал, как у него это получается, но списывал на свои развивающиеся навыки очарования, которые пока не работали на Лисе. – Понимаешь, они сами не установили камеры во дворе, сэкономили на своей безопасности. А мы наоборот сделали доброе дело.

– Когда уже ты поймёшь, что добрые дела так не делаются, – сокрушался Ворон.

– Неважно как, главное сам факт. Моё рвение их совершать. А они топчут души прекрасные порывы.

Саша уже смягчился и на это только промычал. Но спор продолжался бесконечно – всю дорогу до психотерапевта, к которому наконец-то Лекс записался через секретаря отца, тот нашёл лучшего в своём деле специалиста. Принимал он в частной клинике.

– Надеюсь, в кабинет со мной не пойдёшь, – бурчал Царёв, которому не нравились взгляды а-ля “пришёл с нянькой”, но охранник на это не обещал внимание, безопасность подопечного всегда в приоритете. – Если пойдёшь, так и знай, буду рассказывать о своих сексуальных фантазиях.

– А то и раньше не собирался ими делиться?

– О сексуальных фантазиях с тобой! – выкрутился Лекс. – Тебе такое даже не снилось.

– А я и не сплю. Надеюсь, это шутка.

– Надейся, – зловеще проговорил Царёв, и Саша понял, что так и будет хотя бы из Лексовой вредности. Потом он нежно улыбнулся и подмигнул, пошло облизав нижнюю губу: – Но можешь проверить.

Краем глаза он заметил знакомую выходящую из клиники фигурку девушки, той самой знакомой Саши, которая дала ему недавно бой, и ему почему-то не хотелось, чтобы и его охранник её не заметил. Поэтому он сделал вид, что прищемил руку дверцей, полностью отвлекая на себя внимание Воронова, который тут же кинулся проверять, что случилось, и пока Лекс “умирал” и прижимал к себе “раненую” конечность, она успела потеряться из виду.

– Вот видишь, тебе вредно фантазировать, – сказал ему Ворон.

– Не душни.

– Скучный, душный… – начал перечислять охранник, загибая пальцы, облокачиваясь на заднюю дверь.

– Гомофобный, – услужливо подсказал ему Лекс, выбираясь из салона.

– Гомофобный, – спорить желания не было, поэтому он просто загнул новый палец, Лекса он игнорировал и подавать ему руки не спешил. – Зачем я тебе? Наняли бы лучшего бодигарда.

– Ничего ты не понимаешь, – Лекс встал напротив своего высокого защитника и, поцокав, хозяйским жестом поправил ему воротник. – Я буду делать из тебя человека.

На это Саша громко рассмеялся, наверное, впервые рассмеялся в лицо своему подопечному. Громко и басовито, но звонко, с чувством. У Лекса даже перехватило дыхание от неожиданности, сердце забилось быстрее, перед глазами пронеслась из памяти фраза Марка Твена “Тот, кого вы заставили смеяться, никогда вас не забудет”, и захотелось, чтобы смех не прекращался и лился, лился, аккомпанируемый двумя дугами щёлочек глаз и восхитительными ямочками, но сказал другое:

– Когда ты громко ржёшь, я вижу твои гланды, – смех тут же прекратился, а взгляд стал цепким, глаза мертвенно-чернющими. – Ой, и не ори на меня.

– Я молчу.

– Орёшь своим взглядом!

– Я так сейчас заору, что счастье, если не впадёшь в коматоз, – Саша боролся с собой, чтобы не закатить глаза, но чернота в глазах уже была не такой жуткой.

– Ой, испугал, – Лекс уже расслабился, продолжая свой бессмысленный трёп: – Вот что орать на улице? Что будешь делать, когда люди увидят какой у тебя несдержанный нрав?

Он так и трещал до самого кабинета, опаздывая, но нисколько не переживая об этом, и как только подписал бумаги и получил разрешение зайти: “Вас уже ждут,” – забежал внутрь, помахал Саше и захлопнул перед его носом дверь, напоминая о конфиденциальности приёма. Охранник и так не собирался нарушать личные границы, поэтому лишь выдохнул с облегчением.

За закрытой дверью они говорили о разном, психотерапевт – взрослая флегматичная, но со стержнем женщина, в очках в роговой оправе и с пучком на макушке – пыталась понять, в чём корень проблемы, наблюдая пока лишь только верхушку айсберга: наглый, развязный, с предвзятым отношением Александр Царёв раскрываться не спешил, ему не хотелось решать проблемы, которых по его мнению не было. Поэтому рассказывать о том, как с детства ненавидит больницы, ведь своё раннее детство кроме как с больничкой и врачами с медсёстрами ни с чем другим не ассоциирует, а запах медикаментов вызывает у него тошноту; или о том, как впервые почувствовал интерес к другому мальчику, а потом и взаимный; или о том, что его родители ему неродные, но не признаются сами; или о том, как его иногда накрывают кошмары, проснувшись от которых хочется умереть, настолько болит всё внутри, что это чувство может перебить только физическая боль – нет, всё это не для ушей доктора, это личное, зарытое на шесть футов в глубину, чтобы воскресить потребуется экзорцист, а не доктор мифических наук. В психологию Лекс не верил, терапию презирал.

Единственное – ему хотелось узнать, а не к этому ли специалисту ранее приходила Саня. И если так, то по какому вопросу. Эта девушка была странной в его понимании, но что-то в ней цепляло. Была это сильная аура или несчастные глаза – он не знал, но ему хотелось одновременно и напакостить ей, и переиграть, и пожалеть. Она гавкала на всех как собака, но не кусала, даже в драке с ним постаралась не навредить, хотя Лекс мог сам себе признать, что поведение было далеко не джентльменским. Признать, но не стыдиться. В этом и крылся его успех – он не испытывал мук совести, поэтому психотерапевта считал отеческой блажью.

А вот блокнот, в который она делала записи стал его блажью, захотелось получить его во что бы то ни стало. Поэтому Царёв ёрзал, кидал в сторону врача заинтересованные взгляды, жевал губу, играл с пальцами, врач наблюдала за ним и видела неуверенность, нежелание находиться на приёме, а ещё то, что он странным образом повторяет повадки девушки, которая была на приёме до него. Удивительно, до чего же похожими бывают люди, выросшие в разной среде.

– А может выпить мне предложите? – развалился на кресле Лекс. Он устал сидеть ровно и от испытывающего взгляда тоже устал. – Освежиться надо.

– Вы напряжены?

– О нет, конечно, – съязвил парень. – Я каждый день хожу на исповедь, поэтому для меня прийти на новую “исповедь”, – он изобразил пальцами кавычки на этом слове, – норма. – дама вежливо молчала, но не сводила с него взгляда, в котором притаилась укоризна, губы в алой помаде собраны куриной жопкой. – Хотите, чтобы я расслабился? Налейте выпить, хотя бы чай.

– Вы отрицаете вежливость, или намеренно грубите мне?

– Я просто попросил пить. Даже воды нет? Точно! В приёмной стоит кулер, – он вскочил на ноги, и она тоже по инерции вскочила, почуяв, что он хочет сбежать. – Пойду, налью себе. Там же есть стаканчики?

– Есть, подождите, сядьте, пожалуйста, мы не закончили, – она вышла из-за стола, её большие квадратные каблуки не цокали, скорее тудумкали, как у слонов при ходьбе. – Я сама вам принесу.

Лекс сделал пару шагов для проформы, она следом, нагнала его, но не хватала за руки или другие стратегические места, она щепетильно относилась к своему пациенту. Он поднял руки в жесте “сдаюсь”, отодвинулся с дороги, пропуская доктора, и только она вышла за дверь, Царёв кинулся к столу и стал маниакально листать оставленный на столе ежедневник.

– Ты что делаешь? – шикнул на него нарисовавшийся в дверном проёме Саша.

– Тсс, – приложил палец к губам нарушитель. – Ты сам чего припёрся? А как же таинство исповеди, тьфу, приёма?

– Ты что взял со стола?

– Ничего, – шептал тот в ответ, запихивая находку себе под ремень.

– Ты снова что-то украл? Ещё и в трусы себе запихнул?

– В джинсы.

– А разница? Совсем с головой не дружишь? – Саша уже стоял рядом с Лексом, а упустивший этот момент парень только и мог, что сглотнуть, преимущество нахождения с другой стороны стола было потеряно, когда он прятал блокнот. Он показал на потолок: – Да тут камеры.

– Ой, – маленькая ладошка упала на маленький рот, глаза распахнуты, на щеках легкий румянец, волосы забраны за небольшие ушки – так и хотелось упаковать его в коробку как красивую куклу.

Но у куклы был прескверный характер. О чём он напомнил в следующее мгновение, когда прижался всем телом к своему телохранителю, привстав на цыпочки, чтобы губами уткнуться ему в район шеи около уха и горячо прошептать:

– Мы типа целуемся, иначе нас посадят за воровство, – Саша дёрнулся, но Лекс держал его крепко, как посаженный на клей-момент – три секунды и отодрать только с кожей. – Тихо, а то я скажу, что это ты меня заставил украсть.

– И кто тебе поверит? – в этот момент Лекс издал чмокающий звук, будто они и правда целуются, Воронова передёрнуло.

– Я умею быть убедительным, так что слушай меня, иначе знаешь что?

– Что?

– Поцелую по-настоящему.

– Так, всё, – одновременно с покашливанием вернувшейся в кабинет доктора, Саша отодвинул от себя идейного паренька, чья фантазия приносила ему только проблемы и мурашки по коже. Конечно, от отвращения, уверял он себя.

– Ой, а мы тут поддались минутной слабости, – хохотнул тот, поигрывая ресницами.

Он снова включил режим куклы, очаровывая окружающих, даже бывалая психотерапевт поверила, или бывало сделала вид, что поверила, а Саше осталось только надеяться, что охрана не станет проверять по камерам, чем на самом деле они занимались в отсутствии хозяйки кабинета.

– Слабости?.. Ты меня чуть не изнасиловал, – раздувая ноздри Саша пробурчал настолько тихо, что услышать никому не полагалось, но самодовольный тёзка услышал, только и бровью не повёл.

– Полагаю, это, – Лекс опёрся пятой точкой о край стола и обвёл руками их местоположение и недавний “поцелуй”, – мы можем обсудить на следующем сеансе? Кстати, когда он?

Женщина взяла себя в руки и прошла к своему рабочему месту. По пути она вручила пластиковый стакан с водой ему в руки, Царёв просиял, чокаясь с невидимым собутыльником:

– Полон!

– Определённо. Мне нравится ваш позитивный настрой, так что, – она стала осматривать стол в поисках своей книги для записей, но не находила, и старалась недоумения не подавать. Отчаявшись, она взяла лист и ручку, записав для себя дату и время. – Жду вас в конце недели.

– Но…

– Да. Мы изначально обговаривали, что будем встречаться две раза в месяц, но, – теперь уже она обвела руками воздух, намеренно повторяя жест пациента, – сами видите, какой у нас фронт работ, – но она всё ещё считала, что это та же верхушка айсберга, и что скрывается под водой пока было так же непонятно.

С горем пополам Лексу пришлось смириться, он рассчитывал в будущем сократить количество и частоту приёмов, понимая, что сам виноват, прикрывая свой проступок другим, который в моральном плане был на ином уровне, но главное – он имел иной уровень уголовной ответственности. Своё поникшее настроение он прикрыл, начав отчитывать клинику и персонал за использование пластиковых стаканов, врач пообещала разобраться с вопросом и разузнать есть ли возможность перейти на бумажные, про себя отмечая сильное увлечение парня экологией, памятуя об истории с украшением из покрышки, которую они сегодня обсуждали более всего, и он с пеной у рта доказывал, что просто хотел отвезти его на переработку.

Лекс не замечал исходящего от водителя напряжения, когда они ехали обратно и он рискнул достать трофей из штанов.

– Зачем ты украл его? – Саша взглядом, устремлённым в зеркало заднего вида, указал на вещицу в руках Лекса, которую тот вертел и так, и эдак, сокрушаясь, что “у Пушкина почерк был понятнее”. – Откуда только знаешь его почерк? Неужели в школу ты ходил учиться?

– Представь себе, дружочек, я был отличником.

И что случилось потом, что ты сошёл с пути успеха?

– Пацан к успеху шёл, ха, – усмехнулся вор-рецидивист без тени веселья. – Как поезд с рельс сошёл.

Повисла недолгая тишина, не гулкая, не давящая, но и не комфортная: разбавить её не хотелось, но и насладиться не получалось. И Саша исправил, сказав твёрдо:

– Знаешь, я решил. Это всё.

– Что всё?

– Сегодня напишу заявление на увольнение. И пока ты не начал истерить, я скажу, что уведомляю тебя не с целью дать тебе шанс заставить меня передумать. А чтобы ты не чувствовал себя ущемлённым, – он аккуратно вошёл в поворот, не сбавляя скорости, – всё же я работаю непосредственно с тобой, поэтому…

– Офигел? – всё же перебил его Лекс высоким голосом. – Быстро возьми свои слова назад.

– Нет, Лекс. Я решил.

– Ты фигню сейчас говоришь.

– У тебя, должно быть, сейчас стадия отрицания, это нормально. Ты смиришься, – Саша произносил речь уверенно, будто готовился, но это был экспромт. Последний случай воровства и того, что последовало следом, выбил его из колеи. Лекс многое творил и это многое чаще всего ему сходило с рук, но справедливому Воронову не нравился такой расклад, потворствовать разложению личности он не хотел и предпочитал умыть руки, а не перевоспитывать.

– Отрицание? Естественно, – он стал стучать кулачками по сидению, как барабанщик палочками. – Бесишь меня!

– Успокойся, не велика потеря.

– А кстати, говоря о потерях, – вмиг перестал вести по-детски пассажир. – Это кто ещё потеряет?

– Потеряю работу, найду новую. У нас много клиентов.

– Ни один из них платить больше Царёвых не будет, к тому же неужели ты рассчитываешь продолжать работу в “Атланте”? Нет, работать с ними уже не сможешь, уж Кирилл Александрович, – он специально назвал отца по имени-отчеству, сложил руки на груди и выпрямил спину, самодовольно улыбаясь, – постарается, а я прослежу. – Саша молчал. – И как же ты сможешь оплачивать счета? Сложно, наверное, с таким отцом?

– Что? Ты откуда?..

– Навёл справки, – загадочно проговорил Лекс.

Он и вправду навёл справки на Воронова после того, как получил его адрес, и узнал, что Иван Воронов уже несколько лет страдает алкогольной зависимостью, недавно перенёс дорогостоящую операцию на печени, оплатил которую его сын. Казалось, сам Саша ничего и не получает, ведь тратил всё на поддержание отца живым, даже взял кредит на лечение. Царёв думал, что ради родного отца, при условии, что тот его не бросил, тоже бы мог жертвовать собой, всеми заработанными деньгами и временем, оно порою было дороже денег. Поступок Ворона вызывал в нём некую зависть, но и гордость, желание равняться. И даже хотелось помочь, например, он мог воспользоваться связями отца, ведь гордый Саша сам бы никогда не попросил, и устроить его папу в специальную клинику. Лекс знал, что подобные попытки уже были им предприняты и не увенчались успехом: Иван Иванович лечиться не хотел, нарушал правила, даже сбежал один раз, и кодирование не помогало. Но Лекс считал, что дело только в связях и деньгах, о чём и стал рассказывать Воронову:

– И я считаю, что терять заработок сейчас в твоём случае глупо. Таким образом можешь просто разместить отца на смертном одре и попрощаться.

– Супер, только о твоих советах мечтал, папенькин сынок, – почти выплюнул Саша.

Ему казалось, что понять его отчаянное желание спасти отца никто не поймёт, даже майор, сам отец, но только качал головой, когда у них заходили разговоры о Воронове старшем. У Лекса были родители, он их не ценил. А у Саши кроме папы не было никого в этом мире, даже мама, как оказалось, умерла несколько лет назад, и узнав об этом сын не проронил ни слезинки, лишь уверился, что материнского тепла ему узнать не суждено. Отцовского он тоже не знал, но крепко держал того на плаву, не желая терять свой единственный якорь. Он не знал, что сам был якорем для Сани Беловой, а для Лекса – спасательным кругом.

– Но я могу помочь. Скажем Арису, он найдёт надёжное место, там твоему отцу помогут, – секретарь отца мог найти всё.

– Тебе бы кто помог?

– Ай, – отмахнулся Лекс, – мне уже помогают. Забыл, откуда меня везёшь?

– Но ты не желаешь получать помощи, устроил чёрте что. Лекс, мне это не нравится, поэтому я бы хотел…

– Молчи! – поднял голос Царёв, прозвучав почти так же властно, как умел его отец, но достаточно высоким голосом, поэтому в уши Саши это лилось истерикой. – Я сам не хотел изображать такую сцену, но только представь, если бы она меня спалила?

– Так не надо было красть. Мне кажется, у тебя клептомания. Лучше признался докторше и начинай лечиться, а не на Оскары нарывался.

– Спасибо, что так высоко оцениваешь мои актёрские способности, но у меня нет клептомании.

– Зачем тогда суёшь свой нос и руки туда, куда не надо?

– Мне хотелось узнать, что она про меня написала, – надулся Лекс, невероятно гордый тем, что придумал отмазку, не говорить же, что искал записи о Сане, фамилии которой даже не знал. – Кстати, а как фамилия той истерички?

– Царёв, – не моргнув и глазом ответил Саша.

– Хам! – новый удар по сидению водителя. – Я про ту девчонку Саню.

– Белова она, зачем тебе?

– Просто интересно. Думал, будет что-то более говорящее, типа Мортал Саня Комбатовна, – он начал заразительно хихикать, обнажая дёсна и белоснежные зубы.

– С отцом примерно угадал, он у неё боевой мужик, майор, – невольно улыбнулся и Саша, поглядывая на своего подопечного.

– Ясно тогда, в кого она такая терминатор.

– Я слышу в твоём голосе зависть?

– Мечтай, – вмиг оскорбился парень, превращая улыбку в оскал.

Они как раз заехали на территорию особняка, колёса шуршали по асфальту, замедлив ход. Воронов обернулся к Лексу после того, как притормозил.

– Ты понимаешь, – вкрадчиво начал он, не сводя потемневших глаз с Лекса, – что лезть в чужую жизнь – это не норма? И если ты сам не хочешь себе помочь, то другие не смогут. Это поэтому мой отец не может вылечиться – он не хочет. Он слаб душой и сердцем, но ты ведь не потерян. Возьми себя в руки.

– Вот держу себя в руках, – он потряс руками, которыми и так уже обнимал себя, чувствуя идущий от Воронова холод.

– Не паясничай.

– Молчу.

– А я бы хотел, чтобы ты говорил, – Лекс просиял, но сразу скуксился, как только Саша продолжил: – но не со мной, у тебя есть для этого специальный человек, которого наняли для помощи.

– Ладно, но…

– Но?

– Но позволь мне помочь и тебе.

– Мне?

– Тебе. Не твоему же отцу, на которого ты поставил крест, но при этом набрал кучу кредитов, – блеснул он полученной информацией, что Воронову осталько прорычать. – Тебе нужны деньги, поэтому продолжай работать со мной. Ничего другого я не требую.

– И ты продолжишь себя вести так же? – нахмурился Ворон.

– Разве не в этом моё очарование?

– Только не говори, что ты и правда считаешь себя этим, из сказки, – теперь он нахмурился, морща лоб, пытаясь припомнить героя, – Принцем Чарминг?

– Принц Ча-а-арминг, – протянул довольный Лекс. – Спаси-и-ибо!

– Для справки: я так не считаю.

– Для справки: тебя я считаю огром. Если из вселенной сказок. Так что если ты вдруг решил, что я в тебя влюбился, – хихикал Лекс, – то имей в виду – я в тебя не влюблён, ты это надумал.

– Господи Боже, нет, – стукнул по рулю Саша, задевая клаксон. Лекс подпрыгнул на сидении, но смеяться не переставал, отмечая, что Сашин тон не был злым. – Заканчивай со своими гомо-шуточками, если хочешь, чтобы я остался.

– Так ты остаёшься! – закричал парень. – Ура! Я знал, что ты меня не бросишь, – он обнял спинку сиденья водителя, прижавшись к ней всей грудью, и из щели между подголовником и сиденьем торчали только кнопка-носик и маленькие пальчики по бокам.

– Да ты как носок: тебя сложно найти, но невозможно потерять.

– Фу, ты как динозавр, цитируешь всякое старьё, – фыркнул Лекс.

– Я родился в год дракона, почти динозавр, считай.

– Нет, нет, конечно! Вот ты в школе точно не учился! Драконы – это миф. И что ты говоришь, в год дракона родился? – он вдруг понял. – Так я ведь тоже. Мы одного возраста что ли? Капец.

– Если хочешь, можешь считать, что я родился на двенадцать лет раньше.

– Старпёр.

– Неважно, блокнот дай сюда, – Лекс отнекивался, пряча книжицу под куртку, но в итоге отдал, Саша убрал его в бардачок. – На следующем приёме вернёшь ей. Не подложишь на стол, а лично в руки отдашь и признаешься, зачем это сделал. Скажешь, что раскаиваешься.

– Врать? Сам учишь меня поступать правильно, и я тебе скажу – я не раскаиваюсь. Но сожалею. Сожалею, что не успел прочитать ничего!

Они снова стали спорить, но Саша твёрдо стоял на своём, и опасающийся, что тот вновь решит уйти, в этот раз окончательно и бесповоротно, Лекс сдался. Но ночью прошмыгнул в гараж и попробовал изучить содержимое. К сожалению, разобрать ничего не удалось. Он пофоткал страницы на свой навороченный телефон, попытался провести текст через определитель текста, это тоже не сильно помогло. Тут и там были заметки о разных пациентах, но связать всё в одну историю болезни не получалось.