— Ты не пробовал отвлечься или, не знаю, на работу переключиться?
О, он пробовал. Переключение на работу в случае неразделённых чувств было его самым любимым занятием. Однако не дававшая обычно сбоев тактика «погрузиться с головой в работу так, чтобы потом забывать даже своё имя и становиться самым настоящим зомби» не помогала теперь от слова совсем. Потому что Юнги постепенно сходил с ума. Потому что Юнги, как ему самому казалось, умирал.
Каждый день, снова и снова.
— Спасибо за совет, ты охуенный друг, — оставалось только проворчать, потому что сил на нормальные ответы уже не было. Джун ухмыльнулся, глядя на него то ли устало, то ли сочувственно. За его спиной эти двое сидели рядом и смотрели какое-то видео в наушниках. Чимин положил голову на плечо Хосоку, тот ерошил его волосы своими пальцами.
Ощутив уже привычную боль в груди, Юнги нахмурился. Но отворачиваться не стал. Наверное, он обнаружил в себе склонность к мазохизму с недавнего времени — с самого того момента, как признал себя геем, в очередной раз подрочив на светлый образ Чимина. Вот так осознание, вот так новость. Вот уж от кого не ожидали, да?
— Не смотри на них — хуже только делаешь.
— Я не могу не смотреть.
— Больной ублюдок.
— Без тебя знаю.
Намджун — хороший друг. Совета у него нормального не спросишь, потому что этот придурок сам по уши в таком же дерьме, но хотя бы поговорить по душам можно. Он ничего никому не скажет по крайней мере.
Юнги определённо был мазохистом. Глядя на Чимина с Хосоком, он чувствовал, как внутри всё предательски быстро разрывается на части, оставляя кровавые ошметки, и все равно наблюдал. Смотрел, не смея оторвать глаз.
Как давно это началось? О, кажется, целую вечность назад — он ещё думал тогда, что любовь — лишь выдумка людей, всплеск гормонов, который оправдывает желание с кем-то поебаться. Он ещё убеждал себя в этом, когда ему приветливо улыбались при встрече и пожимали руку холодной влажной ладошкой. Он ещё убеждал себя в этом, когда засматривался на полные мягкие губы и облизывал свои. Он ещё думал, что не влюблён, когда случайное прикосновение вызывало приятный трепет в груди.
Наивный Мин Юнги. Наивный маленький мальчик, что эти губы с тобой сделали?
Что сделало это гибкое тело, эти глаза, этот голос, эти грёбаные маленькие руки? Эта особенная улыбка, предназначенная не тебе, этот полный нежности взгляд, которым эти глаза на тебя никогда не посмотрят? Губы, которые никогда не коснутся твоих?
За спиной Намджуна Хосок вдруг повернулся к Чимину и, ласково улыбнувшись, коснулся его щеки своими пальцами. А потом поцеловал.
Юнги всеми силами старался не задохнуться.
— Это пиздец, — заключил он тихим хриплым голосом.
Намджун смотрел на него внимательно, взглядом выгрызая душу, но не повернулся. Диван стоял посреди комнаты отдыха, вид на него отсюда, где стояли всякие автоматы с кофе, газировкой, батончиками и прочей вредной дрянью, открывался отличный. Юнги стоял за высоким столиком, сжимая в руках стаканчик с кофе — уже пятый за это утро, — и пытался ничего не пролить. И наблюдал. Он вообще любил это делать — особенно в последнее время.
Хосок с Чимином были вместе около двух лет. Слаще парочки в агентстве было не сыскать. Юнги иногда думал, что ненавидит их — за эти мысли его мгновенно убили бы без права на помилование, ведь… Как же так? Разве их можно ненавидеть? Ведь они так любят друг друга!
Проблема в том, что своей любовью они настолько достали, что сейчас у Юнги даже не находилось причин для ненависти.
— Как давно у тебя никого не было?
О, очень давно. Так давно, что, кажется, Юнги даже и забыл ощущение тепла чужого тела под ладонями, и сбитое дыхание на своих губах. И стоны в собственное плечо. Теперь и тепло, и дыхание, и стоны были только у него в воображении — и стонала, выгибаясь под ним, отнюдь не длинноногая красотка с шикарной грудью.
А Пак, чтобы ему пусто было, Чимин.
— Что это меняет? Такая хуйня не помогает, знаешь ли. Будто сам не пробовал.
В моменты, когда Намджуну больно, его лицо становится непробиваемо-каменным. Сейчас оно постепенно приобретало точно такое же выражение. Юнги сделал пару глубоких вдохов, отпил кофе, неприятно горчивший на языке, ещё разок выдохнул… И всё же отвернулся, не в силах смотреть на вовсю уже целующихся там, на диване, Чимина и Хосока. Намджун, увидев, как он проиграл этот странный бой с самим собой ещё раз, криво ухмыльнулся.
— Да, ты прав. В моём случае не помогло. Но может быть, дело было в шлюхе?
— Может быть, дело было в тебе? — ядовито бросил Юнги, тоже ухмыляясь. Намджун смотрел на него как больной — на больного. Они оба понимали друг друга. Несомненно.
— По крайней мере, Джин не мозолит мне глаза своим благоверным, — Джун чуть помолчал, нервно закусив губу. — А у него благоверный-то вообще есть?
— Чёрт знает. Он у нас всемирный красавчик — наверняка имеется.
У Сокджина просто не могло его не быть, что уж тут спорить. Намджун понимал это как никогда явно, поэтому стоически молчал, с умным видом читая книжечки и попивая кофе, стараясь не коситься на объект своих сладостных фантазий влюблённо. Получалось — не коситься — откровенно плохо. Юнги ему даже сочувствовал. И гадал иногда: Джин всё-таки тупоумный дебил, или же просто хорошо притворяется, будто не видя особое к себе отношение лидера?
— Как ты это понял? — Юнги вопросительно приподнял бровь. — Как понял, что окончательно накрыло?
А. Ну да. Кажется, это целую вечность назад было. Как возбудился, словно подросток, когда на пляже увидел Чимина в плавках и постыдно убежал, всеми силами пытаясь прикрыть стояк. Ну что за идиотизм?
А потом кончил с чужим именем на губах и осознал вдруг, что, сука, конктретно вляпался. Просто неебически. Как, он раньше думал, никогда прежде не мог вляпаться.
А потом начал взращивать в себе это чувство, которое тогда ещё казалось странным мороком и наваждением. Он прекрасно знал, что Чимин уже занят. Он прекрасно знал, что взаимности от него ни капли не дождется. И все равно стал наблюдать за этими двумя, медленно себя выгрызая. Расчленяя на мелкие кусочки, препарируя душу с увлечённостью сумасшедшего хирурга. Смотрел, как эти двое, передавая друг другу любую вещь, будь то микрофон, нотная тетрадь, телефон или папка, соприкасались пальцами и задерживали прикосновение. Смотрел, как эти двое наблюдали друг за другом издалека, смотрел, как они просто сидели рядом и светились от счастья как начищенные лампочки. Как обнимали друг друга — не так, как обнимаются друзья или хорошие приятели. Эти объятия были интимными, но не пошлыми. Не предназначенными для чужих глаз — или предназначенными только для Юнги. Смотри, неудачник, смотри на то, как мы счастливы, и поедай себя изнутри!
Когда они думали, что их никто не видит, каждый из этих двоих норовил украсть у другого поцелуй. Это был такой своеобразный ритуал, некая милая тайна, о которой Юнги как-то узнал случайно, и становился вольным или невольным свидетелем весь последующий месяц. Или год?
Они не бегали на перерывах в туалет, чтобы потрахаться, не зажимали друг друга в углах, не лапали друг друга на глазах десятков людей где ни попадя (фансервис не считается), но каждый грёбаный раз, глядя на них, можно было подумать, что от счастья вот-вот жопа слипнется. Смотреть было невозможно, но и глаз оторвать будто нельзя. Юнги рассматривал, представляя. Глядя на них, можно было представить себе всё что угодно — от утренних обнимашек с завтраком в постель и целомудренными поцелуями в щёку, до жёсткого траха с наручниками на запястьях, кляпом во рту и завязанными глазами.
Что происходило за закрытыми дверями их комнаты, Юнги пытался не представлять.
— Как мешком по голове ёбнуло. Я даже опомниться не успел.
Намджун понимающе усмехнулся — видно, его ощущения были примерно такими же. Мин постарался изобразить нечто вроде полуулыбки, постарался не смотреть в дверной проём на открывшееся глазам представление. Но взгляд сам собой постоянно возвращался туда.
Чимин сидел на диване, поджав под себя ноги, и что-то с заинтересованным видом втирал Хосоку. Тот слушал и лыбился как придурок, оправдывая сейчас свою солнечную кличку среди фанатов. Вот уж кто увидел бы — не поверил, что на кого-то можно смотреть так влюблённо.
Юнги прикрыл глаза. Иногда он представлял, чем они занимаются, когда никого вокруг нет. Представил это и сейчас: похоть во взглядах, блуждание руками по телу, краткие задушенные вздохи, лишь бы никто не услышал, сбивчивые признания. Сцепленные пальцы. Тело Чимина под телом Хосока.
Блять.
Иногда воображение бывало к нему милосердно — оно подкидывало картины того, что сам Юнги делал бы с Чимином, если бы… мог.
Это было даже не смешно.
Иногда, воображая, он кончал даже раньше, чем в его мыслях заканчивалась прелюдия. В глазах темнело так, что, казалось, вырубало электричество во всём здании, но нет, всё было в порядке. Мир всё ещё продолжал существовать, как ни прискорбно. И Юнги, за компанию — вместе с ним.
— Шутки про мозоли на руках всё ещё актуальны?
— Иди нахуй, — честно ответил Мин. Намджун рассмеялся как человек, которому только что живот прострелили. Несомненно, он его понимал.
Сам себя Юнги понять не мог уже очень давно.
За спиной Намджуна эти двое смеялись так громко и заразительно, что хотелось застрелиться. Чимин уткнулся покрасневшим лицом в собственные колени, Хосок вытирал слёзы с уголков глаз. В какой-то момент Юнги показалось, что оба смеются над ним — что оба вот-вот начнут показывать на него пальцами и громко, издевательски смеяться. Посмотрите на него! Такой неудачник, такой неудачник!
— Не смотри туда.
— Я не могу.
— А я не могу смотреть на то, как великий и каменный Мин Юнги готов расплакаться из-за такой хуйни. Перестань. У тебя сейчас истерика будет.
— Ты-то у нас никогда из-за такой хуйни не плакал.
— Не плакал — по крайней мере, не в этом здании.
Да, ещё ведь будут пытаться успокоить, вопросы задавать. Так что лучше взять себя в руки — от греха подальше. Так ведь можно сорваться ненароком и выложить всё как на духу.
Как будто это что-то исправит.
— Пожалуй, прислушаюсь к твоим словам, — пустой уже стаканчик из-под кофе полетел в мусорное ведро. Юнги не шевельнулся, дожидаясь, пока Намджун допьет свою растворимую дрянь.
— Не хочешь туда заходить?
— Боюсь, радугой буду блевать.
— Это будет не мило.
— Ещё бы.
Намджун понимающий до зубного скрежета. Юнги даже не бесила никогда его манера поддерживать — это странно.
Страннее только — не находить в себе ненависти для того, кого, по идее, должен ненавидеть.
Хосок, конечно, придурок, но с Чимином под боком его придурковатость отходила куда-то за задний план. Чего уж там, Чимина он любил — тут даже сомневаться не приходилось, как и в том, что его любовь была обоюдной. Единственное, чего Юнги понять никак не мог — какого хера он так отчаянно пытался уничтожить себя, глядя на них.
Он вгрызался в обоих взглядом, как ищейка, и высматривал детали скрытой картины с удивительным даже для себя хладнокровием. Методично отрезал от себя кусочки, балансировал на тонком канате под высоким куполом цирка. А потом падал — боли на радость. Она-то и добивала его, до этого кружа над ним как стервятник, следуя неотступно, как хищник следует за добычей.
У боли, кстати, было лицо Чимина.
— Может, тебе стоит отдохнуть? Ты выглядишь так, словно пашешь на пяти работах без сна, перерывов и выходных.
За спиной Намджуна сначала Хосок вышел из комнаты в коридор, затем Чимин. Юнги судорожно вздохнул, подозревая, куда и зачем они могли направиться. Острых ощущений захотелось?
— Уж кто бы говорил.
Это вот так действует неразделённая любовь? Если да, то Намджун мог стать «лицом компании» — с его-то мешками под глазами и пустотой во взгляде. И рожей, так и говорящей «как же всё заебало».
Может быть, они бы стали лицом компании на пару, а потом дружно, взявшись за ручки, сиганули с обрыва. Вот было бы здорово, правда?
— Ты уже как-то особо и не надеешься на взаимность, да?
— А ты?
— Никогда не надеялся.
Юнги лишь хмыкнул.
— Я тоже.
Он не идиот. Намджун, он уверен, тоже. Просто Сокджин — настолько нереальный дебил, что остаётся только поражаться. Хочется встряхнуть иногда и спросить: ты, слепой осел, не видишь, как на тебя смотрят? Ты этого не видишь?
Он, впрочем, никогда дальше собственного носа не видел. Чего уж тут удивляться — первое время о существовании Намджуна-то не знал, пока песню вместе не записали. Вот так прикол.
Его королевское высочество вообще мало на что обращало внимание. Единственное, на чём Джин концентрировался чаще всего — свой внутренний мир. Таков он был, что тут поделать.
Второй стаканчик полетел в мусорку, но цели не достиг. Намджун выругался, подходя и поднимая с замученным видом.
— Перерыв скоро закончится. Поможешь мне с текстом? Нужен свежий взгляд.
— Окей, — безразлично откликнулся Юнги. Он всё ещё старался не думать о том, где сейчас эти двое и чем они занимаются.
— Намджун? Привет, Юнги.
Джин, прибежавший с улицы и весь покрытый снегом, запыхавшийся и тяжело дышащий, произвел на Намджуна ожидаемый эффект: больное окаменение лица.
Величество обратило внимание на простого смертного.
— Хотел что-то? — якобы незаинтересованно бросил Намджун. Конечно, он притворялся — Юнги хорошо услышал дрожь в его голосе.
— Нужно поговорить, — Джин бросил короткий значительный взгляд на Мина. Выглядел он решительно. — Наедине.
— Понял, сваливаю.
До него, кажется, дошло, о чем они будут разговаривать. До Намджуна, видимо, ещё нет. Лишь бы только хуже не сделал, идиот криворукий.
В обеденный перерыв в коридорах на удивление мало людей. Юнги прошествовал к туалету, там посмотрел на своё отражение. Видок оставлял желать лучшего. Но, в любом случае, такое страшное ебало можно списать на дикий и жёсткий график работы. Определённо.
Открылась дверь одной из кабинок, явив на свет божий довольного жизнью Хосока. Присутствие Юнги его не смутило ни капли, он преспокойно помыл руки, улыбаясь, и вышел в коридор. Юнги слышал звуки чужого дыхания, постепенно уменьшающиеся по громкости, и уже знал, кто выйдет в следующую секунду.
Чимин вышел с туманным взглядом, красными щеками и засосом на шее. Работать он был определённо неспособен. Они не трахались, нет. Воображение услужливо подкинуло картину: вжимающий Пака в стену Хосок, водящий носом по шее и дышащий как загнанный зверь, дрожащее тело в его руках, медленные, тягучие поцелуи, которые только распаляли. Но — без секса. Никакого секса в компании. Никогда.
Пока Чимин мыл руки и лицо — заторможенно, словно обдолбанный, — Юнги смотрел на него. Смотрел и не знал, что делать и куда податься. Ему хотелось броситься в ноги перед этим существом, ему хотелось стать для него хоть ёбаной подстилкой или дешёвой шлюхой, чтобы только появился малейший шанс на взаимность. От странных мыслей ком встал поперёк горла. Чимин поднял взгляд — в этот момент у Юнги сердце остановилось, — и улыбнулся.
— Надеюсь, мы тебя не сильно напугали своими зажиманиями.
Юнги не был бы Юнги, если бы в ответ не сказал какую-нибудь хуйню.
— Главное, чтобы стены кабинки не заляпали, — мрачно ответил он, стараясь выдать слова за шутку.
— Не беспокойся, мы осторожны с этим, — улыбка на губах Чимина — улыбка дьявола. — Ты выглядишь подавленным. Что-то случилось?
Да, блять, случилось. Ты случился, сукин сын. Ты отравил мою кровь. Мою душу. Тело. Всего меня уничтожил, сволочь. И почему ты сейчас так открыто улыбаешься? Почему так тепло смотришь? Почему вообще о самочувствии спрашиваешь, ведь тебе, вроде как, должно быть насрать, нет?
— Жизнь случилась. Не обращай внимания. Я просто заебался.
— Что ж, береги себя, хён.
— Ага, постараюсь.
Чимин почти дошёл до двери туалета, почти её открыл — вот только рука замерла на полпути до ручки, и пальцы почти не дрогнули. Зато Юнги задрожал — самой что ни на есть крупной дрожью.
— Ты ведь наблюдаешь за нами, хён, не правда ли? — сердце Юнги пропустило удар. — Не могу сказать, что меня это особо интересует, но Хосоку это не нравится. Рано или поздно он сорвется, а там до ругани дойдёт, сам знаешь. Я просто хотел попросить тебя прекратить. Переключиться. Думаю, это не сложно. Помимо меня есть много замечательных людей, и ты найдешь себе кого-нибудь, обязательно. А сейчас… Конфликты в группе нам не нужны. Так что перестань.
Чимин говорил всё это безразлично-весело, будто рассказывал грёбаную сказку на ночь. Юнги смотрел в его улыбающиеся глаза и отчаянно пытался нормально вдохнуть.
— Откуда ты…
— Я не тупой, Юнги. Ты думаешь, я не вижу, как ты пялишься на меня?
Чимин улыбался и бил в больное место, прямо под дых, давил на открытый перелом изящной ножкой. Вежливый до зубного скрежета и безразличный. Юнги сжал руки в кулаки, чувствуя, как внутри, там, где пару минут рвалось и кровило как гнойная рана, всё постепенно начинало замораживаться.
Мир сжался до стен туалета, до одних только глаз Чимина, окативших его ледяным взглядом. Сердце, кажется, и не билось минуты две. Вряд ли оно вообще когда-либо билось.
— Прекрати. Я не хочу, чтобы ты страдал. И ты этого тоже не хочешь.
Чимин вышел в коридор, явно довольный собой, и не мог видеть, как Юнги сполз на пол, в панике обхватив голову руками.
Вышел он только через пятнадцать минут — его состояние выдавали лишь чуть покрасневшие глаза и шмыгающий нос. Похер, можно списать на простуду.
Тэхён таскал стойку микрофона туда-сюда, утверждая, что она ему мешает, Чонгук залипал в телефон совиными глазами. Юнги скосил глаза на диван — Чимин с Хосоком вовсю обсуждали какой-то фильм, который вчера посмотрели. Всё было как всегда. Не было того льда в голосе и во взгляде, не было безразличия, такого, как пятнадцать минут назад. Во взгляде Пака — лишь светлая и чистая любовь, предназначенная не Мину, любовь, от которой хотелось лезть на стенку и орать дурным голосом. Юнги отвернулся. Он больше не мог даже наблюдать за ними — будто запрет, сказанный вслух его любимым, поставил невидимую, но опасную преграду. Её не хотелось ломать. Может быть, так даже будет лучше.
Намджуна с Джином нигде не было. Чимин с Хосоком болтали без умолку. Тэхён подошёл к Мину и обеспокоенно поинтересовался его здоровьем. Чонгук почти задремал и норовил уронить телефон. Всё было как всегда, за полчаса практически ничего не поменялось.
Перерыв был почти окончен.