— А ну стоять!
Рид с силой пихает его в плечо и припечатывает к стене. Рука невольно ложится на белобрысый затылок, защищая от удара о каменную кладку. Пистолет тычется дулом Кирихаре под подбородок, заставляя приподнять голову, а бедро… Что ж, бедро Рида уже втиснулось между длинных ног и упирается прямо в пах. Чтобы не сбежал, конечно.
Кирихара загнанно дышит, в глазах плещется ужас, и под присягой Рид признал бы: ему это нравится. Ледяная маска трескается под его взглядом, обнажая пустое — наглое — трусливое существо. И такое красивое. Как вообще можно быть таким красивым после забега по джакартовской жаре?
Убедившись, что Кирихара никуда не денется — силёнок не хватит — Рид немного расслабляется, и даже позволяет себе поиграть. Он тянется к приоткрытым губам, с которых срывается тяжёлое дыхание, и замирает в миллиметре от них. Негромко мурчит:
— Теперь можно и поболтать.
И с восторгом чувствует, как под его бедром шевелится кое-что, принадлежащее Кирихаре. Точно не пистолет — оно горячее и пока мягче, но, чует его сердце, это ненадолго.
— И о чём же вы так сильно хотели со мной поговорить? — надменно тянет его жертва, словно Рид гонялся за ней по джунглям, чтобы сказать наконец, как сильно она ему безразлична. И это бесит. Заводит и бесит.
— Перети, — он тянется выше, к самому уху, — Поведай-ка мне о вашей славной дружбе.
Не удержавшись, Рид прикусывает мочку, и губы Кирихары приоткрываются в резком выдохе. Чёрт, чёрт! Почему он такой отзывчивый? Все ответы, которые он собирался вытрясти из агентика, вдруг становятся не важны. Важным остаётся только жар там, где его бедро давит на выпуклость узких штанов.
Он чуть подаётся назад, с любопытством глядя в глаза Кирихары, ожидает увидеть там — страх? похоть? отчаяние? — но замечает лишь непобедимое упрямство. Блядь, если он сейчас застрелит этого гада, тот будет являться ему во снах и корчить унылую рожу. Будто не у него член стоит так, что чувствуется сквозь четыре слоя ткани. Через три, если Кирихара не носит бельё.
Ради всех несуществующих богов, Эйдан, соберись и думай о деле!
— Ну если вы настаиваете… — а Кирихара меж тем устало вздыхает, — Перети не бандит, как вы и ваша шайка. Он из индонезийской особой… полиции.
Его голос срывается на судорожный выдох — должно быть, бедняга устал умничать. А может, это потому что Рид ведёт ногой чуть выше, проезжаясь по ощутимому стояку. Эйдан надеется, что рациональная часть его мозга — такая ведь существует, правда? — запомнит слова Кирихары, а может, даже черканёт весточку Салиму. Потому что весь остальной Эйдан Рид абсолютно не вникает в его бормотание. Он замечает лишь, как глаза теряют фокус, и как подрагивает под ним тонкое тело.
— А расскажи-ка мне об этом побольше, — скалится он, и давит бедром сильнее, ощущая под тканью крупную головку, — Зачем он спиздил Девантору?
Плевать ему на Девантору, на скрижали и индонезийскую, мать её, полицию. Потому что Кирихара кусает губы, сдерживая стон, и с силой сжимает кулаки. Завороженный этим зрелищем, а заодно и тем, что Кирихара молчит — он не затыкался даже с пистолетом у виска, кто же знал, что нужны совсем другие методы! — Рид немного отстраняется, чтобы снова прижаться к животу и всему, что ниже. Ледяные пальцы обхватывают его запястье, но он вовсе не против.
Раздражает другое: Кирихара краснеет, прикрывает глаза и облизывает губы, но не издаёт ни единого стона. Так что Рид снова прибегает к грязному трюку с ухом. Скользнув языком по изгибам раковины, он нежно смеётся:
— Ну же, ответь мне. Если, конечно, не хочешь, чтобы я оставил тебя вот так.
Он знает, что рискует: если в ответ ему бросят нахальным тоном, чтобы Рид прекратил домогаться, придётся вернуться к старому-доброму насилию. Но никто ещё не мог устоять перед обаянием Эйдана Рида и его бедром между ног. Кирихара тяжело дышит, собираясь с мыслями, и — вот это выдержка у человека! — говорит почти ровно:
— Он просто хотел… — он прикусывает губу, когда Рид снова давит на его ширинку, — Отвлечь Басира от оттисков… Чтобы арестовать его… Боже, блядь, Рид!
— Хороший мальчик, — широко улыбается боже-блядь-Рид, продолжая грубоватые ласки, — И к чему вы пришли на своём маленьком утреннике?
— Мы забираем оттиски… — Кирихара вжимает затылок в стену и жмурится, — Перети получает Басира…
— Как классно вы придумали! А Церкви, значит, хуй с маслом?
Рид уже попросту вредничает: он узнал всё, что хотел. Но чувство, что Кирихара близок к крышесносному оргазму прямо в штаны, не даёт ему оборвать разговор. Он ведь бывший служитель церкви, и милосердие ему не чуждо.
— …
Кирихара набирает в грудь воздуха, чтобы ответить — наверняка что-то язвительное — но с губ вместо слов срывается стон. Блядь, блядь, блядь! Его голос звучит так жарко, и сам он — такой податливый и мягкий под бедром Рида, прижатый к стене его телом. Эйдан уже не уверен, кто из них продержится дольше. Он до безумия хочет коснуться себя, а ещё больше — ощутить ладонь Кирихары на своём стояке, но сдерживается, чтобы не пропустить такое зрелище.
Светлые волосы растрепались на затылке и липнут к лицу от пота. Глаза прикрыты, и в них — ни единой насмешки, только похоть и жидкое золото. Искусанные губы приоткрыты в долгом стоне. Бледные щёки окрашены румянцем, и — проклятие, Кирихаре идёт даже это! Он безумно красив, когда на грани, и сердце Рида невольно сжимается, хотя лучше бы сжимался его член.
Рид чуть отстраняется, чтобы снова надавить туда, где сквозь плотную ткань уже проступает влажное пятно. И Кирихару накрывает. Он стонет так, что у Рида сносит крышу, и бесконтрольно вонзает ногти в его предплечье. Бёдра судорожно дёргаются, стараясь прижаться ещё плотнее. Тело потряхивает от удовольствия. Когда оргазм отступает, Рид продолжает вжимать Кирихару в стену, чтобы тот не сполз по ней на дорогу. Похоже, ноги его совсем не держат.
Рид и сам близок к тому, чтобы позорно кончить в трусы — но точно не при свидетелях. К тому же, их вдруг становится больше: из-за угла выезжает машина. Рид хочет фыркнуть — эй, чувак, тут вообще-то пешеходная зона! — и пристрелить водилу, который обламывает такой момент, но потом узнаёт его. Сгорбленная фигура с испуганным лицом. Да это же Веснушка! Высунувшись из окна, он направляет пушку на Рида. А теперь не на Рида. А теперь опять на него. И снова нет, вы посмотрите, как забавно. Всё оттого, что руки у него дрожат, как у пьяного. Вот что ноутбуки делают с людьми!
— Отойди от него, — да и голос срывается от страха, — А лучше вообще… Иди отсюда! Что тебе тут надо?
Рид криво ухмыляется в ответ и решает послушно свалить: с дымящимся членом особо не повоюешь. Он разузнал всё, что хотел, а поболтать с Кирихарой сможет и позже — тот сейчас выглядит не особо общительным. Поэтому, изобразив поклон, Эйдан отталкивается от стены — тело под ним, расслабленное и такое красивое даже с обконченными штанами, плавно сползает вниз — и с независимым видом проходит мимо Веснушки. Даже не пакостит напоследок! Вот что с ним делают эти американские агенты. Узнает кто — засмеёт.
Рид слышит, как пацан подбегает к Кирихаре и испуганно спрашивает:
— Эллиот, ты как? Он ничего тебе не сделал?
Его губы невольно растягиваются в усмешке. О, ещё как сделал. Только вряд ли агентик кому-нибудь об этом расскажет. А жаль — Рид бы послушал.
Он садится в машину Салима, благодаря судьбу за три вещи.
За широкие штаны, которые любезно скрыли его стояк и позволили гордо удалиться.
За тонированные окна в тачке Салима.
И за то, что в машине никого нет.
Рид приспускает штаны вместе с бельём и хватается за член, как за спасательный круг. Прикрыв глаза, он вспоминает лицо Кирихары в момент оргазма, и его самого хватает лишь на пару движений рукой. Похоже, Салиму придётся чистить машину.
Какая досада.