Семья и школа

1

Моложавый доктор Кшиштоф, знаменитый профессор Белецкий, отмел извинения одним взмахом руки.

— Полно, доктор Ильмар! Во-первых, мои заслуги вы преувеличиваете. Базы Clinica Academica разбросаны по всему этому старенькому, музейной красоты земному шару. И разложить программу Школы так, чтобы она охватила и Сектор Сибирь, и Сектор Средиземноморье, мне было совсем не сложно. А во-вторых, это я должен повиниться перед вами, а еще, кстати, перед господином Югаи, когда тот прибудет, что не сумею показать вам наш Сектор Дальний Восток, — профессор обезоруживающе улыбнулся. — Не сумею на этот раз. Но я надеюсь, что вы и впредь не станете обходить Землю своим вниманием.

Ильмар Ким согласно кивал. Ему импонировал и сам Белецкий, и основательный подход его к любой проблеме, будь та научной или сугубо бытовой. Вести разговор на классическом русском нравилось тоже — еще бы! После полутора-то лет работы на Новом Афоне с его головоломной нео-кириллицей и удручающими усовершенствованиями на каждом шагу.

— Могу вас в том уверить, профессор. Не обойдем. И, со своей стороны, прошу простить за сумбур, которым было омрачено начало нашего сотрудничества, — он поморщился. — Но очередные законотворцы в очередной раз превзошли себя и по показателю непредсказуемости, и по показателю идиотизма. Всё переписывал на коленке, всё переподключал по аварийной схеме…

Доктор Кшиштоф вновь отмахнулся от извинений:

— Забудьте, коллега. Обстоятельства путают нам карты не в первый и не в последний раз, и вы молодец, что дали им бой. Счастлив, что оказался полезен. Теперь дело за малым: проследить за тем, чтобы все прошло гладко.

— Да уж, — пробормотал Ким, — начать и кончить…

Они с Белецким отправились из Кирении рейсовым стратосферником и как раз подлетали к Западно-Сибирской равнине, туда, где вот-вот должны были приземлиться ведущие Зимней Школы нанохирургов, доктор Рауль Ам и доктор Ула Югаи. Вскоре после них ожидалось прибытие участников, молодых дарований со всех уголков обитаемого космоса. Обучение на этих весьма и весьма престижных курсах полностью оплачивала принадлежащая Ильмару корпорация «Ариран», и чтобы попасть в число счастливчиков, надо было иметь действительно серьезные достижения и подавать очень большие надежды.

В салоне тем временем выключили основное освещение, мягко засветились обводы кресел, иллюминаторов и эвакуационные дорожки на полу и на потолке, а приятный голос предупредил, что через десять минут борт приземлится в космопорту Толмачёво.

— Четвертый раз, — заметил Ильмар, пристегнулся и проверил каждую пряжку.

Профессор Белецкий понимающе кивнул.

— Чтоб не последний. Каждый человек, включая и arte-homo, как я считаю, должен время от времени приземляться в буквальном значении слова. И я, заметьте, говорю это не только потому, что туризм — одна из весомых статей здешнего планетарного дохода. Просто все мы должны иногда возвращаться домой.

И не поспоришь. Земля, изначальный дом человечества. Об этом здесь невозможно было забыть ни при каком раскладе, но напоминания оказались, вопреки подспудным опасениям, совсем не навязчивы, никто не зазывал «домой!» бешеным неоном или крутящимися голограммами (ну разве что мелькнет какое-нибудь «A la maison» в названии ресторанчика при отеле), просто везде, куда бы ни подался на этой планете любой путешественник, его встречал настоящий, непоказной уют. Или нерушимое величественное спокойствие, которое вселяло уверенность в том, что эти воды, эти скалы, эти стены — устоят.

Последнее подтвердилось буквально только что: именно на Землю удалось увести с федеральных Центральных Миров нынешнее мероприятие, потому как Содружество внезапно решило, будто их сияющие небеса сияют не для всех, и объявило всех модификантов (по здешней, исторической земной терминологии «арте-хомо») унтерменшами и персонами нон грата. Что думает по поводу горе-законодателей господин Рауль Ам, Ильмару пока услышать не довелось, но известие о необходимости перелета на исторические задворки галактики блонди принял совершенно невозмутимо, разве что в глубине хищных зеленых глаз мелькнул огонек азарта, и своего согласия провести Школу он не отозвал. Школа устояла.

И по-прежнему была одним из самых любимых его, Кима, детищ — в этом уже можно было признаться хотя бы самому себе. Набирая восходящих звезд хирургии и бионики на очередной курс, Ильмар чувствовал, что делает нечто глубоко верное, быть может, даже возвращает долг, что образовался перед миропорядком после того, как ему самому совершенно негаданно удалось осуществить мечту. Сначала встать к операционному пульту, а затем еще и поучиться у блонди, будучи в до смешного юных годах. Теперь же было завораживающе интересно, пускай и чуточку грустно, наблюдать, как науку пытается воспринять кто-то другой, и у него получается. Или не получается. Или получается, но не сразу.

Все прошедшие эту выучку оставались, так или иначе, на особом счету. Они оправдывали надежды, продолжая хватать звезды с самых разных небес, оставались на карандаше у «Ариран» и становились или ее сотрудниками, или партнерами, так что из сентиментальной забавы господина генерального директора одно за другим росли раскидистые денежные деревца, но при этом она оставалась именно забавой.

Ильмару нравилось.

Сегодня вот нравилось лететь, считая секунды, в капсуле из терминала в терминал, а потом вприпрыжку галопировать (Белецкий, молодчина, не отставал!) по левой полосе самого шустрого траволатора — и все-таки успеть возглавить группу приветствующих. Встретить доктора Рауля самому! Югаи, им уже сообщили, задерживался на орбите до следующего рейсового, а вот блонди объявился в сдержанно-роскошных интерьерах зала прилета секунда в секунду и вписался в картину так, будто еще со стадии чертежа это здание ожидало именно его, Ама со свитой.

Свитой на этот раз служили Морис Монро и два его близнеца, джады из Танагурского Института бионики и генной инженерии. С Морисом, старшим, Ильмару работать уже довелось, а вот всю, так сказать, жадеитовую элитную парюру он видел при господине Аме впервые. Красиво, не отнять. Закачаешься.

Белецкий оказался блестяще хорош в роли радушного хозяина, тем более что с Амом они, как выяснилось, заочно знакомы. Мала хирургическая галактика, профессиональный мир тесен.

— Консенсус по генной инженерии и биомиметике в эмбриональной хирургии, шестой пересмотр, — доктор Рауль согласно кивнул. — Ваш вклад весьма примечателен, профессор, и команда, благодаря вам, работала столь же продуктивно, как это бывало под руководством досточтимой пани Ленки.

Белецкий расплылся в улыбке.

— Grand-tante шлет вам привет, доктор Ам. Говорит, что желала бы приветствовать лично и что непутевый внук мог предупредить заранее, она б запланировала поездку. Внука обещала поколотить.

Рауль с самым серьезным видом кивнул.

— Обещала, значит сделает.

— Предлагаю замену, — со столь же каменной физиономией влез Ким. — Спину для колотушек, шею для намыливания. Моя вина, меня и сечь.

Доктор Ам усмехнулся.

— Нет, повинную голову сечь не будем. И невинную тоже. А что до списка причастных к нынешней суете, — он вроде бы небрежно тряхнул золотой кудрявой гривой, указав куда-то себе за спину, но у Ильмара в голове четко прорисовался образ Федерального Конгресса, сáмого, пожалуй, нелепого сооружения на всех Центральных Мирах, — то он уже в наличии.

Доктора Югаи решили дожидаться за чашкой чая в одной из гостиных зоны прилета, и Ильмар пообещал себе непременно выяснить, кто из встречавших выбрал именно эту, с прохладно-мятными стенами и мебелью, инкрустированной светлым нефритом. Надо бы понять, где это в штате профессора затаился такой эстет, пригодится: геометрически-совершенные прически джадов тут же словно подсветились, а уж блонди и вовсе расцвел, как экзотический цветок. Белецкий увлеченно рассказывал ему о своей клинике, которой гордился так, будто был ей и отцом, и матерью одновременно, к ним подсел Морис Монро, непрошибаемо серьезный, как и всегда, перед Ноэлем профессорские ассистенты развернули голографический интерфейс и, видимо, вводили в курс местных технических и хозяйственных мелочей. Леонар Монро сел в соседнее с Ильмаром кресло и углубился в анализ чего-то, что со непостижимой для человека скоростью мелькало перед ним на экране планшета. На плече джада лежала тяжелая, чуть подвивавшаяся на конце жадеитовая прядь, и изящество завитка подчеркивала тончайшая серо-стальная струйка. Будто прожилка на камне… У старшего из близнецов такой не было. Вдруг джад замер, точно и впрямь обратившись в статуэтку. Рауль Ам тут же повернулся к нему.

— Да, Леонар?

— Вето, шеф. Президентское вето на федеральный закон о модификантах. Только что.

Господин Ам невозмутимо кивнул.

— С трехлетним запретом на повторное рассмотрение. Отсрочка.

2

Кибер-официант, вид имея отчего-то самый заполошный, пронесся мимо с парой бутылок Дом Периньон. Белецкий проводил его довольным взглядом и заметил:

— Вот, доктор Ильмар, полюбуйтесь. Кибер-инфраструктура Академгородка враз выучилась трепетать перед амойскою элитой. Если кто-нибудь из Института кибернетики — вон он, кстати, как раз за той рощицей, — распишет мне этот механизм, клянусь, выдам премию из личных средств.

Ким рассмеялся.

— Если и вправду распишет, к вашим личным средствам лягут еще и премии не от одной и даже не от двух мировых разведок, — он поразмыслил и тоже заказал шампанского. — Хороший сегодня день. Вон как птенцы увлеклись. И доктор Рауль, кажется, в ударе.

Кшиштоф не возражал. Синими, снежными декабрьскими сумерками действительно венчался один из самых грандиозных марафонов.

Забег начался еще вчера утром, затемно, когда в шесть тринадцать по местному времени зазвенело оповещение в Евразийской сети: юный идиот на аэрокаре над пригородами Льежа, с отключенной магнитной страховкой. Не справился с управлением, вылетел с трассы, а поскольку «лонжу» идиот отключил, защитное поле сработало поздно. Так что без парашюта, оземь. Тяжелая политравма, состояние критическое. Ближайшая сертифицированная операционная — Clinica Academica Liège, откуда и запросили помощь.

Переломанному лоботрясу, считал Ильмар, свезло как минимум дважды: упал он не в слепой зоне, и маячки сработали исправно, так что нашли сразу, и сверзиться с небес его угораздило как раз тогда, когда в планетарном реестре доступных к вызову специалистов светилось имя танагурского блонди.

Поднятым по тревоге хирургам-курсантам — трое безупречно бодры и экипированы, один растрепан, другой заспан, еще одна доплетает косу, — в очередной раз распахнулся портал из симуляционного курса в реальный мир. Пока что молодежь шла красиво, Ким радовался, что правильно выбрал всех шестерых.

— Какая разница с Льежем? Часов шесть? — спросил, пристегиваясь в салоне стратосферника, невозмутимый, сухонький, как кузнечик, Ула Югаи.

— Шесть, — отозвался растрепанный.

— Все правильно. А почему?

В ответ молчание.

— В полночь всегда приносит неотложку, — бормочет та, что с косой. Наконец доплела.

— Верно, — отозвался Югаи, и указал на нее, затем на растрепанного. — Ты. И ты. Будете ассистировать мне.

Господин Ам, что уже устроился в соседнем кресле, усмехнулся едва заметно.

А после сорокаминутного перелета было больше двадцати часов операций, ментоскопий и нейростабилизаций, генетических и пластических реконструкций. Работая на пределе собственной многозадачности и быстродействия (как только и можно работать с блонди), Ильмар уже ни о чем не размышлял, и только после, подремывая в кресле по дороге обратно, подумал, что они с Раулем очень вовремя запатентовали почти все возможные реализации генетических матриц.

И что, если бы не они, травмированному балбесу Эжену пришлось бы долго ждать регенерации органов, а теперь он встанет на ноги, возможно, уже к началу следующей недели.

У дальней стены ресторанчика, куда вся команда зашла перекусить по возвращении, за столом причудливой формы (запятая с поросячьим хвостом) расселись курсанты — или, если быть точным, их ссыпал туда, как горох, господин Ам, заявивший, что послеоперационный дебрифинг имел недостаточную продолжительность, и продлил разбор полетов на время ужина. Сам он сел в голове «зяпятой», Югаи на хвосте, а джады устроились вразброс, прямо промеж восторженной молодежи.

— Сегодня, вы заметили, команда окончательно сплотилась, — заметил Белецкий. — Теперь всё, они одна бригада. И никто из этих молодых людей никогда не помыслит о возможности поражения arte-homo в гражданских правах.

Ильмар усмехнулся.

— Лучше скажите, на рефлекторном уровне усвоит врожденное превосходство амойской элиты.

Землянин отзеркалил усмешку.

— Как вам будет угодно. Но в любом случае они увидели живой мир со всей его трагичностью — и осознали как свое собственное место в нем, так и место других, в том числе и тех, кто навсегда их обогнал, но которым нужно ассистировать и к мастерству которых можно тянуться. Постоянно, всею своею шкурой ощущая асимптотический характер приближения, весьма несладкий опыт, да… Хотя и совершенно необходимый. Но, прошу прощения, вам-то ничего разъяснять не требуется, иначе б не занялись устройством всего этого, — Белецкий широким жестом охватил, казалось, всю затею хирургических школ, — в столь впечатляющих масштабах.

— Масштабы у меня, — сказал Ильмар, — в сравнении с вашими весьма скромны, — он изобразил короткий поклон. — Но счастлив видеть то, как развивается наше сотрудничество. Искренне и глубоко рад знакомству!

Белецкий отсалютовал ему бокалом, они снова пригубили вино, и Ким продолжил:

— Если позволите, профессор, я задам вопрос, что может показаться вам личным. О вашей родственнице, с которой работал Рауль Ам. Это ведь академик Блажеева, я правильно понимаю?

— Совершенно верно.

— Скажите, она вам что-нибудь рассказывала о своих… впечатлениях? Даже не знаю как и сформулировать. Хоть что-то об их совместной работе. Сколько лет назад это было, пятьдесят?

— Без малого восемьдесят. — Белецкий в задумчивости откинулся на спинку своего кресла. — Сомневаюсь, что окажусь источником сколько-нибудь ценной для вас информации, Ильмар. Grand-tante работала в весьма закрытой сфере, и мне самому всегда было известно немногое: их с Раулем Амом имена стоят в качестве соавторов в нескольких согласительных документах. Эмбриология и биомиметика, вирусология и биомиметика. Но сравнительно недавно доктор Ленка гостила у нас здесь, — он кивком указал куда-то на дальний берег расстилавшегося за окнами снежным ковром водохранилища, — и это пришлось как раз на первую волну шумихи, поднятой только еще задумками того идиотского закона о модификантах. Она, помню, выразилась, услышав новости, весьма крепко и не по-дамски, а затем поведала мне вот что. В свое время, сказала она, перед ней легли один за другим два документа, и она поразилась, какой разный привкус остался после их прочтения. Я был тогда в весьма нежном возрасте, а вы и вовсе еще не родились, так что в двух словах напомню: речь об эпидемии на Сете-второй, сырьевой колонии одного из миров Содружества, и разразившейся в галактическом эфире безобразной сваре. Даже в эфире научном, а это, скажу вам, показатель! Федерация бесновалась, Центральные Миры колотило, одни кричали, что вирус рукотворный, что это диверсия, что это война…

Ильмар понятливо кивнул.

— И что это Амои.

— Именно. Ведомство Ама, со всегдашней их невозмутимостью, открутило тогда пробы, пооткручивало головы вирусным частицам, глянуло и сделало заявление — не-а, не наш зайчик. Не от нас сбежал. И не сбегал вообще, ниоткуда, в местных шахтах на Сете зародился, вот вам доказательства. Вакцину уже разрабатываем, лекарство тоже, но нужны дополнительные пробы, такие-то и такие-то.

И вот тут оказалось, что раньше — это была преамбула, а дичь вся еще впереди. Земля — или как любят говорить в Федерации, Старая Земля — привычно заняла нишу посредника, и именно сюда полетели с Сеты возмущенные вопли. Что они-де не потерпят у себя ни «нелюдей», ни их проклятые прививки, потому как нелюди их заразят, потопчут их тучные нивы, попортят богатые шахты и развратят женщин одним своим видом. Мегабайты отборного бреда, местами наукообразного. Вакцину местного производства хотя бы согласились распространить, и то хлеб, но эффективность ниже порога, все заново, а вирус стал еще злее… Короче говоря, бредили бы они так до самой третьей части второй сонаты Фредерика Шопена, но тут у кого-то включились мозги. Хотя включились своеобразно: перед grand-tante лег первый из поразивших ее документов, где бедствующий мир требовал, в приказном тоне, выделить им одного (прописью: одного) нелюдя для сбора материала, разработки препарата, контроля за его промышленным синтезом и последующим распределением. Киберов, роботов и андроидов базовых моделей использовать милостиво разрешали. А для контроля за деятельностью нелюдя — чтобы чего не натворил, окаянный! — приказывали выделить еще и хомо сапиенс сапиенс нон модификанс, человека разумного немодифицированного, тоже в количестве только одной (прописью: одной) единицы. И ассистентом поработает, и независимым экспертом. И чтобы генетически чистенький, без внедрений, без этих ваших новомодных генно-инженерных штучек! На этом месте теткиного рассказа меня, — Белецкий прищелкнул пальцами, — признаться, проняло так, что я полез в буфет за батюшкиным коньяком. Понимаете, это ведь писали те, кто точно знал, что «хомо нон модификанс» встретится там, на их планете, со стопроцентной почти летальностью. Спецзащита гарантий, как было показано, не давала… Так вот, продолжаю. Родня, коньяк увидев, зыркнула на меня понимающе, и говорит, вот мол, и мне тогда рот прополоскать захотелось, до того гнилой был вкус. Дипслужба тоже, видно, рот прополоскавши, отправила документ амойцам, а ровно через сорок шесть минут — звонок. Вызов по правительственной связи, экран мигает, помехи переключения, и перед тетушкой является господин Ам.

Доктор Кшиштоф с улыбкой глянул на дальний стол, где Рауль — наверное, ничуть не изменившийся с тех времен, — внимательно слушал то, что диктует курсантам Ноэль Монро. Курсанты записывали.

— Является во всем великолепии, немногословен: прибыть согласен, прибуду тогда-то, откройте вложение, там генетическая карта и профессиональная характеристика. Сотрудника, под эти параметры подходящего, я согласен взять на Сету в качестве своего ассистента. И все, связь прервалась, grand-tante открывает документ, а там все четко, ясно, прозрачно и вкусно, будто ключевая водица. И, оказалось, действительно, есть такой генотип, с полной невосприимчивостью к вирусу. И что квалифицированный биолог с таким генотипом тоже имеется.

— И он в итоге отправился на Сету? — спросил Ильмар.

— Кто-то из тетушкиных докторантов, да. Она не сказала, кто именно. Я же говорил, весьма закрытая сфера. Но пребываю в полной уверенности: господин Ам работал не наугад. У него на руках должна была быть как минимум полностью картированная генетическая проба, он точно знал, кому посылает вызов, и сделал это с безупречным изяществом. А финал известен и вам, и учебникам истории, джинна тогда загнали в бутылку, причем я не только о вирусе. Именно с тех пор, насколько я помню, на Амои с ее «безбожниками» прекратились сколько-нибудь серьезные нападки со стороны клира.

— Всё польза, — Ильмар вздохнул. — Что завтра?

— Если вы в философском смысле, то грядущее темно. А если в буквальном, то завтра отдыхаем, перелет на Кипр, обоснуемся в нашем санаторном комплексе в Кирении, а потом проедемся до Като Пафоса. Пускай господин Ам полюбуется на античные мозаики и сравнит их с теми, что на вилле, где мы его поселим.

Ким заулыбался.

— Ну, такой перфекционист, конечно, найдет уйму отличий новодела от оригинала. Но имя-то ведь у виллы аутентичное! Тоже «Дом Орфея»!

— Будем надеяться, господин Ам будет чувствовать себя как дома.

— Еще бы, — раздалось у Ильмара прямо над ухом, и он едва не подпрыгнул от неожиданности. Рауль умел подкрадываться совершенно беззвучно. — Вы действительно полагаете, что апартаменты соответствуют названию?

3

Древние римские мозаики нагнали тоску на всех, кроме блонди. Доктор Кшиштоф, сделав честные глаза, клялся, что видел, будто украдкой, в ладошку зевал даже кто-то из джадов.

А вот прибрежная вилла, украшенная присутствием блонди — с той все было в порядке! Новодел, как оказалось, нравился Ильмару, да и всей компании, гораздо больше древностей.

Жизнь здесь, в южных приморских широтах, потекла в спокойном анданте, плановые операции и реконструкции, сессии, расчет генетических модификаций. Кульминация нынешней школы, будто симфонической картины, очевидно, уже случилась над городом Льежем, все ее такты доктор Рауль и доктор Ула разобрали по нотам, а близнецы Монро лично убедились, что студенты каждую из нот и расслышали, и воспроизведут. А посему после вечернего обхода и семинара людям предлагалось идти отдыхать — то есть, подразумевалось, дать элите поработать так, чтобы люди ей не мешали, — и до ужина все расходились по своим коттеджам, а блонди с близнецами Монро удалялись на виллу. Ужинали все вместе, или в прибрежном ресторане, или собирались на веранде «Дома Орфея», который был сейчас домом Рауля, и ожидали, пока выйдут сначала джады, а затем и господин Ам, и засиживались за полночь.

В последний вечер, когда курсанты, поблагодарив наставников старательно выученными «амойскими» поклонами, отбыли в космопорт и по домам, погода особенно благоприятствовала беседам. В этом году метеорологи выдали теплый декабрь, и даже ночной ветер с моря был почти что ласков. Но укутаться в плед все-таки стоило. На веранде всегда наготове лежала целая стопка.

Разговоров о погоде тоже хватало. Ильмар и припомнить не мог, когда это он в последний раз столько беседовал о погоде — главным образом, конечно, о погоде в галактике.

— Вы полагаете, доктор Ам, это действительно только отсрочка? — вздохнул Белецкий.

— Увы. — Рауль согласно прикрыл глаза.

— Несомненно, так, — отозвался из своего угла Ула Югаи, где он, по обыкновению, устроился на кушетке, отгородившись от ветерка сложной фортификационной конструкцией из одеял. — По сути дела, мы стоим на пороге глобальных перемен как минимум в двух сферах. Первое это уход от крионики как универсальной консервации биоматериала (и тут, доктор Ам, ваши с Ильмаром генетические матрицы первая ласточка), и криокорпорации отнюдь не будут этому рады. А со временем, я считаю, нас ждет внедрение технологии молекулярного переноса с полной сменой транспортной модальности сначала для малых, планетарных, а затем и больших, астрономических дистанций. Такой технологически продвинутый мир, как Амои, вполне способен осилить подобную разработку. И сама смена принципа транспортировки, идея того, что «пустые небеса» Земли, например, или Амои может уже завтра отделять от сияния Центра всего лишь шаг на транспортную платформу… На платформе ведь может стоять не турист, а, скажем, десант. Это, коллеги, очень пугающая мысль. Она, укоренившись в сознании толпы, может натворить неописуемых бед.

— Ну, насчет «завтра» вы поторопились, Ула.

— Пусть послезавтра, Кшиштоф. Но все равно, может статься, мы с вами доедаем сладкие крошки нашей очередной Belle Époque.

— Ну хорошо. Будем считать, пессимист только что изобрел парашют, — хмыкнул землянин. — Что изобретет оптимист?

— Что вы ожидаете от меня услышать? У оптимистов планетой до сих пор правит торговый Синдикат, — Рауль устало пожал плечами. — Мы все еще считаем свободу торговли цивилизационным приобретением.

— Туше, — признал Югаи.

— А насчет Belle Époque… Я вижу еще один триггер, и он может перепахать реальность не менее эффективно, чем то, о чем говорили вы, господин Югаи. Взгляните: к Амои как к грешному раю, на центральных улицах которого туристы и граждане занимаются любовью, а не войной, относятся снисходительно, пусть даже знают, что планетой управляет нечеловеческий разум и его слуги-нелюди. Но это лишь до той поры, пока высшая бионика не будет обладать главным свойством живой материи — прокреацией. Юпитер сделал элиту стерильной, и это манифест, это, по сути, декларация невмешательства в фундаментальный биологический закон. Признание собственной несостоятельности на данном поле. Или, скажем осторожнее, заявление о невмешательстве. Отсутствие в элите женщин — нота из той же песни.

Но, размышляя над этой проблемой, прогностики не смогут не задаться вопросом, что же случится, когда и она будет решена — или, если принять другую терминологию, когда запрет Создателя будет снят. И то, и другое всего лишь вопрос времени, так что в результате наш гипотетический прогностик увидит перед собой борьбу за выживание двух видов, биологического и супра-биологического. И, ощущая ту настойчивость, с которой нам в последнее время пытаются перебить хребет, я бы заключил, что такой прогностик уже перестал быть гипотетическим.

— Поговорили, называется, о погоде, — Белецкий поморщился. — Да ну ее, вашу прогностику. Скажите лучше, господин Ам, что за секретность развели мои ассистенты, когда обсуждали, какой дипломатический подарок подходит для элиты. При моем приближении эта молодежь разбегалась во все стороны, как мыши от кота.

— На свой вопрос, — Ам усмехнулся, — вы только что ответили сами. — кончиками пальцев он словно бы подхватил что-то из воздуха, перебросил Белецкому, и перед тем раскрылось картинка — очевидно, трансляция изображения с камеры, рабочий стол в кабинете блонди здесь же, на вилле. А на столе стояла серебристая статуэтка, небольшая, размером с ладонь. Мышь, что сосредоточенно вывязывала на спицах двойную спираль ДНК.

Белецкий окинул труженицу одобрительным взглядом.

— Затейники. Молодцы! Платина?

— Нет! Родий. Затейники утверждали, что у них сегодня так настроен синтезатор.

— Еще и врут складно, и в самом деле умнички. Синтезатор наш перепрограммировать проще, чем заказать обед. Боюсь, вас и в самом деле хотели одарить редкостью, доктор Ам. Редкоземельностью, если вы позволите мне этот каламбур.

— Я так и понял. Но, на самом деле, они порадовали меня уже тем, что подарили статуэтку в пару. Первую, золотую, преподнес один из моих собратьев в память об одной старой-престарой шутке, когда я на полном серьезе, при высоком начальстве предложил ему поставить таких вот мышек на Врата Мидаса. Шутка тогда удалась.

— Прекрасно! Танагура и впрямь наукоград, там теперь будут вязать аж две спирали ДНК, родиевую и золотую, пускай и не на виду у всего города. А у меня, — продолжил Белецкий, — подарок будет поскромнее, я его, честно, говоря, придумал, когда принесли шампанское: решил показать вам еще одну обитель. Обитель монаха, вашего тезки.

Господин Ам явно заинтересовался.

— Что, «Отче наш», «Аллилуйя» и «Благодарю, Господи»?

— Именно. Завтра с утра можно будет отправиться, взглянуть, и прямо оттуда в космопорт.

— Святой Рауль, — разъяснил Ильмару Ула Югаи, когда они шли к своим, самым дальним от берега коттеджам. — Дом Радольф, прозванный «истовым монахом». Радел о вере, основал аббатство и ежедневно, что бы ни случалось, прочитывал эти три молитвы. Увидите, как там теперь красиво, побережье, часовенка с острова поднимается, а кажется, что прямо из воды. А у меня рейс рано утром. Хотя… Честно говоря, я не уверен, что господин Ам поедет осматривать достопримечательности сам. Возможно, его будет изображать на экскурсии один из его ординарцев, а блонди как раз пригласили прооперировать — или проконсультировать? — какую-нибудь важную персону. В конце концов, что мы знаем о настоящих способностях амойской элиты к перевоплощению?

Сказав так, Югаи подмигнул и скрылся за дверью, а Ильмар, прежде чем уйти к себе, постоял, посмотрел на звездное, вовсе даже не пустое небо, послушал шум моря. Ему отчего-то стало обидно — обидно за господина Ама. Почему поездка обязательно должна быть прикрытием? Блонди любознательны. И, насколько он успел доктора Рауля узнать, история Старой Земли его действительно занимает, вон как глаза загорелись.

А что еще весьма любопытно, так это узнать, что же было на уме у Юпитера, когда тот называл Рауля Раулем. Имел ли он в виду «Отче наш», «Аллилуйя» и «Благодарю, Господи»?