— Ты же знаешь, как называется это время года?
Хонджун, завернувшийся в чуть великоватую ему юкату, которую, он, конечно, выбрал на размер или два побольше, уже клевал носом. Он сонно покачал головой, чувствуя, что еще немного — и будет созерцать собственные сладкие сны, а не кружащийся в теплом свете фонарей последний снег. Маленький двор в традиционном стиле, тисовые ширмы, комната, согретая жаровнями…
Весь запас пленок в фотоаппарате за день закончился, можно, было, конечно, нащелкать кадров с телефона, но это было все равно не то. Сейчас, несмотря на холодный вечер и этот живописный снег, Хонджун хотел только воспринимать, чувствовать, запоминать. Сил хватало только смотреть.
— Восточные ветры растапливают лёд, — Юнхо кивнул, поправляя рукава собственной юкаты и тоже чуть поеживаясь. Если бы не пара бутылочек саке, дозволенная гостиницей, они бы нипочем не выдержали наблюдать ночной снегопад — вот так, сидя приобнявшись прямо на потемневшем от времени деревянном настиле небольшой веранды.
Он с нежностью посмотрел на своего капитана.
Хонджун, энергичный и неутомимый, весь день провел на ногах, если не считать совместного просмотра футбольного матча с Чонхо. Девять полных пленок — и это только за прогулку по Токио… Последний пункт, уже в ранних сумерках, — «Токийская красавица», — и ушла еще одна, запасная. Потом была почти двухчасовая дорога с пересадкой на какой-то совсем провинциальной станции… Снег все валил, и горы, которые они оба увидели, пока перекусывали традиционной выпечкой и оказавшимся невкусным тоже очень аутентичным маття, темнели у горизонта, размываясь в сплошной пелене снегопада. Юнхо ослабил бдительность, чтобы не оказаться постоянным экспонатом новой фотовыставки, только у ворот гостиницы с купальнями — здесь фотографировать на профессиональную технику было запрещено.
— Красиво, — согласился капитан Хонджун, по-беличьи потирая замерзший нос обеими руками.
Горячая вода источников отчего-то остро пахла морем, а мороженое, которое выбрал Хонджун, было со вкусом клубники. Зачем Юнхо теперь об этом думал, наблюдая, как вьются снежинки, прежде чем ковром опасть на ровный квадрат уютного дворика, обсаженного миниатюрными соснами? Ни моря, ни клубники не хотелось, хотелось просто быть рядом.
Как жаль, что это ненадолго. Восточные ветры быстро растопят этот пуховый ковер, возможно, уже к утру от него и воспоминаний не останется…
К утру…
Юнхо осторожно коснулся макушки Хонджуна щекой, пригладил пальцами волосы на затылке. Следовало отправляться спать — в маленькой комнате с развернутыми футонами уже было натоплено до комфортной температуры.
Знал, что ночью Хонджун — вновь, — заберется в его постель, совершенно не проснувшийся, забавный и встрепанный, до смешного — маленький, сворачиваясь калачиком и прижимаясь лбом к плечу большого и теплого Юнхо.
Знал, что наутро, едва проснувшись, прошмыгнет в ванную, устыдившись. Юнхо бы отдал полжизни за то, чтобы можно было просто полежать вот так, рядом, не разбегаться, испугавшись прикосновения… Не колоться о взгляды, не резаться о слова.
— Пойдем, пойдем… — Юнхо поднял капитана, ставя прямо, но тут же подхватил, потому что сонный Хонджун создание удивительно неустойчивое. — Холодает. Чувствуешь? Поднимается ветер.
— Восточный? — пробормотал Хонджун, нарочно обмякая в руках Юнхо, мол, тащите его в спальню сами.
— Наверное… — Юнхо нахмурился, но все равно — улыбнулся. — Пойдем.
Свободной рукой он притворил секцию раздвижной стены, которая тут же приняла удар холодного ветра. Мелодично всхлипнули стекла, осыпанные снежной крошкой.
Над маленьким домом плыли клочковатые снежные облака, иглисто танцевали под порывы ветра черные сосновые венцы, тонкие, словно тушью выписанные. Ковер снега не таял — холодно.
Гасли огни.
Хонджун тоже пах морем, летом и мороженым — и Юнхо, точно такой же сонный, чуть подвинулся на футоне, пропуская в свою постель капитана Хонджуна, который замерз и пришел искать дружеской поддержки. Пальцы сплетались с пальцами, не делилось на двоих объятие. Юнхо не хотелось думать ни про утро, ни про ветер. А про Хонджуна — хотелось.
Спи, капитан.
Тепло…