Капитан Морского Дозора Ромео Джулио Третий поставил на рабочий стол поднос с бутылкой красного игристого, бокалом и вазочкой оливок, уселся в кресло и водрузил босые ноги на стол.
Жизнь была прекрасна.
За окном его кабинета в спокойное море садилось огромное красное солнце, в безоблачном небе кружили стаи горластых чаек. Ничто не предвещало ни дождя, ни шторма. Приморский городок внизу шумел своим обычным вечерним шумом — что-то гремело в порту, что-то скрипело, перекрикивались грузчики. Обычный вечер совершенно обычного дня.
Капитан откинулся на мягкую спинку кресла, взял с подноса бокал вина и прикрыл глаза. До конца службы оставалось всего около часа, но стрелки на настенных часах его кабинета двигались так непростительно медленно!
Капитан приоткрыл один глаз. Еще около пятидесяти девяти минут, и наконец можно будет идти домой.
Сегодня словосочетание «идти домой» имело для него совершенно особенный смысл. Оно приятно шипело в мыслях, как красное игристое, щекотало, как крохотные пузырьки газа в багряном напитке. От него, как от вина, в голове туманилось, и встающие перед глазами столь желанные картины окрашивались в светло-золотистый солнечный свет.
Дома капитана Джулио ждала его восхитительная Джульетта, которая наконец-то ответила ему взаимностью. И у капитана были все основания полагать, что его ждет не только незабываемый вечер, но и ночь, одна только мысль о которой наполняла его тягучим предвкушением.
Интересно, заметит ли начальство, если он уйдет хоть чуточку раньше? Минут на пятнадцать. Или даже на двадцать. Ведь это так немного — эти короткие двадцать минут. Ну что может случиться?
Тем более, что на службе у капитана всё шло удивительно гладко. Всё… кроме одного небольшого инцидента.
Капитан поморщился. Залил неприятные мысли хорошим глотком из бокала. Перед глазами вновь встало узкое, аккуратное лицо Джульетты, ее прекрасные, лучистые, изумрудные глаза, и морщины на капитанском лбу мгновенно разгладились.
Неприятный инцидент был, на самом деле, не столь уж важен и не столь уж катастрофичен. Да и подчиненные Ромео Джулио уже вовсю старались с ним сладить. Капитан был уверен — они умные, умелые ребята, справятся и сами. Да и начальство с основной базы было всё еще не в курсе инцидента, так что беспокоиться капитану Джулио было решительно не о чем.
Он закинул руку за голову, отправил в рот пару оливок, крупных и пряных. Говорят, если человек начал любить оливки, он приближается к старости. Капитан оливки любил с детства и никогда еще не чувствовал себя настолько молодым и настолько нетерпеливым, как сейчас.
И вдруг в такой сонной, такой умиротворенной, золотистой вечерней тишине кабинета раздался оглушительный дребезжащий перезвон.
Капитан приоткрыл один глаз. Опять кто-то из мирных решил нарушить регламент и звонит в неурочное время со своими скучными бытовыми происшествиями?.. Ведь черным по белому же написано: «приемные часы с девяти утра до трех дня»!
Трезвонила красная улитка. Та, что стояла в капитанском кабинете для особых происшествий и сигналов SOS. Та, что не звонила ни разу вот уж пару месяцев.
Капитан подорвался с места, подскочил в два шага к улитке, схватил трубку:
— Слушаю! Капитан Ромео Джулио на связи!
— Капитан, — откликнулись на той стороне. Ромео Джулио без труда узнал хриплый бас контр-адмирала Тобакко с основной базы на другом конце острова. И это узнавание оказалось для него настолько неожиданным и настолько роковым, что капитан мгновенно с головы до пят покрылся холодным потом.
Ведь не могло же начальство узнать… Не мог же кто-нибудь из рядовых позвонить на базу и донести, что… Ведь капитан лично запретил подчиненным сообщать что-либо, пока весь город не будет обыскан сверху донизу, до последнего чердака и подвала!
Капитан болезненно сглотнул скопившийся во враз пересохшем горле ком, едва выдавил:
— Д-да?..
— Мне срочно нужна голова Трафальгара Ло, — контр-адмирал говорил решительно, но спокойно, даже не подозревая, сколько страданий причиняют его слова бедному капитану. — Немедленно убери ее с площади Правосудия, журналисты уже должны были записать все репортажи. Мы и так слишком затянули этот фарс с демонстрацией, ясно как божий день, что Мугивара не явится. И отправь ее ко мне. Под конвоем, слышишь? Мне не нужны… непредвиденные проблемы.
По мере того, как контр-адмирал говорил, капитан Ромео Джулио стремительно бледнел. К концу монолога цвет его лица стал неотличим от тона рубашки, отбеленной и накрахмаленной заботливыми руками его многоуважаемой матушки.
Голова Трафальгара Ло. Боги и демоны, ну почему всем именно сегодня понадобилась многострадальная башка этого проклятого пирата, чтоб ему в Аду икалось?! Ведь она уж почитай пять дней откромсана от тела, как только не разложилась совсем на жаре и солнцепеке?! А пират этот давно уж мертв! Так какого же дьявола?..
— Капитан? — похоже, контр-адмирал ждал ответа. И, судя по тону, он мало-помалу начинал терять хрупкое контр-адмиральское терпение.
— К-контр-адмирал, — Ромео Джулио постыдно икнул. Ему нужно это сказать. Ему придется сказать. О, боги и демоны! — Голова Трафальгара Ло… — дыхание его перехватило, он схватился за сжатое спазмом горло и еле просипел: — пропала!
В это время капитан с полной ясностью вдруг осознал, что теперь его ждет вовсе не прекрасная Джульетта дома. Не оливки и не красное игристое на столе. И не ночь, полная нежности и страсти. Его ждет трибунал. И, боги, пусть контр-адмирал будет благосклонен, пусть…
— Капитан, — голос из ден-ден муши звучал так вкрадчиво, как не звучал еще никогда. — Мне показалось, или вы произнесли слово «пропала»?
Ромео Джулио подумал, что сейчас малодушно хлопнется в обморок. Перед глазами разлетелись искры, но сознание предательски оставалось на месте.
— Контр-адмирал, — он зачастил, пытаясь оправдаться разом за все. — Клянусь вам, я намеревался сообщить! Я собирался позвонить и сказать! Я просто не успел! Мы уже ищем ее, мои люди прочесывают город! Клянусь вам, мы справимся с этим инцидентом!
— Капитан, — его перебили на полуслове, не дав поклясться еще в чем-нибудь, да хоть в верности уставу. Говорил Тобакко на удивление ровно и мирно. — Как давно она пропала? Сколько минут назад?
Ромео Джулио замер.
Сколько… минут?
Дайте-ка подумать. Когда на площади проходит дневная смена караула? В три часа пополудни. Сменщики пришли после обеда и обнаружили конвой спящим без задних ног. И головы тогда уже не было на положенном ей месте. А, значит, она пропала раньше.
— Да уж часа четыре как, — неуверенно начал капитан. — Может, чуть больше… — и осекся.
Улитка вытаращилась на него так, словно увидела морского короля в капитанском кабинете. Глаза ее полезли из орбит, страшно завращались. А потом мушифон исторг из себя такую гневную тираду, такие заковыристые ругательства, что даже распоследний пират и головорез, услышав ее, повесился бы на рее от зависти.
— Четыре часа! Олухи! Дармоеды! — наконец, нецензурный словарный запас оскорблений у контр-адмирала иссяк, и он принялся за цензурный. — Прочесать весь город! Немедленно! Да вы хоть понимаете, что натворили, дубины стоеросовые?! Да вас всех вздернуть после этого надо! Прочесать окрестные леса! До последней травинки, слышите?! Найти паршивца!
Капитан Ромео Джулио нервно икнул. И побоялся спрашивать, какого такого «паршивца» они должны найти. Ведь это же просто голова, верно? Просто голова наконец-то убитого опаснейшего пирата. Ее, возможно, птица какая хищная утащила, в гнездо птенцов кормить.
— Мои люди уже прочесывают, уже ищут, — он, как мог, постарался успокоить разошедшееся начальство. — Не извольте беспокоиться.
— Ах не извольте!.. — по новой завелась улитка. — Вместе с ними отправляйся на поиски, чтоб тебя черти драли! Я вышлю людей вам навстречу, и чтоб к полуночи у меня был рапорт!
В трубке надсадно звякнуло и потянулись короткие гудки.
Капитан медленно отнял динамик от уха, как в трансе, смотрел на него несколько секунд. Потом заторможено положил на место. Медленно вытянул из нагрудного кармана платок и промокнул взмокший лоб и волосы. А потом вдруг подскочил, как ужаленный, метнулся взад-вперед по комнате, к двери, к столу. Схватился за голову, простонал что-то невразумительное и наконец вылетел вон из кабинета.
Прекрасная Джульетта тем вечером так и не дождалась своего Ромео. Задумчивая, она в восемь вечера поужинала легким салатом с морепродуктами, после выпила чай с печеньем и с полчаса стояла у окна и смотрела на темную улицу в тени высоких каштанов. Когда над городом из-за крон плодовых деревьев поднялся растущий месяц, Джульетта тяжело вздохнула и задернула занавески. Вышла в прихожую, накинула легкую шелковую шаль на плечи.
— Вы уходите? — из подсобки выглянула сонная горничная.
Джульетта кивнула ей, коротко распрощалась. Вышла из капитанского особняка на улицу, прикрыла за собой калитку. И медленно по мостовой в желтом свете уличных фонарей пошла в сторону своего дома.
***
Контр-адмирал в дикой ярости отшвырнул трубку в сторону, так что мушифон повело инерцией. Резко встал, со скрипом отодвинул широкое кожаное кресло.
— За мной, — скомандовал отрывисто, бешено сверкая глазами.
Капитан Обертон, что сидел в таком же кресле по другую сторону контр-адмиральского стола, без слов поднялся на ноги и последовал за начальством. Он слышал разговор. И понимал степень обозленности контр-адмирала. И говорить с Тобакко в таком состоянии ему решительно не хотелось.
Они вышли в коридор. Молодой адъютант, что ждал офицеров за дверью, едва успел отлипнуть от стены, к которой привалился спиной. Выглядел он подавленным — усталое лицо осунулось и посерело, под глазами пролегли синюшные тени. Должно быть, за день успел так набегаться по лестницам, что на неделю вперед хватит.
— Ваши указания? — он вытянулся по стойке «смирно», отсалютовал контр-адмиралу.
Тобакко остановился, смерил подчиненного быстрым мрачным взглядом.
— Отправь три отряда по десять человек на прочесывание окрестностей, — приказал спокойным ровным тоном. О недавней вспышке гнева напоминали лишь сжатые кулаки да складка, пролегшая меж бровей. — Пусть ведут себя осторожно, ни в коем случае не разделяются и не теряют друг друга из виду. И, по возможности, не заговаривают с мирными жителями. Мы должны сохранить в тайне, что Трафальгар жив, и вернуть его за решетку как можно скорее. Еще отправь восемь рядовых и энсина на помощь капитану Ромео Джулио. Да побыстрее. Надо расшевелить то болото, — он замолчал на долгие секунды, а потом спросил: — Что с тем раненным рядовым?
— Жив, в лазарете пришел в себя, — отрапортовал адъютант. — У него сломана ключица, разбита губа и синяк на скуле. Через две недели будет в строю.
Контр-адмирал кивнул, кинул краткое «Исполняй». И, не дожидаясь, пока подчиненный приступит к исполнению, быстрым шагом двинулся прочь по коридору.
Пропустив Тобакко вперед, капитан Обертон чуть замешкался. Прикусил губу в задумчивости. В это время в голове у него совесть вступила в неравную схватку с добрым десятком очень важных и нужных пунктов из устава. Продолжалось это краткий миг, после которого устав с позором отступил, задавленный элементарной человечностью.
Капитан склонился к адъютанту, сказал тихо:
— На завтра у тебя отгул. Выспись и только попробуй вернуться на службу с такими мешками под глазами.
И, не дожидаясь ответа, ушел вслед за контр-адмиралом. Изумленный, шальной от усталости взгляд в спину он ощущал буквально физически.
По лестнице спускались быстро — контр-адмирал на три ступени впереди, капитан сразу за ним. Тобакко наконец дал волю своему бешенству. Кулак в перила он впечатывал с такой силой, что черненый металл скрипел и едва держал удар.
— Куда мы идем? — лишь на третьем лестничном пролете отважился спросить капитан.
— В тюрьму, — рыкнул Тобакко.
«В тюрьму?» — Обертон решительно не понимал ход контр-адмиральских мыслей. С его точки зрения, в опустевших подземельях делать им было категорически нечего. Но объяснение он получил тут же.
— Я предупреждал Трафальгара, — вкрадчиво заговорил Тобакко, — хоть один фокус с его стороны, хоть один взгляд, жест или слово, которые позволят хоть кому-нибудь узнать, что он жив — и двое из его команды тотчас же распрощаются с жизнью. Я свое слово держу.
Капитан Обертон молчал. В целом, он был согласен со взбешенным начальством. Но все равно глубоко внутри у него засела заноза — если бы его спросили, он смог бы назвать пару лучших способов использовать этих двоих. Гораздо лучших.
— Мы казним одного, любого, — впрочем, похоже, что контр-адмирал тоже мыслил на перспективу. — И, если в течение двух суток Хирург не явится, второго будет ждать та же участь.
Дальше они шли молча, каждый думал о своем. Обертон вспоминал список дел на завтра, на ходу его перекраивая с учетом новых обстоятельств. Он хотел провести день, муштруя новичков на плацдарме. Из последнего выпуска училища к ним на базу пришли весьма неплохие ребята. Обертон уже приглядел одного мечника в свой отряд с перспективой повышения до лейтенанта. И еще из пары человек мог бы выйти толк, особенно, если раздобыть им какой-нибудь зоан получше. Да только где теперь взять зоан? Раньше Дозор не гнушался черным рынком и творениями империи Кайдо. А теперь каждая захудалая парамеция была на вес золота.
По мере того, как лестница круто сбегала вниз, мысли тоже становились всё мрачнее. Последний пролет закончился неосвещенной площадкой и тяжелой дверью из кайросеки. Не лучшая преграда, учитывая, насколько легко она поддалась Трафальгару Ло.
Дальше потянулись темные коридоры. Сначала — отделанные гранитной плиткой, затем — земляные. Тобакко ориентировался здесь не хуже любого тюремщика.
Как-то раз, когда Обертон только-только перевелся на базу и никого еще тут не знал, ему рассказали, что контр-адмирал в юности хотел работать на нижних уровнях Импел Дауна. Готовился, просматривал и зубрил устав и планы тюрем Гранд Лайна. Но потом прошел там стажировку и подозрительно резко передумал. Не мудрено. Атмосфера во всех тюрьмах одинаковая, и у Обертона здорового энтузиазма она никогда не вызывала.
И все-таки ему придется завтра наведаться в город самому. Контр-адмирал пошлет три или четыре отряда, а на большее их ресурсов не хватит. Не оставлять же базу без конвоев. И дураку ясно, что даже трем отрядам из рядовых и энсинов не удастся задержать Трафальгара.
Да и в городе ли он? На его месте Обертон ни за что не стал бы соваться в город. Возможно, он в той деревеньке, что у реки и лишь по недоразумению зовется вторым городом этого острова? Тоже вряд ли. Внешность у Хирурга приметная, он бы не стал так подставляться. А, значит, надо искать в лесу или в горах. Где еще он смог бы настолько хорошо спрятаться?
Плавая в своих мыслях, точно в вязкой смоле, Обертон не сразу заметил, что Тобакко остановился. Даже не просто остановился — контр-адмирал вдруг встал как вкопанный, да так, что капитан чуть было не влетел в его спину носом.
— Что там? — стараясь скрыть неловкость, Обертон заглянул вперед, проследил за направлением взгляда Тобакко.
Они стояли в последнем тюремном коридоре напротив совершенно одинаковых темных камер за стальными решетками. Решетки эти были изрядно помяты и покорежены силой Генома, и то, что они всё ещё держались на положенных им местах, капитан мог объяснить лишь свершившимся чудом. Одна, дальняя, и вовсе скрутилась винтом и теперь скалилась остриями выдранных из потолка прутьев.
«Металл и камень гнет, собака, — непроизвольно восхитился Обертон. — Даже кайросеки не спасли. Страшно подумать, что он может без них».
Но Тобакко смотрел вовсе не на решетки. Взгляд его уперся в стену выше, над одной из камер. Там уже сгущался полумрак и резкие тени чернили то, чего еще вчера тут совершенно точно не было.
«Тронешь их — убью девчонку».
Размашистую надпись вырезало в камне, точно ножом в масле. Точно часть стены просто вынуло из общей толщи, оставив ровные края и сколы букв. Обертон знал только одного человека, который мог бы оставить это послание.
Кулак Тобакко впечатался в стену.
— Тварь! — понесло эхо под потолком.
Такого рыка от контр-адмирала Обертон не слышал еще ни разу. От удара посыпалась каменная крошка. В камере что-то зазвенело, кто-то шумно вдохнул и хрипло закашлял.
Обертон хотел было спросить, причем тут вообще девчонка. Если хочет убить — пусть убивает, им-то она на что? Но Тобакко только посмотрел на него мутными от гнева глазами, и слова застряли в горле.
А потом контр-адмирал просто схватил его за локоть и потащил от камеры прочь.
***
Снаружи в темном коридоре наконец затихли последние отголоски шагов. Двое: один — сильный, другой — чуть послабее, ушли куда-то далеко наверх и затерялись среди более слабых людей-голосов.
Жан Барт еще раз внимательно прислушался и отодвинулся от решетки.
— Что там? — хрипло спросил из темноты Хакуган.
Хрипел он не от простуды. В бою на Тисе Хакуган словил пару пуль в грудь, прошли они неудачно и засели в легких. Пули Ло вытащил — один Морской Дьявол знает, как ему удалось добиться разрешения на это, а потом сделать без собственной головы и возможности видеть.
Но в сырости и холоде раны заживали плохо. Еще вчера Хакуган иногда вставал и подходил к решетке, чтобы посмотреть на свет. А сегодня лежал пластом и говорил, что от света у него болят глаза.
— Я больше не чувствую Ло, — наконец, отважился сказать ему Жан Барт.
Он не сразу понял, что это за способность чувствовать людей свалилась на него сегодня. Ошалел от какофонии образов в голове и первое время двигался как в тумане посреди видений. Туман этот прояснился лишь с полчаса назад, и Жан Барт наконец осознал.
Воля Наблюдения. Это просто была Воля Наблюдения.
Она всегда была у Ло: еще на Сабаоди Ло без труда мог сказать, сколько дозорных находится в засаде с другой стороны здания и какого примерно они ранга, не видя никого из этих людей. Позже Воля Наблюдения появилась у Пенгвина, потом — у Шачи. Иккаку очень старалась открыть ее в себе, но так и не смогла.
Жан Барт знал — если он не чувствует человека Волей Наблюдения, значит, либо этот человек мертв, либо находится так далеко, что его Воля туда попросту не добивает. Так говорил Мугивара в Вано, это рассказал ему Сильверс Рейли, когда учил Воле. Было, правда, из этого правила одно-единственное исключение.
Ту девушку, которая прошла здесь с пару часов назад, Жан Барт не чувствовал, даже держа ее за руку. Даже стоя вплотную. Тепло руки чувствовал. Пульс мог посчитать — очень быстрый и нервный. А присутствия ее все равно не ощущал. Как призрак кого-то, кто умер давно в застенках тюрьмы-лабиринта на Гранд Лайн.
Потом печальное привидение ушло куда-то по коридору. А не более чем через полчаса началась беготня, кто-то что-то говорил по системе оповещения, и что-то невероятно сильное принялось скручивать всю тюрьму в бараний рог. И Жан Барт подумал бы, что это тоже часть его болезненных видений, если бы не видел сейчас последствия — истерзанные решетки и поплывшую каменную кладку. Что-то ему подсказывало, что появление привидения и всё последовавшее за ним — это вещи, тесно связанные.
— Наверху суетятся, — не дождавшись никакой реакции от Хакугана, продолжил он. Там действительно происходило какое-то движение, перемещались большие группы людей, очень сосредоточенных и испуганных.
Хакуган только хмыкнул в ответ и спросил:
— Зачем приходили те двое? Я, кажется, отключился на какое-то время.
Жан Барт быстро обернулся к нему. В темноте лица их штурмана было не разглядеть, один только темный силуэт. Переживет ли он эту ночь?..
— Они ничего не сказали, — это было чистой правдой. Двое подошли, постояли где-то рядом, но вне поля зрения. Затем что-то грохнуло с такой силой, что из стены выбило каменную пыль, и двое тут же стремительно покинули коридор. Потом Жан Барт вспомнил кое-что еще, одно смутное ощущение: — Намерения у одного из них были нехорошие. А потом они почему-то вдруг резко поменялись и стали направлены не на нас, а на кого-то другого. Это хорошо, правда?
Ответа не было.
— Эй?.. — окликнул Жан Барт.
Хакуган только что-то негромко промычал и снова затих.
— Не смей умирать, — Жан Барт до боли сжал зубы. — Нам еще нужен штурман, слышишь?..
Особенно, если Ло смог выбраться. Особенно, если сейчас он где-то снаружи и обязательно придет за ними.
И снаружи, и в камере стояла тишина. И только Воля Наблюдения упорно твердила — Хакуган еще здесь, рядом. А если вдруг он исчезнет… Жан Барт узнает об этом первым.
***
Первый луч солнца проник меж неплотно задернутых тяжелых штор, по-хозяйски забрался в спальню, прочертил белую яркую полосу по полу, простыне и одеялу. В приоткрытое окно потянуло прохладным ветром и едва ощутимым запахом дыма. Сквозняком качнуло края штор. Потревоженный, луч света двинулся дальше, добрался до подушки и, наконец, остановился на лице спящей. Серебристые блики легли на разметавшиеся синими волнами по простыням волосы.
Под утро принцесса Виви замерзла на предрассветном холоде. Она подтянула ноги к животу, обхватила себя руками и свернулась калачиком. Но холод не отступал, и принцесса нетерпеливо завозилась во сне, не просыпаясь, попыталась наощупь натянуть одеяло на голову. Только почему-то пальцы без толку шарили по плечам и спине и никак не могли найти его край, вместо этого утыкаясь во что-то тонкое и жесткое.
Наверное, сбросила во сне.
Виви пошарила рукой перед собой. Вместо гладкой хлопковой простыни под ладонью почему-то посыпалось что-то холодное и мелкое. Нахмурившись и все еще не просыпаясь, принцесса перевернулась на спину. Пошарила с другой стороны. Там тоже не нашлось ни простыни, ни одеяла, ни края кровати — всюду одно только холодное, мелкое и сыпучее. Рука зарылась в него, и оно тонкими струйками потекло меж пальцев, щекоча и покалывая. Как…
Песок в пустыне.
Знакомый с детства образ ее спальни растаял, как не бывало, исчезла кровать, шторы и приоткрытое окно, за которым шумела пробуждающаяся Алубарна. Принцесса Виви открыла глаза.
Она лежала головой на спальном мешке, кулек из косынки и накидки, который должен был служить ей подушкой, за ночь разметался и выскользнул из-под щеки. Спальник тоже смялся, и рука принцессы по запястье утонула в песке. В паре метрах от нее медленно, потрескивая холодным хворостом, разгорался потухший за ночь костер. Над ним висел котелок, из которого в выстуженный воздух уже поднималась белая струйка пара.
Виви поежилась. Спальня ей просто приснилась, зато холод здесь был вполне настоящий.
Она села и принялась быстро разбирать кулек, попутно пытаясь оглядеться. Крокодайла она пока нигде не видела. Неужели уже ушел, бросил ее здесь одну?.. Эта мысль словно немного отогрела и окончательно разбудила, озябшие непослушные пальцы наконец-то сладили с кульком. Виви вытянула теплую накидку, укрылась ею. И только тогда смогла нормально оглядеться.
Сэр Крокодайл обнаружился практически сразу. И отчего-то его присутствие вызвало у Виви не разочарование, а смутное, едва ощутимое облегчение. Она всё еще не одна тут, посреди бесконечных песков.
Да, она по-прежнему ненавидела этого человека, по-прежнему не желала ему ничего хорошего, по-прежнему считала его своим злейшим врагом. Но за без малого три года ненависть ее словно притупилась, стала фоновой и не такой острой. Принцесса Виви наконец могла смотреть на Крокодайла, не чувствуя при этом нестерпимого раздражения.
Скорее всего, Крокодайл проснулся не менее получаса назад. А, возможно, и вовсе не ложился. Он стоял поодаль рядом с верблюдом, и аккуратно, крепко перевязывая веревками, навьючивал на него уже собранную поклажу. Верблюд нервно косил глазом, фыркал, но почему-то не пытался ни вырваться, ни огреть незнакомца копытом посильнее.
Брови Виви невольно поползли вверх. Не то чтобы у нее был самый упрямый и дурной верблюд из всех — пожалуй, даже наоборот. Но до этого момента чужих он к себе не подпускал и в руки не давался даже караванщику.
Лишь спустя несколько мгновений Виви поняла причину необычного поведения. Ноги несчастного животного почти по колено утопли в песке, который не давал ему и шагу ступить. И холмики эти вокруг его ног нанесло явно не ветром.
Виви усмехнулась. При необходимости Сэр Крокодайл умел убеждать.
Наконец, пират закинул верблюду на спину последний тюк, перевязал его поперек концом веревки, обернулся и увидел Виви.
— Проснулась?
Она только кивнула в ответ. Не удержалась и зевнула, прикрывшись ладонью.
Сколько сейчас времени? Пять? Полшестого? Принцесса привыкла вставать рано, но все же не до восхода солнца.
Крокодайл вернулся к костру, присел рядом, поворошил хворост палкой, затем заглянул в котелок. С удивлением Виви обнаружила в его правой руке холщовый мешок с фрике. Самый обычный мешок, такой в Арабасте можно у любого фермера купить, и Виви была готова поклясться, что в нем насыпана именно эта крупа.
Непривычно было видеть Мистера Ноль вот таким — без его обычного черного пиджака и галстука, без роскошного кресла и золотых столовых приборов, в одной свободной серой рубашке с небрежно закатанными рукавами, готовящего свой завтрак на костре. Виви очень старалась не таращиться слишком удивленно, но всё равно таращилась.
Только с минуту спустя, когда вода почти закипела, спохватилась — у нее осталось так мало времени, а она еще не собрана!
Сама она завтракать не собиралась — спросонья кусок не лез в горло, и уж точно она не думала, что Крокодайл будет ее кормить. Поэтому, наскоро собравшись и уложив поклажу на спину верблюда, она долго гладила его по грустной обиженной морде, уговаривая простить несносного преступника, посмевшего оскорбить благородное животное. А когда вернулась к костру за оставленной там косынкой, с удивлением обнаружила на ней керамическую миску со сваренной кашей и ложку. Очень странную ложку — светло-желтую, точно из песка слепленную.
Крокодайл сидел рядом и быстро ел. Засыпанный песком костер чадил, котелка над ним уже не было.
Вопросительный взгляд в свою сторону пират проигнорировал. Ничего не объясняя, указал на порцию каши и просто сказал:
— Ешь.
Виви замерла в ступоре. Удивленно, ужасно медленно моргнула. Посмотрела на миску, потом — вновь на Крокодайла. Никаких объяснений происходящему не дождалась: ее злейший враг увлеченно поглощал свою порцию из точно такой же миски.
Нужно было что-то сказать. Как-то ответить. Отказаться. Послать к черту. Но почему-то у Виви получилось выдавить из себя только:
— С-спасибо!
И она села около кострища прямо на холодный песок.
Каша оказалась невкусной, совершенно несоленой и неслащеной. Впрочем, глупо было бы ожидать гастрономических изысков от пирата — он же не кок и не Санджи, в конце-то концов. Еще глупее — высказывать собственные впечатления о крокодайловых кулинарных талантах и воротить нос. Когда еще удастся вот так спокойно поесть что-то кроме извечных сухарей и сухофруктов?
Некоторое время они ели в полном молчании и тишине. Розовое небо на востоке окрашивалось рыжим пламенем, на дальнем бархане Виви разглядела едва заметный пыльный след — это уползала на ночлег гремучая змея. Пустыня пробуждалась ото сна, нагревался воздух. Еще немного, и он станет раскаленным и тягучим, как горячая карамель.
Неприятно было есть вот так — напряженно, отвернувшись друг от друга, рассматривая окрестности лишь для того, чтобы не глядеть на своего спутника. Это как говорить о погоде за столом, когда говорить больше не о чем. Слишком сильно ложка стучала по миске, Виви чудилось, что на нее смотрят, и ей невольно начинало казаться, что она и жует слишком громко. Конечно, скорее всего, дела обстояли не так, но все равно с каждой прошедшей секундой она старалась есть медленнее и аккуратнее, чтобы не привлекать лишнего внимания. Поэтому, когда Крокодайл наконец заговорил, Виви почувствовала что-то сродни облегчению.
— Идти сможешь? — спросил он, откладывая миску в сторону и одним движением руки обращая ее в песок.
— Смогу, — Виви кивнула. Понаблюдала, как грязные миска и ложка рассыпаются песчинками. Так вот откуда у него посуда…
— Хорошо, — он еще немного помолчал, как-то подозрительно сосредоточенно разглядывая барханы. А потом вдруг сказал-предупредил: — Идти будем быстро. Мне не нравится то, что здесь происходит.
Виви замерла, отвлекаясь от еды. Медленно обернулась, не понимая, что он имеет в виду, ведь вокруг них стояла полная, звенящая тишина. Конечно, ничего необычного не увидела — позади нее до горизонта тянулись барханы, рыжеющие в мягком свете восходящего солнца.
— Что здесь происходит? — она перевела удивленный взгляд на Крокодайла.
— С вечера, чтобы не дежурить самому всю ночь, я расставил по периметру стоянки моих слуг, — лаконично объяснил пират.
— Слуг?.. — вновь не поняла Виви. Снова обернулась. Никаких слуг, разумеется, нигде не оказалось, ну или она просто их не видела.
— Вот таких, — снизошел до объяснения Крокодайл.
Он поднял руку над землей ладонью вниз, легко двинул пальцами. Повинуясь этому движению, в песке вдруг завертелся небольшой вихрь, закрутился воронкой. Сначала медленно, потом — все быстрее. Желтые крупинки вращались, поднялись в воздух. А затем из самого центра вихря принялось что-то вырастать, вытягиваться и формироваться. Ноги, хвост, брюшко и чешуйчатая спина, гладкая шея и голова. Виви смотрела как завороженная, а песчинки кружились и слеплялись в фигурку ящерицы, стоящей на задних лапках.
Наконец, крохотная песчаная буря улеглась, пират убрал ладонь над готовой скульптурой. Только скульптура эта повела себя совсем не так, как положено скульптуре. Ящерка вдруг встрепенулась, завозилась, моргнула желтыми песчаными глазами. Глянула вправо-влево. Мазнула раздвоенным языком из приоткрытой пасти, опустилась на четвереньки. Припала к земле, замерла на миг. А потом вдруг юрко скользнула прочь. Один лишь желтый хвост мелькнул среди песка и пропал.
— Они сторожили нас ночью! — наконец, догадалась Виви. И только тогда спохватилась, досадливо прикусила губу — уж слишком восторженно прозвучал ее возглас.
— Верно, — пират усмехнулся, наблюдая за ней. Но быстро вновь стал серьезен: — Я ставлю их, если путешествую один, они разбудят в случае опасности. Этой ночью они будили меня трижды.
— Возможно, это были змеи, — предположила Виви. Она точно знала — здесь водятся ядовитые песчанницы, и укус некоторых из них вполне мог стать последним даже для очень сильного человека.
Но Крокодайл отнесся к этому более чем скептически:
— Со змеями эти крошки вполне могут справиться самостоятельно. Они нечувствительны к укусам, зато сами прекрасно умеют кусаться. Ни одна змея не сумела бы проникнуть к стоянке. Они будят меня, если опасность или слишком большая для них или слишком сильная, — он потянулся, поскреб ногтями подбородок. Виви с удивлением обратила внимание на не меньше чем трехдневную щетину. Надо же. Она никогда раньше не видела этого человека небритым. А он огляделся и только после этого договорил: — Они будили меня трижды, но ни одного раза из трех я не увидел и не почувствовал ничего и никого поблизости. Значит, это что-то достаточно сильное, чтобы считаться опасным, и достаточно быстрое, чтобы уходить из поля моего чутья за пару секунд. Поверь мне, девочка, я бы не хотел столкнуться с таким противником, особенно сейчас, когда со мной ты.
«Он считает меня слабой, — поняла Виви. — И думает, что я буду мешать, если придется столкнуться с сильным врагом».
Это было обидно. Но очень близко к истине, этого она не могла не признать. Даже будучи членом Барок Воркс, принцесса едва сумела подняться до номерного агента, и ей все чаще казалось, что из всех них физически она была слабейшей.
Но…
Противник, который достаточно сильный, чтобы быть опасным для Крокодайла, и достаточно быстрый, чтобы за пару секунд уходить далеко от стоянки. Виви перебирала в голове местную фауну и не находила среди нее ничего подходящего. Разве что кунг-фу дюгони с натяжкой подходили, но никто в здравом уме не назвал бы кунг-фу дюгоня «опасным врагом».
Значит… Мог ли это быть человек?
Мог быть. Виви знала одного такого, вспомнила его листовку. Человек из команды Черный Бороды, стрелок с Дьявольским фруктом. Сильный, до садизма жестокий, опасный. Встреться с таким в пустыне — костей не соберешь. Но что такому человеку делать здесь — в мирной стране, еще не оправившейся от гражданской войны?..
— … закончила? — сквозь пелену мыслей вдруг услышала Виви. С трудом сфокусировала внимание, вопросительно посмотрела на Крокодайла. Он, вроде, что-то говорил?..
— Ты закончила? — терпеливо переспросил пират. Поразительная для этого человека тактичность.
— Да, — она заторможено кивнула, отставила практически пустую миску. Сразу стало неудобно и неприятно — она позволила себе разбрасываться едой в пустыне. Но и ложки не смогла бы сейчас в себя запихнуть.
Миска вместе с кашей и ложкой рассыпалась песком. Наверное, когда люди уйдут, сюда набегут жучки-червячки и подъедят все остатки пищи подчистую. Во всяком случае, Виви сейчас хотелось так думать.
Они снялись со стоянки еще неполные десять минут спустя. Виви получше засыпала костер, достала из песка закопанный на ночь повод верблюда. Пока она суетилась, Крокодайл сидел на валуне и сосредоточенно сверялся с компасом и неточной, нарисованной от руки картой.
А потом они как могли быстро, друг за другом, двинулись в сторону Мар-оста.