Когда текут слёзы, говорят, что человек плачет

— ⍙⟒⌰⌰ ⎅⍜⋏⟒Отлично сработано (Well done) — сказал Дрим. Его голос вплёлся в потрескивание пламени — тихий, надтреснутый и неровный.

Эндериец осознал, что волнуется. У него ёкнуло в груди при виде этого человека.

Дрим не был спокойным, как Бу привык. Он и весёлым не был.

Оставив упавший факел, путешественник уцепился за нить чёток длинными узловатыми пальцами.

Тихий. Тихий, как земли Энда, полные искажённой мелодии.

Его это напугало.

— Молодец. Хорошо справляешься, — Дрим глянул будто сквозь него, лениво хлопнув юношу поверх лопаток.

Он встревоженно проскулил, касаясь человеческой руки. Дрим отмахнулся от попытки утянуть себя к выходу. Сам Бу едва успел отпрыгнуть в сторону от жадного, жаждущего огня.

Пламя обглодало длинную, пушистую кисточку на кончике хвоста. Волосы, которые он не подстригал, наверное, десятки лет, тоже порядочно пострадали. Ранбу быстрым движением избавился от обгоревших прядей. Не тронув пострадавший кончик хвоста, он кинул отсечённое в пламя.

Горький аромат жжёного волоса пеплом осел в лёгких, но человек этого будто не замечал. Дрим провёл пальцами, затянутыми в плотную ткань перчатки, по целой, пока что, стене. Судя по дрогнувшим плечам — усмехнулся, глядя, как стены Общего Дома тлеют, и, наконец, загораются. Сырость мешалась с частичками огня.

Подул ветер — в их сторону, оставляя союзникам больше времени. Ветер принёс с собой звук голосов, аромат свежих трав, запах выпечки.

Люди так близко. Ещё не знают, что они сделали.

— Можешь идти. Я дам тебе знак, если помощь понадобится, — Дрим не шелохнулся, стоя посреди развалин в самом сердце своего мира. Он замер меж двумя пересечёнными мостами, над полыхающей бездной, когда-то сложенной из верстаков. Ранбу плохо знал человеческий, но понял, что его попросили уйти. Он не хотел оставлять человека таким.

Дрим звучал, как песни Энда. Был искажённым. Неправильным.

Путешественник задержался, заметив странный, влажный отблеск, что сверкнул под плотной тканью плаща. Хотя на лице человеческом была маска, а пряди, что походили на поздний мёд, скрывал капюшон из плотной зелёной ткани, Бу видел кусочек веснушчатой кожи.

Сверкая отражением разгорающегося пожара, по щеке Дрима стекала прозрачная струйка воды. Незаметная, тонкая, она не шипела, не пенилась — только капельки постепенно срывались с дрожащего подбородка, падая в огненный ад вокруг. Маска на лице человека широко улыбалась, вызывая в нём безотчётный, глубинный ужас. Человек не боялся огня, который мог бы поджечь полы его одеяний.

Человек был уязвим. Ранбу не видел брони, сложенной из осколков Незера.

Человек не боялся натужно скрипящих балок, застывших над головой. Он не хотел. Не хотел больше видеть.

Как горит крыша, скрипя и потрескивая.

Как умирают в огне цветы, что он сам растил.

Дрим опустил голову, потряс ею, сдвигая маску с лица. Ему мешала скопившаяся в глазах влага.

Людей не обжигают капли по имени слёзы. Их взгляд размывается, как в тумане, но кожа не покрывается страшными волдырями, не начинает кровоточить, растекаясь алым и фиолетовым. Люди ждут, когда белки глаз станут белыми, промывают их водой, избавляясь от болезненных кровяных прожилок…

Солёные капельки падали с лица Дрима, с шипением умирая в огне. Ранбу знал, как подобное называется.

Когда текут слёзы, говорят, что человек плачет.

Он понимал — видит то, что не должен был.

Его друг плачет. Смеётся и плачет, скорбя о потерянном доме. Оплакивает мечту о счастливой семье: о людях, других, что решили жить порознь.

Дрим не замечал, как текут слёзы. Он всегда был силён, но сейчас Востейкена сложно было посчитать лидером. Его, скорее, назвали бы жертвой, которой тот был когда-то давно. Жертвой раненой, уязвимой и слабой.

Дрим, кажется, выпил зелье сопротивления, потому не боялся упасть на колени среди этого ада.

Дрим повторял то, что они с Томми сделали, и горько, болезненно хохотал, пока Ранбу не стало страшно.

Стены угрожающе скрипели, а крыша могла легко рухнуть человеку на голову. Подумав, Ранбу вернулся к нему. Вокруг когтистых ладоней искрами закружились огоньки перемещения.

Он не спешил уходить. Только ждал. И дождался.

Крак! — лопнули доски над их головами.

Треск! — пошёл трещинами кирпич, пока стены тряслись в агонии.

Хлоп! — и дом с грохотом сложился в себя, оборачиваясь уродливыми, обугленными руинами.

Они исчезли за секунду до этого. В спину ударил столп пыли.

Бу прищурился. Улыбнулся, заметив в чужих руках ядовитую зелень эндерийского жемчуга.

Конечно же.

Это Дрим.

Как мог подумать он, что будет администратор здесь столь беспечен?

— ⎅⟟⎅ ⊬⍜⎍ ⎅⍜ ⍙⊑⏃⏁ ⊬⍜⎍ ⍙⏃⋏⏁⟒⎅ ⏁⍜Ты сделал, что хотел (Did you do what you wanted to)? — заурчал он, обнимая человека за талию. Вокруг таяли лиловые искры.

Дрим Востейкен кивнул ему. Постоял так немного, позволяя себе миг покоя.

Ранбу положил подбородок ему на макушку. Дёрнул плотную ткань, стянув зелёный капюшон. Вдыхая, он ощутил запах крови, пепла и артемизии1. Дыхание человека успокоилось. Тот встал ровнее в его руках.

Они пробыли там немного. Смотрели, как разлетается серый пепел, сотворив из глади озера, на которой стоял Общий Дом, практически зимний пейзаж.

— ⏁⊑⟟⌇ ⎅⟒⌿⟒⋏⎅⟒⋏☊⟒Эта зависимость (This dependence)… — голос Дрима сорвался. — Я сделал, что должен был, ⍀⏃⋏⏚⍜⍜Ranboo.

Ему не было дела до слов. Бу только смешно повёл носом в чужих волосах, чмокнул человека в макушку. Тот долго молчал. Затем дрогнул, оттаяв.

— Ты помог мне, — Дрим отстранился, погладил костяшки его ладони. Задержал свои пальцы поверх его на лишнее, такое долгое, мгновение.

Шумели чуждые голоса, но тихий перезвон их судьбы не звучал сейчас осколками Энда.

Путешественник улыбнулся. Коснулся белой маски. Прикрыл глаза. Он ощутил, как пальцы ли, ветер, колышат его монохромные пряди.

— Ты забудешь, но всё равно... ⟟⏁ ⍙⍜⎍⌰⎅ ⋏⍜⏁ ⊑⎍⍀⏁ ⏃⋏⊬⋔⍜⍀⟒Мне не больно теперь (It won't hurt anymore). Спасибо тебе, мой Ранбу.

Примечание

1 - Полынь (лат. Artemísia) — крупный род травянистых или полукустарниковых растений семейства Астровые (Asteraceae). Название может происходить от греческого «artemеs», здоровый, считается растением богини Артемиды. В Библии, полынь — символ горечи суда Божия за отступничество и непослушание. У восточных народов — символ родины и памяти о предках. На древней Руси — символ печали, несчастной любви, горечи утраты и обиды.