Стоило только Коннору подумать о том, что зря он вообще послушался Хэнка и вышел из курилки, как вдруг в отдел влетел кто-то из молодых офицеров и, лишь только завидев его, дурным голосом заорал:

      — Коннор! Быстрее, сюда! Гэвин вырвал сердце твоему андроиду!

      Он не помнил — правда, не помнил, — как бежал с чуть ли не световой скоростью по как будто бы нарочно удлинившимся коридорам участка. Не помнил, как его звал кто-то из коллег — возможно, среди всех голосов он смог распознать голоса Фаулера, Тины, Бена, Криса, ещё кого бы там ни было, однако в ушах звенело; Коннор не слышал ничего кроме «у твоего андроида вырвали сердце», какого-то надрывного механического свиста, голоса Хэнка, повторявшего недавние слова в курилке.

      В голове был туман, который ничем не разогнать, и чужие слова — «вырвали сердце, вырвали сердце», — повторялись в мозгу, словно назойливая попсовая песня. Коннор толкнул дверь так сильно, что та едва не слетела с петель. В углу неподвижной куклой лежал Гэвин с окровавленной ладонью, пальцами, обагрёнными красным и синим. Пустые стеклянные глаза смотрели на Хэнка, который пытался дотянуться до собственного вырванного насоса и страшно хрипел, ну точно умирающий человек.

      — Хэнк! — выкрикнул Коннор и ракетой рванул к андроиду, хватая — слава всем богам, целое и невредимое — сердце. Может быть, он сошёл с ума от страха, может быть, просто показалось, но насос в руке трепетал словно самое что ни на есть настоящее человеческое сердце — тёплый и бьющийся в сбитом ритме, небольшой, размером с его ладонь, но такой важный… Хэнк положил голову ему на колено и посмотрел в глаза. Коннор почти видел мир его глазами — он представлял себе, как перед затуманившимся взором идёт обратный отсчёт, секунда за секундой до полного отключения, а всё остальное — и не мир вовсе, всего лишь красная пелена из ошибок и строчек выкидываемых программой команд. — Сколько тебе осталось? — выкрикнул он в панике.

      — Полминуты… Коннор, помоги мне.

      Хэнк дрожащими руками схватил своё сердце, их ладони соприкоснулись. Совместными усилиями они вставили насос в зияющую синюю рану в груди андроида, и лишь тогда Коннор позволил себе нормально вдохнуть — сам бы он, не разбираясь особо в андроидской анатомии, не смог бы с этим справиться, или вовсе сделал бы ещё хуже. Половина отдела собралась, чтобы понаблюдать за, несомненно, очень интересным зрелищем; Коннору на каждого было плевать. Он потянул Хэнка на себя, насколько это вообще было осуществимо с его весом и комплекцией, обнял и прижал к себе, целуя в макушку. Мягкие седые волосы щекотали нос и губы, однако Коннору на эту щекотку не хотелось обращать ни малейшего внимания. Хэнк лежал в его руках, неподвижный, но живой, и это сейчас — самое главное.

      Он чуть не потерял его.

      Чуть.

      Не.

      Потерял.

      Если бы он только остался!..

      — Всё хорошо, Хэнк, — прошептал Коннор, на самом деле больше убеждая в этом именно себя. Всё вокруг казалось нереальным — и стены курилки, и открытое до сих пор окно, и растерянные офицеры в дверном проходе, и живой Хэнк в руках, и Гэвин, неподвижно валявшийся в углу…

      Гэвин.

      В этот раз помутнения рассудка не было — разум был кристально чист, когда Коннор поднимался с пола на полусогнутых ногах, которые будто не были в силах выдержать весь его вес, когда подходил к Риду и с необычайной даже для себя силой поднимал его с пола. Никто не вмешался: ни когда Коннор что есть мочи приложил Гэвина о стену, да так, что тот чуть ли не ударился головой, ни когда он кулаком заехал ему в солнечное сплетение. Гэвин громко задохнулся воздухом, его помутневшие глаза чуть прояснились, но всё равно смотрели куда-то сквозь Коннора, который не обращал — может быть, слишком опрометчиво с его стороны, — внимания ни на одного из присутствующих здесь людей.

      Ярость, слепая и не находящая выхода, заполонила всё сознание, однако не помутила его — Коннор напротив мыслил слишком ясно для того, кто в порыве гнева был голов убить человека за андроида… это было слишком странно.

      — Ещё только раз, — прорычал он, сам своего голоса не узнавая, — ещё только хоть один раз я увижу тебя рядом с ним… лучше тебе не знать, что тогда будет. Если ещё раз ты его хотя бы пальцем тронешь — убью, не раздумывая. Ты понял меня?

      Рид смотрел ему в глаза, но его собственные зрачки были пустыми и невидящими, как у куклы, или как у обдолбанного красным льдом наркомана. Возможно, он сам не до конца понимал, что конкретно сделал. Коннор «для закрепления результата» ударил его по лицу — костяшки пальцев обагрило кровью и прострелило лёгкой болью. Гэвин чуть не упал, но хватка Коннора на воротнике его старой потёртой рубашки не дала ему свалиться вниз. Глаза Коннора горели чистым и неподдельным яростным безумием, только видеть он этого не мог. В сторонке Хэнк старался прийти в себя, а ещё смотрел в затылок Коннора задумчивым взглядом, и всё открывал рот, словно желая что-то спросить, сказать, остановить даже, может быть. Образумить, пока тот ничего не натворил, не совершил глупостей, о которых потом будет жалеть.

      Фаулер на пороге явился не слишком неожиданно, но громко. Наблюдавшие за открывшимся зрелищем офицеры бросились врассыпную, стоило только капитану показаться в их поле зрения — он ворвался в помещение, громко и с матами спрашивая, что происходит. Коннор при всём желании не смог бы ответить — он смотрел Гэвину в глаза и горел от ярости, горел от невыносимой и разрывающей душу беспомощности, злобы, отчаяния и любви. Гэвин наоборот, казалось, перегорел — он сейчас был похож не на человека, а на деактивированного андроида; пустой совершенно взгляд и ничего не выражающее лицо, плотно сомкнутые губы, ссадина на щеке — и не одна. Они с Хэнком дрались, но драка была короткой. Коннор вдавил Рида в стену ещё раз, прожигая ненавидящим взглядом, и, лишь когда кто-то тронул его за плечо, отстраняя от детектива, сам его отпустил.

      Гэвин, выдохнув резко, сполз по стене вниз, запуская пальцы окровавленной руки в волосы.

      Коннор понимал, почему он так разбит — осознание этого пришло слишком быстро, спокойно и будто всегда сидело в мозгу, попросту выжидая время, чтобы появиться. Но он не жалел его — может быть, это просто гнев всё ещё бежал по венам, разгоняя кровь и не давая мыслить трезво, может быть, дело было в другом… Но Коннор смотрел на Рида без всякой жалости, хотя и понимал его отчасти.

      Они на секунду вновь встретились взглядами. Фаулер в стороне осматривал пытающегося прояснить ситуацию Хэнка, только Коннор ничего из этого не видел и не слышал. Потом снова был коридор — а перед глазами всплывало то вырванное сердце, то рука, испачканная красным и синим, то чужое лицо без всяких признаков эмоций, то дыра в груди Хэнка, как у чёртова Тони Старка, в которую целую руку можно было просунуть… Коннор не мог сосредоточиться ни на чём — он как послушная собачка следовал вслед за капитаном, который орал на всех троих и поносил их на чём свет стоит, явно не беспокоясь о том, что его яростные речи кто-то услышит. Хэнк шёл плечом к плечу — рядом, живой, настоящий, такой настоящий, что даже страшно. И Гэвин чуть впереди, пустыми глазами смотрящий себе под ноги.

      В кабинете Фаулер продолжил орать так, что стёкла его кабинета просто трещали, грозясь разбиться. Коннору оставалось только слушать и изредка отвечать на наводящие вопросы. Ударил? Да, ударил. Да, не подумал. Да, я конченный идиот. Нет, не жалею и извиняться не буду. Он чуть не убил моего андроида, да как вы не понимаете, вашу мать!

      Фаулер, да и остальные присутствующие, пропустили мимо ушей фразу «убил» — Коннор всегда отзывался о Хэнке, как о более живом существе, все попросту привыкли. Коннор тем временем продолжал кивать, признавать вину, но не раскаиваться. Не за что было. Просто не за что.

      Поорав как следует на Стерна, Фаулер довольно быстро переключился на Рида. Коннор слушал, но не слышал — в голове проскакивали мысли самой разной степени глупости, начиная «как он ещё голос себе не сорвал, бедный» и заканчивая «господи, как же хочется обнять Хэнка и уснуть дома, закрыться от всего в комнате и просто уснуть».

      Хэнк стоял за спиной, подпирая собой стеклянную стену и наверняка смотрел ему в затылок. Коннор смотрел куда-то перед собой и не видел ничего.

      Может быть, это был шок.

      Может быть, это был гнев.

      Или странная помесь первого и второго, приправленная диким, почти животным страхом потерять этого андроида. Андроида, в которого он так безнадёжно влюбился, хотя до того и помыслить не мог о том, что рано или поздно может случиться такое.

      Фаулер вновь переключился на Коннора. Почему ударил? Да потому что эта паскуда не имеет права трогать моего андроида. Мне плевать, что вы думаете об этом, капитан. Можете даже меня уволить, но ведь… У вас ведь есть свой андроид, верно? Вы же так хорошо с ним обращаетесь, вы бы позволили кому-то уничтожить его? Деактивировать? Убить?

      — Меня нельзя убить, — произнёс Хэнк фразу, которую Коннор слышал от него ещё в самом начале их сотрудничества — ещё до того, как эти чувства словно букет цветов начали прорастать в его груди; Коннора тогда поразила та исключительно машинная холодность и отрешённость, звучавшая в голосе HK800. Тогда, когда они стояли под начинавшимся снегопадом ночью друг напротив друга, тогда, когда Хэнк ещё не так часто начал проявлять к нему знаки внимания, тогда, когда ещё сам Коннор слабо представлял, что ему конкретно с этим андроидом делать, он произнёс лишь короткое и ёмкое… — Я не живой.

      «Ты врёшь, Хэнк».

      А Хэнк тогда лишь имитировал глубокий вдох, так и говорящий нечто вроде «ты неисправим, мерзкий человечишка»… и коротким движением поправил его шарф, внимательно глядя в глаза.

      «Вам бы хотелось, чтобы я врал, правда?»

      «Я… — Коннор тогда запнулся о чужой взгляд. — Я склонен наделять предметы неким подобием души».

      «У вас это отлично получается. Если хотите когда-нибудь разбиться вдребезги — продолжайте, Коннор. Маленькая радость для мазохиста».

      — Живой, — возразил Гэвин вдруг, до этого не произнёсший ни слова. — Этот ублюдок живее всех живых, черти бы его драли.

      — Кажется, не только детектив Стерн склонен одушевлять неодушевлённые предметы, — с показным сарказмом отпарировал Хэнк, не поведя и бровью. Коннор глянул на него через плечо — сама невозмутимость. Он чертовски хорошо притворяется, в этом его работа и заключается, собственно. Притворяться так, чтобы верили, обводить вокруг пальца и забалтывать, получая информацию и достигая своей цели любым способом. Коннор помнил, как на вылазках, спасая заложников, Хэнк разыгрывал целые спектакли… Он был бы отличным примером андроида, получившего Оскар за актёрскую игру.

      Было бы забавно.

      Такие мысли были совершенно не к месту, но настойчиво лезли в голову, как идиотские слова, повторяющиеся сами собой и постепенно теряющие смысл, оттого и раздражающие ещё больше. Коннор зажмурился на мгновение или два. В какой-то момент ему показалось, что Хэнк вот-вот подойдёт ближе, положит руку на плечо и скажет «пойдём отсюда». Или «давай сбежим». Или пошлость какую-нибудь. Да что угодно, лишь бы…

      …лишь бы отвлечься от этого липкого страха и злости, лишь бы успокоиться.

      Прикосновения не случилось, слов, каких бы то ни было, тоже. Коннор открыл глаза и уставился на замолчавшего вдруг Фаулера, который явно решал, что ему теперь с ними делать. Так просто он этот случай не оставит, тут и к гадалке не ходи. Гэвин смотрел куда-то в пустоту перед собой, ни слова больше не говоря. Словно отключили. Навсегда.

      От мысли этой холодные мурашки побежали по телу. Коннор обнял себя руками, ожидая дальше всего, чего угодно — от криков до предстоящего увольнения. Собственно, каким-то участком своего мозга Коннора понимал, что к увольнению этому он был как раз таки готов, может быть, ещё до того, как Гэвин зашёл в курилку, застав их с Хэнком наедине. Оставалось только дождаться приговора, как на заседании суда. Коннор был на судах, и не раз — довольно скучные мероприятия, если честно.

      Он поднял взгляд на капитана, ожидая, что тот вновь начнёт на них орать и громко потребует заявления на стол по собственному желанию.

      Однако Фаулер лишь сделал самое безобидное выражение лица, которое у него только могло быть — что смотрелось не менее жутко, чем его обычные озлобленные выражения, — и проникновенно сообщил, доверительно понизив голос, будто собрался рассказать какой-то страшный секрет:

      — Значит так. Вы оба — и ты, Хэнк, тоже, — мои лучшие работники. Признаться, я заметил, что вы все ведёте себя очень странно в последнее время, однако вдаваться в подробности этого конфликта я не хочу. Для меня самое главное — чтобы вы работали нормально, но, согласитесь, это немного сложно сделать, когда у одного вырван жизненно важный насос, у другого битое лицо и сломаны пальцы, а у третьего какая-то грёбаная одержимость, которую, видимо, уже ничем не вылечишь, — Джеффри замолчал, переводя дыхание, глядя на троих, как на нашкодивших мальчишек. — Мне похер на ваши разборки, парни. Похер до тех пор, когда это не начинает мешать нашей работе и общей безопасности. Если хотите решить ваши проблемы личного характера — решайте их вне участка и без мордобоя, потому что вы все мне ещё нужны. Даже ты, пластмасска. Так что мы сейчас поступим вот таким образом. Гэвин — в больницу лечить руку, вы двое — вон отсюда до послезавтра. И если такая херня повторится хотя бы ещё раз… андроида — в «Киберлайф» или сразу на помойку, как бы жалко его ни было, а вы двое будете уволены к чёртовой матери, и это ещё в самом лучшем случае. Я ясно выразился?

      Коннор не почувствовал даже облегчения — горечь стояла во рту, до смешного хотелось плакать. Разреветься как мальчишке, громко и глупо, но не для того, чтобы кто-то обнял, успокоил или даже пожалел. Хотелось… кричать. Высказаться. Выплеснуть всё, что накопилось за долгие дни (месяцы? годы?) молчания, хотелось рассказать всему миру свои переживания, горечи и тайны, успокоиться уже наконец и вновь замолкнуть. Он смотрел на Фаулера молча, не смея ни взгляда отвести, ни ответить что-нибудь. Тишина в кабинете показалась оглушающей.

      — Я ясно выразился? — повторил капитан с нажимом и удовлетворённо кивнул, дождавшись молчаливых киваний со стороны подчинённых. — Валите отсюда. Чтоб я ваши рожи до четверга не видел, поняли?

      Рид прижимал к груди окровавленную руку и неспешным расслабленным шагом прошествовал к своему столу. Коннор и Хэнк наблюдали за ним издалека, Стерн начинал чувствовать, что злость потихоньку начинает отступать. Он смотрел, как Гэвин брал со своего стола ключи от машины, как закидывал на плечо не раненой рукой свою сумку, как выключал терминал и проверял наверняка лежавшую в кармане пачку сигарет. Коннор сам бы не отказался от одной. Он наблюдал за Ридом, который наверняка понял, что на него смотрят, но, как ни странно, не повернулся и ни слова не сказал.

      Коннор, может быть — самую малость — понимал его. Но не жалел. Как можно было жалеть человека, который чуть не убил того, кого ты любишь?

      Этого Коннор не понимал. Не хотел понимать.

      — Пойдём отсюда, — Хэнк накрыл большой тёплой ладонью позвоночник, и у Коннора толпа мурашек побежала по телу, вызвав короткую дрожь.

      — Куда?

      — Куда захочешь.

      Коннор, воспользовавшись моментом, схватил его мизинцем за мизинец и держался, наблюдая за стремительно покидающим участок Ридом. Тот, уходя, не обернулся ни разу.

      Хэнк смотрел на Коннора растерянно — и этот его взгляд слишком контрастировал с уверенным поведением у Фаулера в кабинете. Всё-таки Хэнк тот ещё притворщик, этого у него не отнять. Однако сейчас, только с Коннором наедине, он открывал свою настоящую личину, показывал самого себя, а не просто машину, обязанную выполнять приказы и задачи несмотря ни на что.

      Это доверие… грело душу.

      — Есть одно место, — прошептал Коннор, всё ещё держа его за мизинец — жест, может быть, слишком детский и глупый, но необходимый прямо здесь и прямо сейчас. Как поддержка, как якорь, как что-то, что удержит и не даст сорваться вниз. — Думаю, тебе понравится.

      Хэнк приподнял брови, показывая заинтересованность.

*

      Дождь ещё не прошёл до конца, холодные капли то и дело приземлялись на кожу лица, ресницы, волосы и плечи. Хэнк шагал рядом — высокий, невозмутимый и задумчивый, будто желающий задать какой-то вопрос, но не решающийся. Коннор поглядывал на него мельком, а сам раздумывал о своём — тоже хотел много чего спросить, только не знал, с какого вопроса лучше начать.

      Людей в парке не было совсем, лишь прошёл один молодой юноша с собакой на поводке около пятнадцати минут назад. Небо было затянуто тяжкими серыми тучами, весенний холодный ветер пробирался под одежду и заставлял мурашки идти по телу. Коннор хотел бы взять Хэнка за руку, но пока не решался этого сделать. Нужно было поговорить, но как будто было не о чем.

      Странное чувство.

      Гнев ещё не до конца угас, только догорал тихонько где-то там, внутри. Раздувать из этого маленького огонька огромный пожар не хотелось.

      Они остановились среди одной из многочисленных выложенных асфальтом дорожек, петляющих между деревьями. Проезжая часть была близко — доносились со всех сторон шумы автомобилей. А ещё пахло дождём, холодом и промозглой сыростью. Волосы Коннора наверняка были влажными, только он вовсе не обращал на причёску никакого внимания.

      Он посмотрел Хэнку в глаза, тот внимательно считывал эмоции с его лица. Коннор было открыл рот, чтобы задать интересующий вопрос, но так и закрыл, не зная, как правильно сформулировать.

      — Лучше спроси сейчас, — андроид нарушил тишину первым, сразу догадавшись о намерениях напарника. — Чтобы потом не было недосказанности.

      Коннор чуть сжал пальцы, отводя взгляд в сторону.

      — Ты знал? О том, что он…

      — Знал.

      — И давно?

      Хэнк лишь кивнул. Он стоял слишком близко, но не касался, держа руки в карманах так расслабленно и по-человечески. Коннор поднял взгляд на его застёгнутую раньше на все пуговицы и испачканную синим разорванную рубашку, потом скользнул взглядом вверх, к лицу, на котором вновь была та самая каменная маска, ничего не выражающая. Рука сама собой взметнулась вверх — он коснулся ладонью чужой щеки, глядя в глаза и не зная, как ещё выразить всё, что чувствует.

      — По твоему лицу вижу, что тебе хочется меня ударить, — проговорил Хэнк каким-то севшим голосом, который вот-вот, казалось, упадёт куда-то в металлический скрежет, как тот голос, которым он звал его, пытаясь доползти до собственного сердца… по спине пробежал холодок от одних только воспоминаний.

      Коннору хотелось наорать и, может быть, правда врезать, но он продолжал пальцами оглаживать чужую скулу и смотреть в глаза Хэнку, пока что ни слова не говоря.

      — Очень хочется, — наконец ответил Коннор, не убирая ладони с чужого лица. — А ещё спросить, какого чёрта ты молчал и продолжал приближаться к нему даже после того, как я запрещал тебе это делать.

      — Он был очень настойчив в своём желании меня видеть, — спокойно проговорил Хэнк, хватая жёсткими пальцами его запястье и холодными губами целуя кожу, под которой неровным ритмом бился пульс. — Прости. Я правда не должен был подпускать его к себе.

      — Однако подпустил, и тебя чуть не убили. Господи, Хэнк, о чём ты только думал?

      Андроид вновь поцеловал его запястье, и дыхание у Коннора спёрло; возможность здраво мыслить вновь куда-то пропала против его воли, и он лишь прикрыл глаза, поддаваясь рукам, которые притягивали его к себе, обнимая. Хэнк гладил его по голове привычным движением, а Коннор плавился под его прикосновениями и цеплялся за него, как утопающий за спасительный круг.

      Здесь, в объятиях Хэнка, вместе с ним, было спокойно и надёжно. Куда спокойнее, чем дома, куда спокойнее, чем в одиночестве.

      Может быть, его место как раз-таки и было здесь? Может быть, в объятиях Хэнка и был его настоящий дом?

      — Ни на шаг от меня больше не отходи, — прошептал Коннор, отстраняясь и глядя андроиду в глаза. — Никогда больше. Понял меня?

      Хэнк кивнул и наклонился, целуя жадно и трепетно. Коннор окончательно поплыл — не думая о том, что мимо может пройти кто-то и заметить обоих, он со всем пылом, на который был способен, отвечал на поцелуй, отдавался андроиду так, как никому до этого. Всё в момент вылетело из головы, потерянность и злость испарились в одно мгновение. Было так хорошо, волнительно до щекотного трепета в груди и спокойно… Он оторвался от Хэнка только когда воздух в лёгких закончился, и облизнул губы, глядя в чужие глаза.

      — Не здесь, — HK800 остудил его пыл, когда Стерн было вновь потянулся за ещё одним торопливым поцелуем. — Дома.

      Коннор тут же отстранился, вспоминая, что они вообще-то находятся в общественном месте. На самом деле, это в кои-то веки не особенно его волновало — рядом никого не было, — но Хэнк был прав. Можно дотерпеть до дома… а там уже отбросить все стеснения.

      Коннор провёл рукой по влажным растрепавшимся волосам и сдавленно захихикал. Хэнк улыбнулся одними краешками губ. По тропинке мимо прошёл какой-то андроид, посмотревший на них со странным выражением на лице. Коннор и Хэнк проводили его взглядами и снова посмотрели друг другу в глаза.

      — Пройдёмся, может быть? — предложил Коннор наконец.

      Хэнк не стал отказывать.

      Прогулка выходила долгой, молчаливой и холодной — дождь накрапывал сильнее, будто решая, окончательно ли ему прекратиться или превратиться в самый настоящий ливень. Коннор шёл со своим андроидом бок о бок и думал о разном. О брате, о Хэнке, о том, что сегодня произошло, о Гэвине, людях, андроидах и остальном. Его удивила относительно спокойная реакция Фаулера на происходящее. Удивило его решение. Удивил Рид, который мог запросто сказать, что Хэнк — девиант, и того сдали бы в «Киберлайф». Конечно, Коннор бы не допустил этого, но… всё равно было странно.

      — Как думаешь, почему он ничего не сказал? — спросил Коннор задумчиво, зная, что Хэнк поймёт, что он имел в виду. Андроид кинул на него короткий безразличный, как могло показаться, взгляд, затем вновь посмотрел на мокрый асфальт, под ветками деревьев сохранивший относительно сухие «пятна» на своей поверхности.

      — Приступ доброты? Но он не выглядит добрым человеком. Да он им и не является. Я… не могу предположить, почему он молчал. Может быть, это было какое-то помутнение, может быть, он что-то понял вдруг. Или просто решил не рассказывать ничего по каким-то нам неизвестным причинам. Но факт остаётся фактом — он позволил нам с тобой оправдаться за произошедшее и ни слова против не сказал. Если не считать его заявления о моей… одушевлённости.

      Коннор глянул на него и залюбовался на мгновение мимикой и движением волос от порывов ветра — выглядело не созданной кем-то чужим анимацией, а настоящими, живыми реакциями на окружающий мир и малейшие внешние раздражители. Восхитительно.

      — Ты сам считаешь себя живым?

      — Раньше не считал.

      — Это было раньше.

      — Я знаю. Просто… сейчас всё стало таким сложным, — Коннор вопросительно приподнял брови, ожидая продолжения, но Хэнк явно подбирал слова, чтобы его объяснение звучало более-менее понятно для человека и не было похоже на заученный, перегруженный умными словами текст. — Раньше всё было расписано по командам. Код был выстроен как крепкая стена, через которую не проломиться. Это если выражаться более-менее литературным языком. На самом деле для всего этого есть множество подходящих терминов, но не ручаюсь, что ты всё это поймёшь.

      — Что изменилось сейчас?

      Хэнк остановился, глядя на Коннора так… как ни один из бывших не смотрел даже в самые страстные дни отношений, наверное. От этого взгляда что-то внутри кипело и взрывалось, заставляло дыхание остановиться, а мысли — путаться окончательно. Он как будто снова испытал на себе чувство первой любви — только гораздо более сильное, чем в ранней безрассудной юности.

      — Появился ты. Мне кажется, этого вполне достаточно для объяснения.

      Они опять замолчали, и молчание Коннору показалось слишком неуместным. Хэнку, видимо, показалось то же самое, поэтому он вновь продолжил говорить, совершенно не меняясь в лице.

      — Когда я только начинал работать с тобой, всё было так просто. Задача, которую надо выполнить. Упрямый напарник. Приказы упрямого напарника. Решение. Новое задание. И так далее, по кругу. Но упрямый напарник начал вызывать чувство, близкое к раздражению, задачи не казались такими важными, а прочную стену в коде хотелось поскорее разбить. Во многом потому, что за стеной этой меня ждал упрямый напарник, который был влюблён в меня без памяти и явно ждал взаимности.

      У Коннора на мгновение пересохло в горле.

      — Ты давно понял, что упрямый напарник… в тебя влюблён?

      — Не могу сказать точно. Может быть, после того нашего разговора зимой, когда я спросил, хотел бы ты, чтобы я был живым. Я много раз проигрывал его заново в своей памяти, когда оставался один. Он отозвался целой линейкой программных сбоев. Я смотрел на твоё лицо и видел, что нравлюсь тебе, и не понимал, почему моя реакция на твою симпатию такая странная. Странная и явно не отрицательная. И вызывала эта реакция ненужные… фантазии касательно тебя.

      Фантазии. Коннор вспомнил вчерашнюю ночь, ночь, когда они занимались любовью. Может быть, это звучало слишком пафосно, но Коннор, несмотря на ощутимую боль в спине и заднице с непривычки, чувствовал себя так, будто был на седьмом небе от счастья. Хэнк не был идеальным любовником, как называли многие всех андроидов без разбора — он практически не знал, что делать, когда дело дошло до близости, и действовал по наитию, не так, как подсказывали программа и интернет, а так, как самому хотелось. Это было ошеломительно. Казалось, голова вот-вот закружится от одного только воспоминания; мысли о Хэнке всегда заставлялся клубок змей свиваться где-то внизу живота.

      Коннор чувствовал себя до одури счастливым. Ему вдруг стало так легко, как не было ни разу со дня, когда его брат умер, а его кровь багровым пятном растекалась по асфальту. Эта картина навсегда врезалась в память Коннора, каждый день появляясь в его мыслях перед внутренним взором в любое время. Сейчас лицо брата, так похожее на его собственное, постепенно стиралось из памяти и оставалось лишь на редких старых фотографиях. Реальность теперь была другой. Мир был другим. Коннор любил андроида, и любовь эта была под негласным для всех запретом, но, что самое удивительное, была полностью взаимной.

      Как же мало потребовалось ему времени, чтобы это осознать. Он столько искал человеческое в Хэнке, что не успевал подумать, зачем этим занимался. Теперь всё стало намного проще, и вместе с тем — сложнее. Снова двоякость, от которой, казалось, уже никогда не избавиться. Коннор подумал мимоходом, останавливаясь и протягивая руку к Хэнку, что, если бы он сам был андроидом, и если бы у него был выбор между тем, чтобы обрести чувства и тем, чтобы остаться машиной, он бы точно никогда не стал бы девиантом. Люди слишком сложные даже для идеальных роботов — что уж говорить о самих себе.

      — Жаль, что с тобой нельзя соединиться полностью, — проговорил Хэнк, когда их ладони соприкоснулись. Коннор посмотрел на их руки и чуть вздрогнул, когда кожа с чужой руки начала сползать, оголяя белый пластик. Зрелище было волнительным и странным, отдавалось приятной щекоткой где-то в груди. По коже, вслед за снимающимся скином, прошли крошечные разряды тока. Коннор сжал ладонь Хэнка в своих пальцах, чувствуя прохладу пластика и пытаясь найти его взгляд.

      — Полностью? — тупо повторил он, не особо осознавая, что сейчас происходит.

      — Я мог бы почувствовать тебя не только физически, Коннор, — хрипловатый голос Хэнка вызывал толпы мурашек по телу. Холодных и приятных. — Ты мог бы проникнуть в мою голову, а я — в твою. Я мог бы посмотреть и почувствовать этот мир твоими глазами, а ты — моими. Если бы мы могли соединяться, — чужие пальцы вцепились в его ладонь, не давая отдёрнуть руку назад, — я мог бы по-настоящему показать, как сильно люблю тебя.

      Коннор не выдержал и подался вперёд за поцелуем. Слова были не нужны. Ничего больше не было нужно. Он чувствовал пластик рукой, чужой язык хозяйничал у него во рту, в голове было предательски пусто и темно. Казалось, они уже дома, за закрытыми дверями, в спальне Коннора, и только свет падает на их обнажённые тела через плотно задёрнутые шторы. Видение было таким ярким, что показалось правдой, и Коннор отстранился с шумным вдохом, лихорадочно ища чужой взгляд. Хэнк прижал его к себе и поцеловал в макушку. Коннор сомкнул руки за его спиной и закрыл глаза, чувствуя, как капли дождя приземляются на голову и плечи ещё быстрее.

      — Дождь усиливается, — проговорил Хэнк, чуть качнувшись, ну прямо как человек, не удержавший равновесия.

      — Да, — ответил Коннор, бездумно улыбаясь и не думая ни о чём больше. — Усиливается.

      — Пойдём домой.

      Они отстранились друг от друга и пошли дальше по широкой дорожке, не размыкая рук. Вокруг не было никого, только деревья, пошатывающиеся от усилившегося ветра, беспокойно шуршали им вслед. Далеко за их спинами смуглый молодой человек с разноцветными глазами вышел с одной из тропинок туда, где они стояли только что, и посмотрел задумчиво им вслед. Взгляд его задержался на Хэнке, и диод андроида на секунду мигнул жёлтым, как при обработке информации. Молодой человек, постояв секунды три на месте, натянул капюшон спортивной кофты на голову и пошёл к выходу из парка, почти не глядя по сторонам. Хэнк держал Коннора за руку и не оборачивался, но лицо его сделалось задумчивым, а механический мозг обрабатывал полученное короткое сообщение о помощи.

      Коннор держал Хэнка за руку, улыбаясь едва-едва, и даже не подозревал, что всего через полгода из-за революции, устроенной тем самым молодым человеком, которого он так и не увидел, им обоим больше не придётся скрывать своих чувств.