— Зачем, сэмпай? — Спрашивает иллюзионист, закрывая глаза израненными, окровавленными ладонями. — Зачем вы это сделали?
По детским щекам потекли горячие обжигающие кожу слезы.
Слезы не от отчаяния, а от обиды, от самой настоящей детской обиды, которая надолго залегает в памяти и навечно остается в душе.
Доверять человеку – значит всецело открывать себя ему на обозрение, становиться для него книгой с пояснениями автора. Доверие – предмет значимый, не в материальном плане, а в духовном. Его нельзя купить, нельзя продать, его можно добиться и дорожить им, как чем-то возвышенным... а можно уничтожить в одно мгновение, разбив, словно зеркало, на огромное количество мелких осколков, пройтись по нему ногами, слушая отвратительный хруст стекол.
Доверие – вещь хрупкая и довольно ценная. Но не для каждого.
Он верил, точнее даже сказать, доверял Бельфегору, возможно, даже больше, чем кому-либо. А тот так низко с ним обошелся: нагло плюнул в душу и сделал вид, как будто, так и должно быть, словно в этом нет ничего аморального, а является обыденностью.
Подумаешь, оттрахал до потери сознания, как самую дешевую шлюху – пустяк.
Не удержался Принц, с кем не бывает.
Слезы не от отчаяния, а от боли: от боли не физической, а моральной.
К физической боли можно привыкнуть; она пройдет и не оставит о себе никакого воспоминания: синяки исчезнут, царапины заживут. Возможно, останутся лишь шрамы, которые будут частично напоминать о том ужасе, о той ночи. Боль в теле пройдет, ее можно перетерпеть, стиснув зубы, а душевную боль никуда не деть.
Эта боль, как деготь, растекается по всему телу, не забывая ни про одну клеточку организма, и причиняет не физическое, а моральное страдание. Такую зверскую боль может породить только одно – предательство. Настоящую боль, о которой никому не хочется рассказывать, потому что она не проходит, а убивает в тебе все живое, и воспоминания душат, безжалостно и беспощадно.
Физическая боль рано или поздно заканчивается, а моральная остается навсегда.
— Сэмпай, я желаю лишь одного, — и зеленые некогда безжизненные глаза горят ненавистью, в них просто полыхает злоба, — чтобы вы сдохли на задании, как самая последняя мразь, какой, по сути, вы и являетесь. Вы не принц, вы – сгнившая, самовлюбленная, мерзкая пародия.
— Все сказал? — Бельфегор хватает Франа за подбородок, впиваясь ногтями в белоснежную кожу, гарантируя наличие новых синяков на лице. — Мечтай, жаба. — Принц цедит слова прямо в лицо иллюзионисту. — Только после тебя.
И Бельфегор уходит, хлопнув дверью на прощанье и проронив «до следующего раза», оставляет мальчишку наедине со своей болью... моральной неизлечимой болью.