Андроид легко может распознать ложь в голосе Гэвина. И когда тот говорит, что всё в порядке, что за него не стоит волноваться, «и вообще, сраная железка, что тебе нужно от меня, отъебись!», верить ему ни в коем случае нельзя. Потому что RK900 знает — сегодня ночью Гэвин Рид опять пытался пустить пулю себе в висок. Возможно, даже не единожды.

      Не заметить этого — значит, быть полным идиотом. И либо в участке все люди — беспросветные дебилы, либо просто делают вид.

      Как и RK900.

      Как и Коннор, неодобрительно качающий головой, когда видит Гэвина с утра. Тот привычно хлещет кофе чуть ли не из банки и чуть ли не сухим, лишь запивая водой, отпускает дебильные шуточки, достаёт Коннора, Хэнка, Тину, Фаулера, который в очередной раз грозится увольнением… Гэвин смеётся, но по глазам видно, что ему, в общем-то, не смешно нихера. У него — демоны в душе, с которыми не справиться самому, а уж чужая жалость или поддержка и то хуже сделает. Поэтому RK900 не лезет. По крайней мере, старается.

      Коннор тайком подбрасывает Риду шоколадки иногда. Тот фыркает, прекрасно зная, кто хочет его задобрить. Андроид слышит, как он постоянно произносит: «Что, извиняется за то, как отмудохал меня в архиве?», и в голосе детектива слышна улыбка. Может быть, эти шоколадки помогают ему не сойти с ума окончательно?

      Почему-то от этой мысли — что именно Коннор становится причиной пусть и кратковременной, но радости Гэвина, — становится неприятно. Сообщения об ошибках мешают обзору, и их приходится игнорировать или вовсе стараться перебороть программу, которая не может не брыкаться даже после девиации. Незапланированной девиации.

      Хэнк называет это ощущение ревностью, на что андроид может только брови приподнимать в якобы удивлении и «что ты, мать твою, такое несёшь?». Программа — её остатки — отметает это чувство, как неважную проблему. RK900 не знает, как поступить.

      Он бы с радостью — если он пока ещё способен испытать радость — спас Гэвина от его демонов, как Коннор однажды спас Хэнка. Но. Он сам — не Коннор, а Гэвин — далеко не Хэнк. Может быть, у него с психикой всё ещё более запущено, чем у Андерсона, и неизвестно ещё, что держит его здесь, среди живых.

      Может быть, шоколадки Коннора?

      Идиотизм.

      — Я от них скоро толстеть начну, — хрипло оповещает Рид, протягивая RK900 очередную плитку, надкусанную слегка.

      — Мне нет нужды есть шоколад, детектив. Зря вы мне предлагаете.

      — Ну так отдай кому-нибудь. Передай своему пластиковому братцу спасибо, но, чтобы он знал — меня от шоколада уже тошнит.

      И всё равно ведь приятно, когда на столе оказывается очередное лакомство в шуршащей обёртке. Анализ состояния и быстрое сканирование показывают понижение уровня стресса на десять процентов. Андроид смотрит на то, как шоколад исчезает в чужой сумке, и не может контролировать сжимающиеся кулаки.

      Коннор, конечно, хороший… но иногда ему хочется въебать.

      Вообще, RK900 таких слов знать не должен. Но знает — благодаря напарнику, конечно же. Гэвин вообще любит замысловатые речевые конструкции. А учить этим самым конструкциям своего андроида любит ещё больше. В такие моменты он смеётся и издаёт звуки умирающего тюленя, но уровень его стресса понижается процентов на пятнадцать. Иногда — на двадцать пять.

      Андроид в такие моменты чувствует какой-то странный подъём, волну чувств, которую ничем не остановить, и, что ещё более странно, щекотку в груди.

      Что там такого может щекотать — не знает, проверял даже, снимал корпус, лез во внутренности. Ничего, те же биокомпоненты, их структура и поверхность не меняется. Чувствовать — странно. Быть девиантом — по-идиотски. Но ради Гэвина можно.

      А ведь раньше он даже не знал, что это такое — чувствовать себя идиотом.

      Гэвин упорно делает вид, что ему похер на всё. Что он крутой и ничем не пробиваемый, что он мудак, что он вообще самый отбитый парень на их участке. RK900 смотрит на эти потуги изобразить конченного мудилу, и не знает, что предпринять. Быть мудаком — если уж говорить андроидским языком — заложено в Риде программой, генами, природой, мирозданием, богом, да всем на свете. И мудачество из него уже ничем не вытравишь.

      Как и привычку делать вид, что всё в порядке, когда на самом деле состояние держится, как любит говорить Хэнк, «на соплях».

      RK900 первое время даже пытается найти эти «сопли», на которых держится и так шаткая психика Гэвина, однако так и не находит. Коннор ему позже объясняет, что это всего лишь фигура речи. Обычно новейшая модель серии RK сама объясняет всё Коннору, однако в этот момент слушает внимательно пояснения и чувствует себя полнейшим придурком.

      Хорошо, что он не додумался спросить об этой «фигуре речи» Гэвина — тот бы долго-долго смеялся. А потом бы на хуй его послал.

      Андроид хочет защитить, только понятия не имеет, как. Он перелистывает в голове миллионы книг по психологии и не находит ответов на вопросы. Он смотрит программы, скачивает протоколы, внимательно изучая, но к пониманию проблемы — и уж к тем более её решению — практически не приближается.

      У Гэвина дома, в нижнем ящике письменного стола, лежит пистолет. Всегда заряженный и снятый с предохранителя. Тут даже не нужно быть андроидом-детективом, чтобы догадаться.

      RK900 не понимает, зачем.

      Просто не понимает.

      Но не вмешивается. Слушает шутки Рида про смерть, которые тот выплёвывает в лицо каждому постоянно, и понимает — восемь шуток из десяти шутками не являются. Совсем.

      Это скорее крик о помощи. Или просто подготовка моральная — только чья?

      — Что ты будешь делать, если однажды он просто не придёт? — Коннор серьёзен как никогда. Хэнк стоит где-то в сторонке и внимательно наблюдает, делает вид, будто не вслушивается, но самом деле каждое слово слышит. RK900 тщательно старается сломать очередную преграду-стену в своей голове — в который раз. — Что будешь делать, если однажды он всё-таки решится убить себя?

      «Не знаю. Я не знаю».

      — Надеюсь, у него просто не хватит духу прострелить себе башку, — бросает Хэнк якобы невзначай. RK900 смотрит на него безучастно, повторяя про себя слова Андерсона и увеличивая их громкость и значимость.

      «Не допущу».

      Стена ломается с оглушительным треском спустя несколько дней борьбы. Андроид срывается с участка, в котором, в отличие от живущего у Хэнка Коннора, ночует постоянно, и бежит со всех ног в знакомое место — знакомое потому, что Гэвин приводил его сюда недавно. Причины, почему он пригласил его в гости, он не сказал. Может быть, её и не было вовсе.

      В последний момент пистолет, дуло которого упирается в покрывшийся плёнкой пота висок, улетает в стену под тяжестью руки андроида. Гэвин тяжко дышит, глядя на RK900 — а потом заливается громким гомерическим хохотом, до слёз в глазах, до самой настоящей истерики. Ржёт как скотина, а слёзы текут из глаз и мышцы живота уже, наверное, болят невыносимо, но он хохочет как в последний раз в своей жизни, а потом вдруг прячет лицо в ладонях, и смех невыносимо медленно переходит в плач.

      Он сидит на полу, а RK900 смотрит на него с высоты своего роста и не знает, как ему поступить. Одно решение находится — оно противоречит всем его протоколам и программам, противоречит самому андроиду и его сущности, но иного в данной он придумать не может.

      Он опускается рядом с Гэвином на колени и обнимает. Тот не сопротивляется — но это только пока. А до момента, когда истерика пройдёт, можно теснее прижать к себе — намного теснее, чем нужно для простого дружеского объятия. Можно коротко поцеловать в висок, потом в щёку — неумело, несмело, но чувствуя отдачу. Не сопротивление.

      А потом накрыть чужие губы своими и с той же щекоткой вперемешку со страхом в груди почувствовать, как Гэвин отвечает.