Летние белые ночи.

Летние белые ночи. Песни под гитару, компания лучших друзей и любимого человека. Что ещё может быть нужно для счастья?...

— Это я не достаю до пола ногами... Или пол до моих ног не достаёт?

Хрипловатый громовский голос разливается в ночной тишине, перекликаясь со стрекотом сверчков. Юля, сидящая рядом, подпевает негромко с лёгкой улыбкой на губах.

Дима протягивает Августу чуть подпаленную маршмеллоу и приваливается к чужому тёплому боку, с улыбкой глядя, как ван дер Хольт подносит к губам странную сладость с выражением брезгливого недоверия на лице – и, едва попробовав, тут же вскидывает брови в полном восхищении.

Сегодняшний день, кажется, был во всех смыслах полон удивления для непривычного к вот таким простым вылазкам на природу оружейного магната.

Наконец-то сошлись все нужные им звёзды: у них, двух трудоголиков, совпали графики выходных, погода обещала быть восхитительной, а семейство Прокопенко давно звало всех их на дачу, и в этот раз Дима решил – а почему бы собственно и нет? Он, конечно, немного сомневался, предлагая такой совместный отдых Августу – представить вечно одетого с иголочки мультимиллиардера в деревне среди грядок с кабачками не мог даже Дима со своей богатой фантазией – но ван дер Хольт согласился тут же.

— Неважно, куда мы едем, Dimochka, главное, что вместе, — заверил он с улыбкой.

Глупое влюблённое Димино сердце уже привычно дрогнуло – как делало это каждый раз, когда Август говорил что-то вот такое очаровательно честное. Подкупали даже больше не красивые слова – а то, что Август действительно имел в виду именно то, что говорил.

Очередная арендованная машина – в этот раз внедорожник – с лёгкостью вместила пять человек: Диму, Августа, конечно же, верного Отто, и Юлю с Игорем, которые в этот раз не захотели трястись в электричке.

Ну а Прокопенко на лето совсем переехали на дачу – после того, как Фёдора Ивановича с почестями проводили на заслуженную пенсию, он только и делал, что всё своё время проводил вместе с женой.

Оттого компанию молодых (и не совсем) людей приняли на даче “на ура”.

— Упарились там, поди, в гробовозке своей? — посмеивается Фёдор Иванович, вынося только-только прибывшим ребятам поднос с – Дима клянётся, что слышит стон наслаждения, который издаёт Игорь – домашним лимонадом Елены Львовны.

Дима предпочитает промолчать о том, что с кондиционером доехали они прекрасно (если не считать того, как Август и Игорь сцепились пару раз на тему плейлиста, пока Юля своей непререкаемой властью не включила Тейлор Свифт, под которую Отто покачивал головой, не отвлекаясь от дороги).

— Вы пейте, пейте, — Фёдор Иванович каждому вручает по граненому стакану и, сунув поднос под мышку, оглядывает небольшую толпу. — Отдохнёте, и… смородину пора б собрать!

Юля фыркает весело и пихает Игоря под ребро – тот с недовольным видом достаёт сотку из кармана и вручает ей. Не зря поспорила, что не просто так их Фёдор Иванович сюда зазывал!

Фёдор Иванович только посмеивается хитро, ведя ребят в сад.

— Dimochka, тут должно быть столько муравьёв? — с лёгкой брезгливостью интересуется Август, поднимая лист смородины.

— К сожалению, — вздыхает Дима грустно. — Я тоже не люблю их, ужас. Но ты не переживай, это чёрные, они не кусаются.

Стоит ли говорить, что даже при сборке смородины Август и Игорь находят возможность поцапаться?...

— Ну что, белоручка, в кусты не полезешь? — фыркает Гром, перекидывая из одной руки в другую пластиковое ведёрко. — Вы не бойтесь, вашество, холопы и без вас справятся.

— Товарищ Гром, вы, конечно, правы в оценке своего социального положения, но я бы вам не доверил даже такую малость, — Август с до тошноты вежливой ухмылкой задирает подбородок заносчиво – мол, чтобы он да с чем-то не справился? — Можем даже поспорить. Я принесу больше этой вашей smorodiny. Скажем… на желание.

— А спорим, — кивает азартно Игорь и бросается к кустам.

— Отто, — коротко командует Август. Он говорил о том, что принесёт больше. Не говорил о том, что сам будет её собирать.

Дима и Юля лишь обмениваются обречёнными взглядами и бредут к кустам.

И даже если Игорь, увидев пять ведёрок, до краёв полных смородины, принесённых Августом (и собранных Отто, но это детали) пыхтит, как неисправный громоотвод, это никак не уменьшает сияние триумфальной улыбки на губах Августа.

— Ну, всё-таки я победил, — роняет небрежно ван дер Хольт, поправляя рукав рубашки. — Желание придумаю потом.

У Отто в глазах явно видно желание попросить повысить зарплату - или хотя бы накинуть премию за вредность.

Босса, не работы.

— Ой, как собрали-то много, — ахает Елена Львовна, видя стройные ряды ведёрок на столе беседки. — И на варенье хватит, и на компот…

— И на наливочку, — подмигивает Фёдор Иванович, приобнимая жену.

— И на наливочку, — соглашается Елена Львовна, рдея щеками.

— Шашлыки-то будем жарить, а, Фёдор Иваныч? — заискивающе спрашивает Гром, поглядывая в сторону мангала.

— А то ж, Игорёк, — кивает довольно Фёдор Иванович. — Я уж и огонь разжёг, шампура принёс… Ленка вон мясо с утра замариновала.

— И овощи, — добавляет Елена Львовна, с улыбкой глядя, как веселеет при этих словах Юля, которая мясо почти не ест.

Вот так Август познакомился с ещё одним чудесным времяпрепровождением на даче - с шашлыками. С громовским “Переворачивай, бля, электрогриль несчастный, иначе угли жрать будем!”, с раздуванием угольков и едким дымом (“Зато комаров рядом с мангалом нет” — утешает Дима).

А ещё – с посиделками в беседке в кругу близких, с фоновым мурчанием радио Ретро FM, с разговорами обо всём и ни о чём.

С посиделками под гитару он познакомится позже – когда уставшая чета Прокопенко отправится отдыхать, а Август отпустит в дом и Отто, оставшись в саду вместе с Димой и его друзьями.

Небо светлое – не как днём, но всё же – расцвечено серо-голубыми пятнами, розовой полоской где-то на горизонте. Август, признаться честно, уже начал привыкать к вот такому вот Питерскому феномену, к белым ночам. Дима смеялся и просил не привыкать сильно – скоро пройдут.

Юля с Игорем устроятся на садовых качелях, Гром возьмёт в руки гитару. Уставшая Юля подберёт ноги и положит голову Игорю на плечо.

Струны старенькой гитары будут слегка фальшивить – но кому какая разница? И пусть Август не знает ни одной песни из тех, что играет Гром, даже он подпевает негромко время от времени, улавливая обрывки текста.

И, когда Август, сжимая Димину ладонь, тихо шепчет куда-то в его волосы “И где бы я не был, иди на мой голос” со своим потрясающим акцентом, Диме кажется, что он влюбляется в него в сотый, в тысячный раз.

Дима с Августом пересядут к костру - там Гром уже давно организовал небольшой костерок с брёвнами.

Жарка зефирок будет ещё одним открытием для Августа.

Ему понравится.

— Ребят, а на озеро не хотите сходить, а? Вода наверняка ещё тёплая, — предлагает вдруг Дима, поднимая глаза на устроившуюся на качелях парочку – Игорь наигрывает на гитаре “Вахтёрам”, а Юля мурчит, тихонько подпевая с улыбкой на губах.

Дима невольно улыбается тоже – чужое счастье искрится в воздухе, согревая не хуже пухового одеяла. Он рад за друзей – искренне, без шуток.

И за себя очень рад.

Бросив быстрый взгляд на Августа, Дима улыбается и тянет к нему ладонь, тут же переплетая их пальцы.

— Прости, Дим, но я устала ужасно, — отказывается Юля с сожалением. — У меня съёмка утром была, дорога, вот это всё…

Дима кивает понимающе. Ну, а Игорь без Юли не пойдёт.

— Значит, вдвоём будем, — заключает он, поднимаясь на ноги.

— Ночное свидание, — улыбается лукаво ван дер Хольт, вставая вслед за Димой. — You are so romantic, sunshine…

Дима только улыбается в ответ и тянется за поцелуем.

— Меня щас стошнит, — ворчит Гром – Дима привычно не обращает на него никакого внимания, сбегая в дом за полотенцем.

Калитка скрипит негромко, когда они выходят за ворота. Дима сжимает крепко ладонь Августа в своей руке.

— Мы можем доехать на машине, — предлагает Август, едва они закрывают за собой деревянную калитку. — Я поведу.

— О, не нужно, — отмахивается Дима и тянет Августа за собой. — Тут недалеко, обещаю. Минут десять, не больше.

До леса, а там и до озера оказывается и правда не так уж далеко. В самом лесу, правда, приходится включить фонарик на телефоне, потому что густые кроны перекрывают серо-розовое свечение неба. Дима пару раз спотыкается об корни неуклюже, но Август успевает его вовремя подхватить.

Ближе к озеру деревья расступаются, позволяя свету пробиваться через кроны. И, дойдя до небольшой полянки у воды, Август застывает в восхищении.

Он не художник, но творческое ему не чуждо – искусство он ценит и любит. А красота природы – это чистое искусство. Если бы Август умел рисовать, то непременно запечатлел бы то, что видели его глаза. Как тёмную поверхность озера серебрит луна, как нависают ивы над самой водой. Как странно выглядит ночью светло-розовое небо, вроде бы и дневное, и висящая круглая луна. Как выделяются на этом фоне рваными, резкими штрихами старые деревянные мостки.

— Ты как хочешь, а я собираюсь искупаться, — заявляет Дима, и Август, поворачиваясь к нему, видит не менее восхитительную картинку – как его schatje без стеснения тянет с плеч рубашку с короткими рукавами, скидывает ботинки, снимает небрежно джинсы, наступая на штанины босыми пятками. Туда же, на кучку вещей, отправляется полотенце в смешной голубой цветочек.

— Believe me, darling, I’d love to keep you company, — искренне заверяет Август, рассматривая Диму – в серебристом свете луны он чудо как хорош, словно сошёл со страниц русских сказок. Он и сам не замечает, как переходит на английский – впрочем, кто бы стал его осуждать, сейчас он ни о чём, кроме Димы, думать не может. — But… you know, — и Август кивает с рваной ухмылкой куда-то за спину.

— Посидишь на мостках, составишь мне компанию. Заодно очки мои посторожишь, — улыбается Дима беззаботно, вручая Августу сложенные очки, снятые с переносицы. И, потянувшись вверх, быстро целует Августа в губы, чтобы тут же сбежать к воде. Пятки его смешно стучат по дощатым мосткам, когда Дима разбегается и прыгает сразу на глубину, поднимая ворох брызг.

Август только покачивает головой с улыбкой. Когда Дима ведёт себя вот так легко, немного по-детски, это всегда до безумия очаровательно.

Очки отправляются в нагрудный карман, а сам Август скидывает ботинки и аккуратно ступает на траву. Она мягкая, пружинит под ногами, слегка щекочет. Под его весом доски мостков поскрипывают, но, кажется, выдерживают, и Август садится у края, любуясь плещущимся в воде Димой.

— Смотри, как могу! — Дима с улыбкой зажимает нос и уходит под воду.

По воде расходятся круги – словно кинули большой камень.

Август терпеливо ждёт, но с каждой секундой его беспокойство нарастает – гладь воды ровная, словно зеркало, а Димы всё не видно.

Наконец раздаётся плеск, и Дима выныривает из-под воды, задорно хохоча. Август невольно залипает, любуясь, как Дима встряхивает головой, словно щеночек, как небрежным жестом откидывает мокрые волосы назад.

— Не пугай меня, mi amor, — просит мягко Август, протягивая к Диме ладонь – и тот сразу плывёт ближе к мосткам.

— Прости-прости, — смеётся он, цепляясь за мостки и приподнимаясь на руках. — Давно вот так не плавал.

Тяжёлая капля срывается с его губ под своим собственным весом, бежит по подбородку и ниже, струясь ручейком, теряясь в светлых волосах пониже пупка и темноте воды – Августу кажется, что там, в глубине, точно прячется хвост. Он смотрит на Диму, как заворожённый. На слипшиеся стрелки ресниц, делающие Димин взгляд темнее, на подрагивающие в лукавой улыбке губы.

Дима красивый, как из сказки.

— Есть у вас какие-нибудь народные мифы... — Август щёлкает пальцами, пытаясь подобрать слова – все они позорно вылетают из головы, стоит посмотреть на Диму. — Like mermaids?

— Русалки, — кивает Дима, гибко поднимаясь выше – и Август, очарованный, склоняется к его лицу. — Согласно поверьям, это мёртвые девушки, которые покончили с собой, бросившись в воду, — Август вздрагивает невольно, когда ладонь Димы - мокрая, холодная, проводит по его щеке. — Их души не смогли найти покоя, поэтому они заманивают мужчин к себе в воду... — ладонь скользит выше, на затылок, зарывается в темные волосы. Дима все ближе – Август чувствует на своих губах чужое дыхание. Оно почему-то кажется холодным. — И утаскивают к себе... — под эти слова Дима вдруг тянет к себе Августа за затылок и целует. Его губы мягкие, уверенные – и Август плавится, отвечая на поцелуй.

Когда Дима отстраняется, на его губах танцует лукавая улыбка, а зелёные глаза, сейчас не скрытые извечными очками, горят каким-то неведомым Августу колдовским огнем.

Вот уж правда, русалка – такие глаза бывают только в страшных русских сказках.

— Я бы позволил тебе утянуть меня на самое дно, — искренне признается Август, следя, не отрывая взгляда, как Дима с тихим смешком отталкивается от досок и вновь ныряет в воду.

Голова кружится, как будто бы Август выпил той самой klyukovki, которую ему всё предлагал Фёдор Иванович.

Только пьян он вовсе не от алкоголя. Просто безбожно влюблён.

Август запрокидывает голову и смотрит наверх – туда, где яркими вспышками на грязно-сером небе рассыпаны звёзды. Здесь, за городом, их видно намного лучше – Август, который никогда не был в российской глубинке, который уже забыл, когда в последний раз любовался на звёзды ночью, просто замирает с лёгкой улыбкой на губах.

И Дима, вынырнувший из воды рядом с мостками, любуется Августом как в первый раз. Смотрит на то, как тёмные пряди волос ерошит ветер – извечная укладка Августа под конец дня сдавала свои позиции, и у Димы то и дело тянулись руки зарыться в идеальные кудри, растрепать их, придав всему облику Августа небрежность и лёгкость. Дима остро жалеет вдруг, что с собой не взял скетчбук – но ничего, он зарисует потом, по памяти, и на белоснежных страничках появится ещё один портрет Августа.

— Не замёрз, sunshine? — слышит Дима ласковое и, кажется, влюбляется только сильнее.

— Немного, — признаётся он, и, подтянувшись на руках, ловко запрыгивает на мостки.

Трясёт мокрыми волосами, и Август прикрывается рукой от холодных брызг.

— Подашь полотенце? — просит Дима, поёживаясь, и Август тут же встаёт под надсадный скрип досок, чтобы принести Диме полотенце и одежду. Дожидается, пока Дима как следует вытрется, передает ему рубашку и джинсы, цепляет на его переносицу очки – Дима, наконец прекращая щуриться подслеповато, благодарит улыбкой.

А потом, повесив на плечо полотенце, Август притягивает его в объятия.

— Так согреешься быстрее, — объясняет он, не обращая внимание на то, что рубашка мокнет от чужих волос.

— Не то, чтобы я замерз так сильно, но от объятий не откажусь, — смеётся Дима, утыкаясь носом в чужую грудь.

Август тёплый, как самый настоящий обогреватель. Дима с удовольствием обвивает руками чужую талию и прикрывает глаза. Ночной ветерок шелестит в кронах деревьев, с шепотом пускает рябь по воде. Август опускает голову и легко целует Диму в макушку.

Застыть бы вот так в этом мгновении, в чужих родных объятиях, вплавиться, раствориться в любви.

Раздаётся громкий шлепок, и Дима дёргается, отстраняясь.

— Verdomde muggen*… — ворчит Хольт и показывает Диме ладонь с жалкими остатками комара, который посмел покуситься на его шею (не то чтобы Дима комара не понимал, конечно, он и сам любил эту красивую шею искусать, но осуждал всё равно). Дима видит, как у основания его шеи, там, где мерцает экзоскелет, брызжут тонкие искорки тока – комары, привлечённые светом, летят прямо к Августу и сгорают от генерируемого электричества. Удобно, ничего не скажешь… — Они меня съедят, mi vida!

*("Чёртовы комары", голландский)

Дима смеётся тихо и тянет Августа прочь от озера.

— У воды их всегда больше, — объясняет он, ныряя под крону деревьев. Рука Августа в его собственной руке, пальцы переплетены – и это единственная правильная вещь в мире. — Сейчас выйдем на дорогу, и… — Дима уверенно тянет Августа по едва различимой тропинке, подныривая под разлапистые еловые ветви.

Обратно идти проще – сквозь густые деревья всё же видны бледные звёздочки фонарных столбов и свечение тусклого неба – и вскоре Август с облегчением шагает на асфальтированную дорожку (этого лесного приключения ему хватит, пожалуй, на пару лет вперёд).

— Видишь, никаких комаров, — улыбается Дима широко, указывая на тусклые фонари. — Только мотыльки ночные. Смотри, как бы на тебя не слетелись, — и он прыскает от смеха несдержанно, представляя вдруг, как мотыльки витают вокруг Августа, привлечённые мерцанием его экзоскелета – словно вокруг большого абажура. Очень красивого большого абажура.

Смех у него настолько заразительный, что Август сам улыбается невольно. У Димы смешные взъерошенные волосы, всё ещё немного мокрые после купания, чуть порозовевший нос и полурасстегнутая рубашка. Дима красивый, идеальный – Августу нестерпимо хочется его поцеловать.

И почему, собственно, он не должен этого делать?...

Их шаги лёгким шелестом гравия расходятся по пустой улице. Дима шагает по улице, что-то рассказывает увлечённо о мотыльках (“И прикинь, он как сел Верке на телефон! Как она визжала!”). Он размахивает руками, словно изображая того самого огромного мотылька, смеётся. Отголоски смеха всё ещё перезваниваются в его глазах колокольчиками, когда Август мягко перехватывает его руки, делает шаг вперёд, оттесняя Диму к машине, к которой они как раз подошли (как удобно). Дима смотрит на него с вопросом в глазах, и Август даёт ему все ответы, опускаясь к его губам.

Сминает мягко чужие губы, обнимая за талию, и Дима тянется к нему в ответ – закидывает руки на шею, цепляет ногтями короткие волосы на затылке.

Вокруг тишина – лишь стрекот сверчков и шелест листьев в кронах деревьев. Димины губы тёплые, словно не он только что плескался в лесном озере – он сам весь тёплый, как маленькое солнышко. Август мягко ведёт ладонями по чужой талии, опускает их на бёдра, прижимая к себе, и Дима выдыхает коротко в поцелуй, цепляя Августа за губу несильно.

Лёгкий укус расходится по телу искрами, и поцелуй как-то вдруг становится жарче – длинные пальцы вжимаются в Димины бёдра, а сам Дима, не отставая, прижимает Августа к себе за затылок, не давая отстраниться ни на секунду. Август почти впечатывает Диму в корпус авто, вылизывает жадно его рот, нависая сверху, и Диме кажется, что ещё немного – и его разложат прямо на капоте (не то чтобы он был бы сильно против).

— We can’t do it here*…

*("Мы не можем сделать это здесь...", английский)

— Машина ведь открыта, да?...

Произносят они в унисон, и Дима краснеет удушливо, но всё же не сдаётся – уж позориться, так до конца – и тянет Августа в машину.

Та действительно оказывается не закрыта (спасибо странной беспечности иностранцев) – Дима вталкивает Августа в салон, залезая следом, и захлопывает за ними дверь.

В салоне душно – окна были закрыты весь день, но Дима задыхается вовсе не от этого. От того, как Август сразу напористо вжимает его в дверь, как целует, заставляя дрожать в его руках. Очки давят на переносицу, и Дима срывает их резким жестом, когда горячие губы Августа проходятся от подбородка вниз до шеи, выцеловывая одному ему известный узор.

— Я не это имел в виду… когда предлагал тебе ночную прогулку… — выдыхает Дима, и Август смеётся бархатно, опаляя горячим дыханием влажную кожу.

— Ну, это ведь не первое наше свидание, mi tesoro, — горячий язык проходится по шее, срывая с Диминых губ задушенный стон, острые зубы цепляют игриво выступающие косточки ключиц. — И оно может закончиться… вполне себе закономерно.

Ловкие пальцы расстёгивают мелкие пуговички рубашки – Дима отсчитывает мысленно каждую из них, почти дрожа от нетерпения, и, когда горячая ладонь Августа наконец гладит его по груди, вновь тихо стонет.

Август с восторгом ловит каждый звук, слетающий с Диминых губ. Дима всегда был вот таким – открытым, отзывчивым, он реагировал ярко на каждое касание, каждый поцелуй. И это сводило с ума – он сводил с ума. Доводить Диму до сорванного горла, до невнятных всхлипов вместо стонов было ни с чем несравнимым удовольствием.

Правда, и смотреть на то, как Дима тщетно старается сдерживаться, было не менее приятно.

Тёплая ладонь проходится по груди, задевая напрягшиеся соски, оглаживает небрежно мышцы живота, и скользит ниже, накрывая чужую ширинку. Дима, распалённый до предела, стонет глухо, кусая губы.

— Тише, mi amor, — шепчет бархатно Август, оставляя лёгкий, почти невинный поцелуй под ключицей. — Мы же не хотим, чтобы нас услышали, правда?

И Дима кивает осоловело, Дима жмурится до звёздочек перед глазами – и вновь не может сдержать тихого стона, когда Август, легко справившись с ширинкой джинс, спускает их ниже вместе с бельём, а потом берёт его член в ладонь, сжимая так правильно и хорошо, что бёдра вскидываются сами собой в умоляющем жесте.

Шею опаляет тихий смешок.

— Всегда нравилось, как ты кричишь подо мной, mijn schatje, — большой палец невыносимо медленно потирает головку, размазывая выступившую капельку смазки. Дима и правда готов кричать – но он только вскидывает бёдра, толкаясь в чужую ладонь и сбивчиво выдыхает в сгиб локтя, прижатый к лицу.

— Жаль, что сейчас тебе придётся быть тише, — продолжает мурчать Август, спускаясь поцелуями ниже. — Но ты же умный kitten, ты справишься, верно?...

Дима чувствует себя грёбаным китайским болванчиком, когда снова кивает часто-часто, кажется, даже не осознавая до конца, что именно шепчет ему на ухо этот медовый голос.

Он бы, наверное, сейчас согласился на что угодно, хоть продать душу, только бы Август продолжал вот так сжимать его член, плавно двигая ладонью.

Тёплые губы оставляют россыпь поцелуев на груди, опускаются ниже, и... Дима распахивает глаза, выгибаясь на жёстком сидении, когда влажный язык скользит по его соску – и стонет глухо, затыкая сгибом локтя рот.

Губ Августа касается поистине кошачья улыбка, когда он отстраняется плавно и, легонько подув на влажную горошину соска, замедляет движения ладонью.

— Well... Не получ'ается, да? — цокает он мягко, поднимаясь к Диминому покрасневшему лицу. — Как же так, mi amor, мы же не можем допустить, чтобы нас услышали?..

Димины глаза искрятся возмущением, когда он убирает от лица руку и смотрит прямо на Августа, довольного как кот, объевшийся ворованной сметаны.

— Не издевайся, не сейчас, — просит Дима – голос его подрагивает безбожно – и Август, поднявшись на секунду, оставляет легкий поцелуй на его губах, чтобы всё же послушаться своего kitten. Движения ладонью становятся более резкими, колючие поцелуи пятнают грудь – завтра Дима точно найдет россыпь багровых следов на коже. Но это будет потом, а сейчас Дима впивается зубами в руку, скулит сбивчиво, толкаясь в чужую ладонь – бёдра его подрагивают, а пальцы с такой силой сжимают всё ещё сжатые в ладони очки, что дужка поскрипывает жалобно.

Дима сходит с ума от ощущений – от того, как жёсткая ладонь скользит по его члену, зная, как нужно сжать так, чтобы он выгнулся на сидении, вскидывая бёдра, от того, как Август обхватывает горячим ртом его сосок, чтобы оттянуть его легко зубами, вырывая из Димы невнятный скулёж.

И Димы не хватает надолго – он кончает с тихим всхлипом, жмурясь до звездочек в глазах.

Если бы видел, что происходит, покраснел бы до самых бровей, но Дима не видит – то, как Август с улыбкой тянет в рот перепачканные спермой пальцы.

Пара минут уходит на то, чтобы отдышаться – голова словно в тёплом мареве, и Дима не обращает внимание на легкие поцелуи Августа, на то, как мягкие темные прядки касаются его кожи – только отмечает это каким-то краешком сознания.

Наконец он отнимает руку от лица, оглядываясь осоловело.

Сжатые конвульсивно пальцы подрагивают от напряжения – Дима смотрит строго на собственную ладонь, словно не понимая, что в ней зажато, и видит очки.

О.

Они тут же отправляются в карман на двери машины – непонятно, почему он раньше их не убрал.

Август продолжает лениво выцеловывать его грудь, и Дима, наконец, со стыдом осознаёт, что тот сам так и не кончил.

— Я сейчас… погоди… сейчас… — Дима дышит тяжело, голова кругом идёт от духоты в машине, но всё-таки толкает Августа в грудь и валит на сиденья. Машина просторная, это позволяет ему, пусть и согнувшись в три погибели, но все же нависнуть над чужим пахом, спуская с бёдер брюки.

Дима не церемонится – знает, что Август возбуждён давно – оттягивает бельё ровно настолько, чтобы было удобно высвободить член и обернуть его ладонью у самого основания, проведя пару раз вверх-вниз. А затем, склонившись ниже, обхватить губами головку, проведя по ней горячим языком.

Август негромко шипит что-то на немецком, и Дима чувствует тонкие пальцы в своих волосах. Он только шире открывает рот, послушно опускаясь ниже, когда Август вскидывает бёдра и давит на его затылок.

С губ Августа срывается тихий стон, когда головка члена толкается в щеку и скользит в горло - Dimochka старательный, знает, как сделать ему хорошо. Dimochka расслабляет горло, держится крепко за бёдра, насаживаясь на член, стонет негромко, пуская по члену вибрацию. Двигает головой быстро, заставляя Августа цепляться за короткие пряди волос в тщетной попытке намотать их на руку, заставляя сходить с ума.

Август не затыкается даже сейчас – Диме вообще кажется, что концепция молчания (как, впрочем, и стыда) этому человеку незнакома. Август что-то бормочет едва слышно, перебирая Димины волосы – Дима улавливает только обрывки фраз, а понимает и того меньше.

"You have a very talented mouth"*, "Dein Mund macht mich verrückt"**, "Please, my love, un poco más fuerte"*** — голос Августа вязкий, хрипловатый, забивается в уши, заставляет кончики пальцев подрагивать от возбуждения – Дима хочет-хочет-хочет попросить его замолчать.

*("У тебя очень талантливый рот", английский)

**("Твой рот сводит меня с ума", немецкий)

***("Пожалуйста, любовь моя, немного сильнее", английский, испанский)

Да кому он врёт, его это всё тащит невероятно.

Под тихое "Holy shit, I’m cumming..." Август кончает ему в рот – Дима глотает всё и валится на его бедро с бешено колотящимся сердцем.

Экзоскелет, ярко мерцающий бирюзовым, гудит, вырабатывая электричество.

— Пойдём в дом? — предлагает Дима тихо, оставляя лёгкий поцелуй на выступающей косточке таза.

— Идём, — кивает Август, несмотря на свои слова, даже не пытаясь подняться. Тонкие пальцы продолжают перебирать ласково Димины взмокшие волосы, зачёсывают их то в одну сторону, то в другую.

Дима подняться не пытается тоже – только смотрит невидящим взглядом в лобовое стекло, где тонкой розовой полоской внизу виднеется солнце.

Вот такие они – летние белые ночи...