У Такемичи слабое тело. Хилые руки, тощие запястья. И ладони небольшие, в давно заживших порезах, мелко дрожащие, с тонкими пальцами. Рёбра торчащие, лопатки выпирающие, словно обрезанные крылья, и ключицы острые, рвущиеся сквозь тонкую кожу. Живот мягкий, впалый. И плечи узкие, худые. Такие же слабые.
Дракен смотрит на них и невесомо проводит ладонью по свежим синякам и новым ссадинам, очерчивает россыпь бледных веснушек и старые шрамы. Смотрит и не верит, что на этих плечах лежит тяжёлая, почти неподъёмная ноша. Точно небосвод, на котором созвездия — люди, что Такемичи пообещал спасти, а звёзды — их надежды, мечты, желания, планы. Среди этих созвездий робко поблёскивает Майки, мягким свечением мерцает Хина, ярко сияют другие свастоны и все-все-все. Даже сам Дракен. Даже те, с которыми Такемичи едва знаком.
Такемичи не жалуется: молча несёт небосвод, молча сгибается под грузом ответственности. С каждым новым днём созвездий становится всё больше и больше: и сверкающих бурлящей жизнью, и погасших мёртвым сном. Небеса тяжелеют, тьма сгущается, а Такемичи всё больше ломается изнутри с каждым новым провалом, с каждой новой смертью. Права на ошибку у него нет, но и сдаться он тоже не может, потому что знает: если отпустит, то никто не поймает эти хрупкие жизни, квёлые звёзды. Если уронит, то больше не соберёт осколки созвездий.
Дракен молча берёт Такемичи за худые руки и плечи, прижимается губами к побитым костяшкам и подрагивающим пальцам, расцеловывает острые ключицы, соединяет поцелуями бесчисленные шрамы и веснушки. Утыкается лбом ему под лопатку и дышит глубоко, через раз, прикрывая глаза на пару мгновений. Он уверен: Такемичи не заслуживает этого. Не заслуживает необъятного груза ответственности за чужие жизни на своих плечах. Это не его обязанность и никогда таковой не было. Такемичи бы просто жить, как самому обыкновенному человеку, беззаботно и счастливо, смотреть голубыми глазами на мир да чтобы в них небо отражалось и солнечные лучи играли в золотых вихрах. Чтоб не задумывался ни о каких проблемах, не скакал из изломленного будущего обратно в прошлое, дабы восстановить, починить, исправить. Так Дракен думает, а Такемичи смешно фыркает, потому что ему щекотно в спину дышат, и хихикает как дитё малое, словно и нет никаких путешествий во времени, словно все живы и все в порядке. Сжимает руку Дракена в ответ тепло и нежно, неуверенно переплетает пальцы и усмехается смущённо. И через пару секунд внезапно, словно чувствуя беспокойное настроение другого мальчика, поворачивается к нему и валит на кровать, крепко обнимая поперёк туловища. От неожиданности из лёгких выбивает весь воздух, из-за чего Дракен охает, но вместо того, чтобы справедливо возмутиться, он начинает хрипло смеяться и переводит взгляд на мягко улыбающегося Такемичи.
Конечно, он улыбается. Для Такемичи не важно, сколько времени и прыжков займёт спасение, не важно, сколько раз он будет лететь вниз падающей звездой. Важно лишь то, что он всегда будет подниматься с колен, важен лишь результат его действий: горящие, бурлящие жизнью созвездия. И упрямый, напористый Такемичи будет стоять под этим метеоритным дождём, а на его теле будут появляться новые кровавые млечные пути и синяки-кратеры, но он не сдастся.
Потому что у Такемичи слабое тело, но сильная воля. И сердце доброе, но храброе. Плечи худые, но гордо расправленные. И пальцы тонкие, но цепкие — коль ухватится, то мёртвой хваткой, и не отпустит больше: до последнего держать будет, до посинения. И Дракен верит: Такемичи справится.
Потому что Такемичи лишь на первый взгляд плакса, а на деле — герой.