Локи перехватили по дороге в императорские — ах, извините, Мастерские — покои.

Чиновник сразу ему не понравился: длинная узкая бородка делала его похожим на козла, и из тёмного пятна на носу торчал короткий волос, словно кто-то пересадил на лицо кусочек свиной щетины. Глаза блестели из косого разреза двумя мариноваными жуками — если бы их выкололи и положили к ним в лекарственные банки, никто бы и не распознал подмену.

— Заваришь это, — важно прогундел тот, меняя местами узкие высокие посудины, в которых иногда подавались чайные листья.

И без того гружёный без меры (честное слово, словно у них тут не армия слуг, а жалких полторы калеки, и выделить чуть больше человек на подачу обеда было ну прям невозможно никак), поднос забрыкался норовистой лошадью, и Локи пришлось напрячь все мышцы в пальцах, чтобы вернуть ему прежний баланс.

Чинуша не понравился ему ещё больше.

— С чего бы? — с вызовом уставился он.

Ну, то есть как — с вызовом. Этикет предписывал слугам носить еду почтительно сгорбившись и нахохлившись, на полувытянутых руках, и Локи физически не смог бы долго смотреть куда-то выше набрюшного пояса без перелома шеи. Зато Локи мог очень откровенно рассматривать подвески на этом самом поясе (чинушам почему-то никогда это не нравилось, но Локи так и не получил ни разу ответа, почему), и обращаться без «должного уважения» в словах. Если б кто спросил Локи, он сказал бы что всё местное «уважение» больше походило на «унижение» — но Локи не спросили, а просто огрели по и так потянутой и горящей от напряжения спине длинной вихрастой метёлкой, пыль с которой немедленно попала ему в ноздри и рот.

Возможно, именно поэтому слуги должны были вытягивать руки — чтоб вся эта вышестоящая пыль не попала на драгоценные кушанья.

Огромным усилием воли Локи подавил кашель.

Поднос опасно задрожал снова.

— Не твоё дело по какой причине лекари предписывают Грандмастеру то или иное снадобье. Делай, что говорят, и не будешь знать горя.

«Ну вот объяснил так объяснил», злобно подумал он.

Чиновник ударил его метёлкой ещё раз, и Локи наконец заставил себя присесть, изображая учтивость.

— Этот слуга понял наставления уважаемого господина.

На самом деле, он, конечно, должен был кланяться — но зимняя стужа ему в свидетельницы, Локи хоть и был юношей многих талантов, выворачивать себе кости ради лебезения перед вышестоящими в их длинный перечень не входило.

Чиновник, впрочем, удовлетворился и приседанием, и ответом. Без дежурной речи о том, как Локи важно не задерживаться с его прямыми обязанностями, не обошлось (словно этот выскочивший из ниоткуда лемминг не задерживал Локи своими подменами и поручениями), но хотя бы в третий раз не смахнул пыль с ворса о его костюм, и на том спасибо.

Столовые комнаты в покоях Грандмастера до сих пор умудрялись поражать Локи. Не столько дороговизной (Локи плохо понимал, что в этой стране дорого и почему), сколько пёстротой и странными низкими интерьерами. Ему иногда казалось, что он входил не в покои правителя, а в большое воронье гнездо. До того много было блеска и неуместных сверкающих безделушек.

То есть, конечно, не «неуместных» для этой страны — слухи гласили что у Грандмастера был превосходный вкус и чувство меры, и за несколько недель среди его личных слуг он ни разу не услышал иного. Устрашающе-жестоким Грандмастер не был тоже. Вряд ли они молчали из страха за случайное слово.

Стараясь семенить как можно почтительней (судя по раздражённому вздоху распорядителя, вышло плохо), Локи осторожно пристроил поднос на край и принялся расставлять посуду. Столик был затейливый, резной, со своим углублением под каждую тарелку — отмывать его было наказанием, но сервировку облегчало знатно. Выучи, в каком порядке что выставлять чтобы не оскорбить царствующую персону, и горя не знай.

Локи так и не понял, почему именно ему Грандмастер поручал сервировать столы и подавать чай (вряд ли ему прям так понравилось как Локи разлил воду на его ноги), но делом Локи было выполнять и не спрашивать.

Не спрашивать и выполнять.

Чайные листья в тонкой вазочке были словно присыпаны пудрой. И без того тускло-коричневые, их словно покрыла изморозь, и неприятное чувство в груди застыло обжигающей льдистой коркой.

Локи кинул на Грандмастера быстрый взгляд.

Тот возился с какими-то скученными маленькими картинками на тонких полотнищах. Локи давно догадался, что так выглядит местное письмо, но как ни ломал голову, так и не понял, как его умудряются читать. И тем более величественным казался с ними Грандмастер. То, как быстро он был способен в них вникнуть, вызывало уважение.

В его сторону он не смотрел. Слуги — тоже. Если Локи молча заварит все листья, как предписывали правила, никто не заметит тонкого слоя белёсого порошка.

Особенно если тот успеет раствориться в тёплой чайной воде.

Этот тонкий слой порошка не был его делом. Он действительно мог быть лекарством. С другой стороны, обычно лекари приходили к Грандмастеру отдельно (по крайней мере, Локи успел заметить так), и Локи ни с какими лекарствами обращаться не учили — а ведь по-хорошему должны были. Он, в конце концов, даже не местный. Даже к приборам пришлось отдельно его приучать, не то что к травам и методам обработки. Внутри Локи всё шептало, что что-то с этой историей было не так, но он знал слишком мало, чтобы быть уверенным. А поднимет шум зря — ему же и попадёт. И хорошо, если выговором и парой ударов всё ограничится.

С другой стороны, разве можно было найти исполнителя лучше, чем юный, неловкий служка, который не знает ни порядков, ни лиц?

Локи замер на несколько секунд прямо с вазочкой листьев.

Если его подозрения оправдаются, его убьют первым за все последствия. А Локи точно не хотел умирать.

Он повёл плечами (они страшно затекали под вечно сгорбленной позой) и открыл рот, не давая себе времени ещё раз тщательно всё обдумать.

— Грандмастер, а чем Вы больны?

На мгновение воцарившуюся тишину можно было потрогать.

Грандмастер оторвался от закорючек и поднял на него любопытный взгляд.

— Что, прости?

Локи всегда удивляло, как много в этих глазах было к нему интереса, и, никогда — гнева и раздражения.

— Я, — Локи быстро прикусил язык. Раньше, на низшем положении, говорить ему не дозволялось вообще, и с тех пор он так и не адаптировался до конца к тяжеловесным оборотам этикета. — То есть, этот недостойный слуга любопытствует, потому что сегодня незнакомый этому слуге господин чиновник заменил чайные листья, сказав, что в тех лекарство. И они правда, эм… припорошены чем-то. И этот слуга подумал, что будет печально, если с Грандмастером что-то происходит. Или произойдёт.

Локи не был уверен, что все слова использовал правильно, но смысл, судя по всему, донёс. Грандмастер свернул полотнища, окончательно их откладывая (и, конечно, тут же нашёлся слуга, что забрал их) и поднял брови.

— Неужели. Покажи нам.

Локи ничего не оставалось, как передать Грандмастеру листья. Он принял посудину осторожно, невесомо придерживая за верхние края (и как она не выпадала из пальцев оставалось для Локи тайной наравне с местным письмом), и несколько долгих мгновений задумчиво её разглядывал. Все в комнате, казалось, затаили дыхание— и только взгляд распорядителя жёг Локи спину похлеще расплавленного железа, будь тот тысячу раз проклят со своими правилами во льдах стынуть.

— Так ты, ты говоришь нам, чиновник тебе незнаком?

Локи выдохнул. Грандмастер не звучал недовольно. Скорее, задумчиво-заинтересовано, но этот тон не сулил проблем — пока, по крайней мере.

— Нет, — честно ответил Локи. И, снова не давая себе особо подумать, тут же добавил. — Но этот слуга может его описать.

Грандмастер взглянул на него, невесомо перебирая на запястьях тонкие цепочки украшений, вытянув голову словно белка.

— Мы, м, все внимаем.

Краем глаза Локи поймал, как в дальнем углу один из доверенных достал свежую ткань и длинную-длинную кисть.

— Что ж, эм, — наверное, Локи не стоило на Грандмастера смотреть, но тот разглядывал его так живо, что Локи, по старой своей царской привычке, не мог отвести взгляда. — У него было пятно, слева. Кожа другого цвета, где нос переходит в щёку. И украшения на поясе: такая… висящая палочка из металла, а рядом, на шнурке, круглый диск. Стражи такие носят, но у этого была ещё… бусина, как из ракушки. Только не белая, а будто вымоченная в чае. О, и метла для ковров, конечно.

Грандмастер, к его чести, слушал внимательно, почти не меняясь в лице. Только последняя фраза словно бы сбила его с толку: он едва заметно нахмурился, и его пальцы замерли, замерев на тонких звеньях.

— Метла для ковров?

— Ну… да? — они обменялись недоумевающими взглядами. — На короткой ручке, а сама метла длинная, как из пуха. С них всегда облетает… когда слуг ей бьют, всегда полно туманной грязи.

Лицо Грандмастера просветлело, а взгляд распорядителя между лопаток стал жарче летних костров.

— Ты, ты хотел сказать «пыли»?

— Да. Да, много пыли, — Локи наконец-то вышел из ступора и заставил себя поклониться. — Спасибо за науку слуге, Грандмастер.

Распорядитель вдохнул и выдохнул так громко, что Локи почти стало неловко. Он опять, видно, что-то забыл, и это «что-то», судя по всему, было важным на грани пренебрежения властвующей особой, раз распорядитель позволил себе такой явный знак.

— То есть, — на ум, как на зло, не приходило ни одно правило, которое Локи в своём ответе нарушил. — То есть, стоит ли мне… этому слуге сказать «почтенный Грандмастер», когда он благодарит?

Грандмастер прикрыл лицо рукавом, но плечи его затряслись от беззвучного смеха.

Распорядитель (очевидно, не способный больше выносить попыток Локи быть этикетно-вежливым) плюхнулся на колени и закрыл затылок руками, словно ожидая, что кто-то вот-вот достанет палку и начнёт от души его колотить.

— Этот слуга просит прощения за своего ничтожного подчинённого! Этот слуга плохо учил его! Этот слуга просит о снисхождении, да благословит Небо мудрость и щедрость правителя.

Локи настолько ошарашило это внезапное падение в ноги (не то чтобы чиновники не стояли раньше перед Грандмастером на коленях, но сейчас он решительно не видел тому резона), что он так и остался стоять.

Они снова встретились с Грандмастером взглядами — он щурился при улыбке, и казалось, словно в уголках его глаз расходится тонкая паутина — и тот вдруг наконец расхохотался в голос.

— Довольно, довольно. Мы, мы не гневаемся. Мы ведь сами допустили юношу, не дав его натаскать. Встань, и лучше, знаешь, поручи найти чиновника, да привести с ним кого-то из семьи.

Распорядитель проворно отряхнулся, и, отвесив глубокий поклон, юрко засеменил к входной двери, так и не позволив себе повернуться спиной.

Грандмастер же, отсмеявшись, лёгким жестом подозвал Локи ближе.

— Тебе известно, что считается неприличным слуге рассматривать одежду чиновника?

— Да, — Локи кивнул, потом чуть поклонился, и, снова спохватившись, спешно добавил. — Да, этому слуге известно.

— И ты, несмотря на это, рассматриваешь?

Локи взглянул на него из поклона — но Грандмастер всё ещё задорно улыбался ему, заразительно и лукаво.

— Ну, раз этот слуга может их описать, полагаю, Вы и так знаете ответ.

Грандмастер издал смешок — словно последний воздух вышел из анкерока — и, наконец успокоившись, распорядился подать ещё одно блюдце и чистые палочки.

Часть чайных листьев он переложил в блюдце, и поставил с собою рядом, на место, с которого блюдце не вышло б убрать, не зацепив чего-то взгляда. То же, что оставалось в вытянутой чашечке, он отдал Локи, попросив заварить их, как он это сделал бы обычно, не будь всего предыдущего разговора.

Локи не очень понимал, чего Грандмастер добивался (тот, впрочем, часто казался Локи загадочным, как зимнее небо без звёзд), но выполнил, что просили. Грандмастер же вернулся к полотнищам снова, и изредка только поглядывал на него поверх.

Когда Локи закончил, Грандмастер оставил его стоять рядом — следить, чтобы чай настаивался — и вдруг спросил:

— Ты считаешь, мы, м, не достойны твоего почитания?

На Локи он не смотрел. Только быстро, длинной кистью, чертил что-то снизу, под прочими письменами.

— Простите, но этот слуга не понял вопрос.

— Ты спросил, стоит ли звать нас «почтенными». Ты не уверен, что стоит нас почитать?

Локи подавил в себе желание закусить от досады губы. Правильно отец говорил ему: «язык твой родился вперёд тебя». А теперь пожалуйте, расплатитесь!

Локи поджал по очереди пальцы на обеих ногах, прежде чем ответить.

— Этот слуга считает, что Грандмастер сам хорошо помнит и знает, что почитаем.

На него взглянули — снисходительно и спокойно:

— Это достойный ответ, — и Грандмастер вернулся к полотнищам снова, не беспокоя Локи больше ни взглядами, ни расспросами.

Наконец, чиновника привели.

Локи по одним только глазкам мог сказать, что это он. И что юнец рядом ему, вероятно, сын или брат. Шерстистое пятно на лице было до того одинаковым, что не оставалось сомнений — кровь связывала их крепко.

Им приказали поклониться и встать на колени, и оба поступили в точности, не высказав поначалу испуга или сомнений.

— Он?

Локи кивнул и поклонился тоже:

— Да, этот слуга подтверждает.

Грандмастер обвёл двоих перед собой внимательным взглядом.

— Вам известно, зачем вы здесь?

Оба ответили отрицательно.

Потом он задал привычные вопросы. Локи доводилось и самому слышать их много раз, и самому в своё время на них отвечать: как зовут, из какой семьи, какую занимают должность. Были и дополнения — про брак и прочих родственников, вроде зятей сестёр — но лицо Грандмастера оставалось всё таким же удивительно отстранённым, как и в самом начале.

Как разительно неизменность самой фигуры отличалась от того, что Локи видел, когда Грандмастер оставался со слугами наедине. Живой, подвижный человек, который недавно смеялся над его неуклюжими попытками объясниться, мало чем походил на величественное изваяние, внезапно оказавшееся за столом. У изваяния было его лицо и статус — но даже голос, к удивлению Локи, ощущался совсем другим.

Чиновники и слуги явно не были для Грандмастера одинаковыми, и Локи, к своему удивлению, в тот момент оказался рад быть слугой.

Вдруг Грандмастер перешёл к чаю.

— Этому чиновнику ничего не известно. Этот чиновник не понимает, о чём ему пытаются сказать. Этот чиновник может подтвердить, что бы в министерстве, и…

Локи почти задохнулся от возмущения.

Дело было даже не в том, что Локи готов был поклясться, что это был тот самый чиновник, благо стужа не отняла у него глаз — изнутри его грызла мысль, что ему-то как раз нечего доказать. Пост у чиновника не был особенно важным (если Локи, конечно, не изменяла память на забавные названия должностей и их полномочия), но если тот из хорошей, уважаемой семьи…

Локи хотелось начать грызть губы, и страшно как вдруг понравилась мысль ободрать на мизинце маленький заусенец, но он, хвала выдержке, себе этого не позволил.

Грандмастер выслушал все объяснения с тем же вежливым вниманием. И вдруг — разлил по пиалам чай. Тот самый, что Локи заварил из этих подозрительных листьев.

— Тогда ваш брат не откажется от нашей милости, — улыбка Грандмастера была медовой, и только открытые, не изменившиеся глаза заставили Локи загривком почувствовать неладное. — И, конечно, примет чай с нашего стола.

Брат глубоко поклонился, задевая головой пол, как того требовал этикет. А чиновник вдруг сделался белым, как свежий снег Йоля.

— Грандмастер, — чиновник облизнул губы, и тоже поти лёг на пол в поклоне. — Грандмастер, этот чиновник не считает…

— Мы не спрашивали. Если, к тому же, если ты не причастен, нет причины тебе быть против. Ведь это обычный чай.

Грандмастер особенно выделил «обычный».

Локи приметил, как ногти чиновника впились в гладкие доски пола.

Его брат, не вставая с колен, подполз к монаршьему столику. Этикет не разрешал бедняге без разрешения встать, и Локи снова подумал, как же в этой культуре любили унижать друг друга — в его стране так тоже иногда делали, но к тому, что он видел здесь, почему-то возникало куда более неприязненное чувство.

Может, потому что здесь это Локи могли унижать, а не он — другого.

Локи видел, как чиновник смотрит из-под сложенных рук на брата. Как дрожат его плечи, потому что локти его не служили больше ему опорой. Всё тело его хотело то ли завалиться совсем, то ли выстрелить вверх стрелой, и стоило Грандмастеру протянуть юнцу чай, как чиновник, наконец-то вскочил — правда, исключительно чтобы бухнуться на колени снова.

— Нет, нет! Послушайте, на нём нет вины. Это этот презренный чиновник, Грандмастер, проявите милость и снисхождение, брат не знал ни о чём, не знал!

Его мольбы походили на завывание задранной волком собаки, и Локи невольно передёрнуло от закравшихся в голос высоких, почти девичьих звуков.

Грандмастер же отставил пиалу обратно на стол, сохраняя всё то же спокойствие.

— К дознавателям их обоих. И вызовите к нам главного следователя, и главу охраны.

Комната задвигалась снова. Один только Локи остался стоять недвижимо, не зная, куда себя деть, да Грандмастер вернулся к своим расписным полотнам. Разве что отвечающим за кухню приказал подать новый чай, и сменить мясо на тёплое — но Локи не занимался этим, и потому для него, считай, ничего и не произошло.

— Ты, может быть, спас нас, — сказал Грандмастер спокойно, и вдруг улыбнулся, стоило Локи поймать его взгляд. — А даже если и нет, ты, м, всё равно стремился сделать хорошее дело. Проси, чего хочется, и мы обещаем дать.

Локи поклонился, и малодушно запаниковал.

Если он ничего не попросил, это было бы подозрительно. Он был совсем новым слугой, и на месте своём обустроен был пока откровенно плохо — это с одной стороны. С другой стороны, если бы Локи в его бытность принцем спасли слуги его нынешнего положения, и слишком много затребовали, он бы точно подозревал их в связи. Ну, то есть да, у него-то так совпало что ему многое было нужно, но он-то не все, стужа ему в свидетельницы.

Локи мысленно отвесил себе подзатыльника за недальновидность, и сразу бросился хоть что-то искать глазами.

Он мог бы попросить себе милую безделушку — на память о великодушии — или…

Взгляд его замер на блюдах.

Точно.

На одном из них чуть отливало нитями карамели пирожное. Грандмастеру постоянно их подавали, и почти всегда возвращали на кухню — тот чаще всего даже не трогал их, а если надкусывал, то только по разу каждого.

Это была идея.

— Этот слуга хочет сладостей.

— Прости?

Локи поднял взгляд.

— Сладостей. Этот слуга их любит, а Вы всё равно не едите. Грандмастер.

— М, — Грандмастер хмыкнул, словно насмехаясь. — И откуда же тебе знать, что сладости подходят твоему сердцу?

— Этот слуга их пробовал, — без задней мысли ответил Локи, и тут же захлопнул рот.

Но было поздно — Грандмастер снова над ним рассмеялся, и, что бы тот себе не додумал, переубеждать его явно было поздно.

— Ты прав, мы, м, не едим их. И потому сделаем вид, что не слышали. Так что, так что, знаешь, забирай-ка весь поднос и уходи. Сегодня мы тебя отпускаем и разрешаем порадовать себя от души. Открыто, знаешь?

Локи был готов исчезнуть, как сугроб под весенним солнцем, прямо там, где стоял — но вместо этого он собрал в кулак всю свою волю, и мешая благодарности с пожеланиями здоровья и укрепления щедрот, схватил поднос и постарался убраться как можно скорее.

Грандмастер, правда, успел расхохотаться ему вслед снова.

Локи только потом узнал, что «укрепления блага и природной щедрости» обычно означало потенцию.

Впрочем, поднос со сладостями полностью стоил того.