— И помни, хён, — ты его и пальцем не тронешь. Я дал слово. Понял?

Минги кивнул. Понял. Ничего, правда, не обещал…

Где-то внизу кипел танцпол и грохотала музыка. Толпа двигалась, ускоряясь и успокаиваясь, как море в грозу. На втором этаже, вокруг уютного бара в более или менее уединенных ложах коротала время публика калибром покрупнее, Чонхо уже успел заметить двоих — тех, кто, как он знал, отвечают за безопасность Проекта.

Сделав вид, что убирает пылинку с костюма Минги, Чонхо доверительно прошептал:

— Потому что тронешь… — Он выразительно провел пальцем поперек шеи, делая как можно более наглядным наказание, которое настигнет Минги, если он посмеет поставить под малейшую угрозу данное Чонхо слово.

— Да не буду я его… Что ты там себе придумал? — возмутился Минги, демонстративно отворачиваясь в сторону ложи, которую они занимали в этот вечер. Дым и свет колыхались перед глазами, в ушах пульсировали биты.

— Хорошо, если так, — довольно улыбнулся Чонхо, звонко хлопнув хёна по круглой заднице. — И маску надень, чтобы твой художник не испугался…

***

«Приватный танец» — это все-таки громко сказано.

Маленький отдельный кабинет едва отделялся от основного пространства большого зала легкой занавесью, поэтому, когда фигура в черном проскользнула внутрь, Минги почувствовал только разочарование. Никакой тебе приватности, кругом одни свидетели. Ни шею свернуть нормально, ни пристрелить толком… Он поправил свою полумаску, простую, черную, завязанную над затылком на трогательный и забавный бантик.

Ладно уж… Придется терпеть.

Раз уж Чонхо расщедрился и подарил своему хёну почти четыре минуты общества мерзавца. Бомбер-ним, ха! Зато Минги сможет вволю повоображать, как с хрустом переломает этому засранцу руки. Чтоб отбить охоту рисовать всякое на тачках уважаемых людей.

Как там его звать? Ёсан?

Желая разглядеть свою временную «добычу» получше, Минги прищурился. Но оставалось только разочарованно выдохнуть — тоже маска. Стильная черная «моретта» — значит, хоть злословить не будет, уже хорошо.

Осторожной кошачьей походкой гость подобрался чуть ближе. В душе зашевелились опасения: хорошо, Чонхо дал слово, а этот вот художественно-танцевальный проходимец явно никому ни в чем не расписывался. Кто знает, чем он может быть опасен?.. А ведь может!

Преодолевая расстояние постепенно, шаг за шагом, Ёсан наконец приблизился. Он наверняка тоже чувствовал сгустившуюся в воздухе угрозу. Взглянул вип-клиенту в глаза, и Минги, собравшись, кивнул — начинай свой танец, чего стоишь… Танец… Великое дело… Он откинулся на спинку широкой и низкой софы.

В потоках пробивавшегося изредка в полумрак ложи света, растворяясь в дымке, в бархатной мягкости этого псевдоуединения, проплыли первые биты новой композиции. Ёсан отступил — так, чтобы дать себе немного места.

Поворот — так, чтобы было видно, что руки свободны.

Он пришел сюда без оружия. Без каких-либо дурных намерений.

Он пришел сюда танцевать.

И входя в музыку, как в родную стихию, уверенно и открыто, Ёсан заставлял забыть о том, что за всем этим умопомрачительным коктейлем из ритма, дыхания, движения стоят часы изнурительной подготовки, строгая самодисциплина и громадная работа. Казалось, он просто жил в этом потоке звука и света, улавливал и перераспределял его — по себе, резонируя с ним, усиливая, подчеркивая.

Музыка лилась по телу Ёсана, обнимая каждый изгиб, облекая в волшебную ауру, манящую вседозволенностью и обжигающую совершенно чётким «не прикасаться». Эта сносящая ко всем чертям крышу смесь висела дымкой в тяжелом воздухе с запахом виски, парфюма, табачного дыма, перекрывая их, перекрывая все, впиваясь в кожу и не отпуская.

Чувствуя себя немного захмелевшим, хотя ни капли спиртного не пил, Минги, как завороженный, наблюдал за Ёсаном, позабыв обо всех подозрениях и намерениях. Представления Минги о приватных танцах были несколько искажены голливудским ширпотребом о буднях кордебалета, поэтому, когда его тело начало реагировать, надежда на… что-то большее всколыхнулась, заставляя сердце биться чаще. Однако здравый смысл, а тем более — воспоминание о выразительном жесте Чонхо требовали умерить аппетиты. Оставалось только наблюдать за тем, как медленно, вслед за неторопливым началом композиции, двигается Ёсан.

Он и в самом деле не торопился, не смотрел в сторону Минги — так, будто его и не было вовсе. Прикрыв глаза под маской, Ёсан вслушивался в поток музыки, растворяясь в нем, не обращая внимания на происходящее вокруг и на своего вип-клиента.

Сам по себе был центром притяжения и наслаждался этим.

Чем бесил Минги до потери человеческого облика. Профессионализм и ничего более, правильно? Требуя хотя бы мысленного реванша, Минги чуть поерзал по сидению и уставился на спину Ёсана — тот как раз отвернулся, заканчивая движение. Недовольно хмурясь, Минги прикидывал, каковы у Ёсана шансы, окажись они на спортивных матах друг против друга — там бы художник-сонбэнним не посмел его игнорировать! — как долго бы продержался Ёсан. Сложены они были по-разному, однако вес различался не слишком значительно, поэтому… Но Минги хотелось думать, что он возьмет верх. Даже если не сразу.

Однако от мыслей о том, как будет выглядеть Ёсан в черной борцовой майке и широких спортивных штанах, обычном прикиде Минги, подаренном ему Чонхо не далее как весной, отчего-то легче не становилось. Те же сведенные напряжением мышцы, та же испарина… Танцующий Ёсан или просящий пощады Ёсан? Минги хмыкнул про себя, заставив не без труда эти странные размышления исчезнуть.

Ёсан. Профессионализм — и ничего более!..

В некоторой степени это было обидно. Может быть, размышлял Минги, его не так бы задело, если бы Ёсан начал к нему клеиться — как это и предполагается этим самым приватным танцем, разве нет?.. В этом случае он бы со спокойной совестью исчез в пьяной ночи — ну или, быть может, с легким и ненавязчивым чувством собственного превосходства.

Но пока что мечты оставались мечтами. Минги поправил свою полумаску. Он отлично понимал, что и сам поддается этому ритму, совпадающему с сердцебиением, только гораздо громче, отчетливее. Отчего-то стало жарко — и воротник заодно ослабил.

Залюбовался. Помимо воли — он ведь вообще сюда приходить не хотел и сюрприза Чонхо не оценил поначалу. Сложен был этот Ёсан восхитительно. Интересно, как он выглядел бы без этого черного провала маски на лице… Да и без одежды бы взглянуть неплохо… Поймав себя на этой мысли, Минги вспыхнул, отчетливо понимая, что такими темпами конца представления не дождется.

Может быть, он чем-то выдал себя. Движением или словом, неровным выдохом. Внимательный взгляд Ёсана именно в эту секунду остановился на раздосадованном лице Минги. И Минги мог бы поклясться, что там, под маской, сжимая крепление в зубах, этот тип улыбается — поймал его внеподходящий момент. Еще более раздраженный, он собрался встать и уйти — черт побери, все это становилось неуместным.

Все против него — и свет, и музыка, и эти полупрозрачные занавеси у входа, которые и не скрывали ничего…

Но встать он так и не смог — под особенно отчетливый бит оказался пришпилен к софе самим Ёсаном, обхватившим его бедра коленями. Учитывая, как низко находилось сидение, Минги встретился глазами прямо с пряжкой поясного ремня Ёсана.

Волна жара от разгоряченного тела, едва уловимого запаха парфюма накрыла с головой. Минги вдруг почувствовал себя безоружным и беззащитным — это не он заказывал здесь музыку, он всего лишь оказался в царстве этого красавчика, в его распоряжении, в полной власти завораживающих движений, запахов и звуков. Опасность засквозила вновь — возможно, в честной драке еще не ясно, кто бы выиграл…

Ёсан выгибался назад, волнообразные движения бедрами становились все менее двусмысленными, ритмично вжимавшими Минги спинку и сидение софы — и Минги до боли хотелось нарушить обещание, данное Чонхо. Вот совсем нарушить, напрочь.

Что-то было в этом вольном обращении Ёсана с ним непривычное. Чонхо, как бы крут и страшен ни был, никогда не посмел бы обидеть хёна и никому бы не позволил на выстрел к Минги подойти с дурными намерениями. Что же до Ёсана… Эта близость, эти крепко сжимающие Минги бедра, это «знаешь, что я с тобой сделаю?» щекотали нервы и возбуждали. И любопытство, и кое-что поощутимее.

Этот долбанный Ёсан отлично знал, что именно так все и произойдет, что ему не нужно будет и пальцем… Черт, дурацкое выражение!.. Минги выругался про себя на Чонхо, потому что трогать Ёсана хотелось уже совсем не пальцем — вернее, не только пальцами…

Хватка бедер оказалась крепкой, и Минги помимо воли перевел тяжелый взгляд с пряжки чуть ниже. Блядь, ну почему вдруг танец-то?.. А Турбобелке его турбокролика Чонхо вон целиком купил. Внутренний голос Минги тут же напомнил, почему-то с неподражаемым ехидством Чонхо, что хёнам никого покупать на самом деле и не надо, так, чуть-чуть больше здравомыслия и взаимопонимания. Чонхо! И тут он, ну что ты будешь делать… Минги закатил глаза.

Ногтями впился в фиолетовую обивку, изо всех сил стараясь сдержать обещание и не прикоснуться к Ёсану. Сколько ты стоишь, а, маленький демон, раскрасивший дорогущую «ламборджини» уважаемого человека? Сколько стоит твоя благосклонность? Минги уже было все равно, на ринге или в постели — хотелось подмять этого Ёсана под себя, посмотреть, как нахально он будет себя вести в больших руках Минги-шши, влиятельного и уважаемого человека…

Кончики пальцев Ёсана проскользили в миллиметре от губ, подбородка, шеи Минги, повторяя, обрисовывая в воздухе форму. Композиция подходила к кульминации, и ритм ускорялся до бешеного. Время терялось и останавливалось — и дыхание вместе с ним, Минги вспоминал, что нужно дышать, уже когда внутри, в легких, обжигало. Как получить этого долбанного Ёсана — себе? Как?.. И что-то в сознании подсказывало, с все теми же, характерными Чонхо интонациями — Ёсан не согласился бы ни на что подобное, даже если бы ему принесли чемодан сапфиров. Даже весь Проект на блюдечке.

Приличия и этика в этот момент Минги были до самой лампочки. В голове шумело, и заботило только одно — не слишком ли топорщатся штаны. Слишком, увы. Но сидевший на коленях Ёсан, казалось, благородно не обращал внимания, занятый танцем.

Да, прямо так, на коленях у Минги. Двигаясь с битами, наклоняясь вперед и выгибаясь назад, любуясь собой и произведенным эффектом. Наслаждаясь властью — потому что Минги в нем запутался, безнадежно, как бабочка в паутине.

А сам Минги, подчиняясь, увязал в учащающемся ритме, в протяжных, наполненных обещаниями пред-финальных проигрышах, чувствуя, как пульсирует кровь в венах, как бесподобно в этом уже неторопливом темпе двигается и Ёсан. В танце ли, потому что Минги со всей отчетливостью понимал, что его только что красиво и без единого прикосновения поимели. Качественно и с толком. Но было уже все равно. Минги шел на дно. Тонул в этом долбанном Ёсане.

С неподражаемой улыбкой в глазах Ёсан наклонился к самому лицу Минги, покрасневшего под своей полумаской, тяжело и сорванно переводящего дыхание. Вновь, но не в музыку, не совпадая, осторожно провел кончиками пальцев по воздуху над полными, чуть дрогнувшими губами Минги. Это уже была не хореография, нет. Минги тревожно сжался, прикидывая, что ему будет, если он уложит Ёсана прямо здесь. Перед Минги поблескивали испариной ключицы Ёсана — рубашка разошлась в танце, и кожа, жаркая, влажная от пота, пахнущая разлитым желанием, манила к себе. Про пальцы, Чонхо говорил про пальцы, про губы там ничего не было!..

Но прежде, чем Минги смог хоть так достать Ёсана, музыка, всхлипнув в вершине оргазма, оборвалась, и ключицы, и руки исчезли из поля зрения, как и приятная тяжесть с колен.

Все было кончено — в одно мгновение, отрезвляющее и одновременно сшибающее с ног пониманием, что нет, что все только начинается. Минги потянулся к шее — поправить ворот рубашки, и обнаружил, что она и так расстегнута почти до середины груди. Это был… Ёсан?

Воздуха не хватало.

— Не хочешь… Не хочешь снять маску? — выговорил Минги пересохшими губами, надеясь неизвестно на что.

Сделка выполнена, работа оплачена. Что еще он хотел?..

Колыхнулась занавесь у входа — время вышло. Минги был готов поклясться, что слышал едва уловимый смешок, утонувший в темноте и грохоте далекого танцпола. Обернувшись напоследок, Ёсан внимательно взглянул на него, склонив голову, как-то слишком… понимающе. Так, словно они оказались сообщниками. Минги был готов спорить — на чемодан сапфиров. Приложив два пальца к тому месту, где должны были бы находиться губы, Ёсан отправил Минги воздушный поцелуй — и было это сверх программы, на это бы Минги поставил тот самый чемодан и свою «ламборджини» сверху.

Только теперь, в остывающем после танца пространстве, откинувшись на спинку софы, Минги начал понемногу соображать. Еще не здраво, нет, только догадывался, что Ёсан-таки нарушил границы дозволенного — и личные, и профессиональные. Чувствуя, как остро и больно его теперь не хватает, Минги прикрыл глаза, сжимая челюсти до хруста. И проклял все на свете.

Вспомнил короткий жест Ёсана на прощание. Улыбнулся, облизываясь.

Потому что это было — «да», и Минги собирался себе его получить.

Во что бы то ни стало.