Лёша так и не понял, в какой момент он пришел принятию того факта, что место первой скрипки он так и не получил. Надежда на благоприятный исход, конечно, всё еще теплилась, но Лёша редко обманывал сам себя и ясно понимал, что лучше Кирилла он сыграть вряд ли сможет. Даже несмотря на то, что ошибок у того больше и играет он в своей какой-то нагловатой манере, смело перекраивая под себя любое произведение, — он очень даже неплох для «дилетанта», — это по словам Сергея Викторовича, Лёша бы сам вряд ли решился на такие суждения о другом музыканте.

Лёша никогда не сбрасывал свою ответственность на кого-либо другого — даже на ту самую, упоминаемую в бульварных романчиках своевольную судьбу, но сейчас очень хотелось попробовать — или хотя бы просто положиться на знаменитый русский авось. Но Лёша привык сам ковать свою жизнь, принимать ответственность за свои действия — причем эта привычка пошла с самого детства, когда на него свалилась смерть мамы, уход папы и негаданный «переезд» в детдом вместе с маленькой Лизой. Поэтому и сейчас, как бы не хотелось пустить все на самотек — нельзя этого делать, нельзя слабеть.

Лёша, правда, так и не понял до конца, с чем было связано такое желание — с почти проваленным прослушиванием или со скрипачом, из-за появления которого оно почти и провалилось, но разбираться в этом он точно не хотел. Легче оставить все как есть — самокопание никогда не было излюбленным занятием Лёши.

Телефон зазвенел трелью, будящей его по утрам — он специально поставил будильник, чтобы позвонить Лизе не слишком рано — потому что у них разница во времени три часа, а отвлекать сестренку — или, хуже того, разбудить её — очень не хотелось. Лёша быстро ткнул в избранный контакт и тут же приложил телефон к уху. В динамике буквально через секунду раздался чистый детский голосок, тепло согревающий сердце.

— Доброе утро, братишка!

— И тебе, бельчонок, — Лёша был бесконечно рад услышать сестренку, с которой в последнее время, увы, не удавалось не только увидеться, но и созвониться — просто потому что к концу года случаются все сессии и экзамены, к которым нужно готовиться — и часто довольно продолжительное время. — Что расскажешь?

— Ой, у нас так много всего происходит сейчас! Но сначала давай, колись, как там твое прослушивание?

— Все нормально, — поспешил заверить Лёша сестру. Грузить её не хотелось, да и он не врал — все действительно было «нормально». Не плохо, но и не хорошо. Сойдет. — Так как там у тебя в «Великой Британии»?

Долго Лизу упрашивать, конечно, не пришлось — она с детства была очень эмоциональной, так что на Лёшу почти тут же хлынул поток детских искренних восторгов. Лиза упоенно вещала о Рождестве и подготовке к нему, о своих друзьях, о том, какие подарки она им приготовила, упомянула она и о своих успехах в учебе и о том, как ее хвалят учителя, рассказала о своей принимающей семье — в которой был мальчишка ее возраста, с которым они в последнее время стали довольно тесно общаться. Лёша почувствовал себя гораздо лучше, пока слушал рассказы сестренки — она вообще всегда была на позитиве и помогала старшему брату справляться со своими трудностями — пусть даже и неосознанно.

Разговор затянулся почти на два часа — и это только потому, что Лизу куда-то позвали, а так бы они еще дольше проговорили. Зато Лёша чувствовал себя отдохнувшим и снова полным сил, словно он подпитывался от Лизы. Он, конечно, признавал, что очень сильно привязан к сестренке, но это же вполне логично и естественно, ведь она — вся его семья. И всё. На всем свете у него нет никого ближе Лизы, нет того человека, которым он бы дорожил больше, чем ею.

Как бы Лёша хотел, чтобы он смог вырваться к сестре хоть на пару дней! Но в этом году пришлось трудней — в выпускной год он предпочел сосредоточиться на учебе, а не на работе, лишь иногда перебиваясь случайными подработками. На жизнь ему вполне хватало и стипендии, плюс у него почти всегда оставались сбережения. На первом курсе, конечно, было сложнее всего — он не только учился, но и работал доставщиком, что не было привлекательным занятием. Зато потом стало легче — Сергей Викторович помог устроиться в ресторан с живой музыкой, где Лёша мог зарабатывать на любимом деле, затем его стали звать на всякие торжества. Сейчас, зимой, он стал отказываться от предложений, предпочитая готовиться к экзаменам и прослушиванию. Ради первой скрипки пришлось пожертвовать поездкой к сестре — а что получилось? Чепуха какая-то: непонятно откуда взявшийся Гречкин, не самый удачный исход прослушивания… А сейчас он вообще дошел до того, что едет на вечеринку к однокурсникам в какой-то снятый дом. И куда катится жизнь?

Войдя в здание, Лёша тут же почувствовал себя не очень уверенно и совсем уж некомфортно — потому, что кроме знакомых лиц одногруппников, тут были чуть менее знакомые однокурсники, а сверх того — совсем незнакомые личности. Не то, чтобы Лёша был социофобом, но толпы и большие скопления незнакомых людей не любил. А сейчас пьяные студенты только пугали — мало ли, что они могут вытворить. Пошарив взглядом по толпе, Лёша, к своему удивлению, обнаружил в центре комнаты самого Гречкина в компании Юры и ещё каких-то ребят. Не дав себе времени на попятную, Лёша с напускной уверенностью направился туда — считай, в самую толпу. Но одному оставаться очень не хотелось, а так будет проще, рядом со знакомыми. Лёша не так уж и часто выбирается на всякие вечеринки — да и особым желанием никогда не горел. Ему всегда больше нравились спокойные домашние посиделки — а это именно то, чего постоянно не хватало. Любой вечеринке он был предпочел просмотр фильма и обнимашки. С Лизой они такое довольно часто устраивали — и это было так уютно, так правильно, так по-семейному… Лёшу теперь, правда, временами конкретно так накрывает от ностальгии, но их разлука когда-нибудь закончится, и все станет как прежде — даже лучше.

— Лёха! — радостно протянул Юра и замахал рукой — в другой у него был зажал бокал с, видимо, алкоголем — ну а что еще студенты будут пить на своей тусовке?

Еле протиснувшись через оставшуюся — и самую тесную — часть толпы, Лёша наконец добрался до друга, ну и до Кирилла, который расслабленно восседал в кресле и почему-то выглядел хозяином этого места. Правда, насколько Лёша слышал, Гречкин вообще является частым посетителем подобных мероприятий, главным тусовщиком и душой компании. Что такой человек делает в консерватории — вопрос не из простых, но сейчас Лёше слишком лень копаться в чужом белье.

Глаза Кирилла блеснули слишком явным интересом, чтобы это можно было проигнорировать — правда, любое непонятное действие можно списать на алкоголь, которого здесь в избытке — даже в воздухе витает этот запах, хотя вечеринка только началась.

Лёша ответил ему точно таким же взглядом — мол, я понимаю, что ты непрост и хранишь свои секреты. Он был бы, конечно, не против разгадать эту загадку с кодовым названием Кирилл Гречкин, но не сегодня — и не в ближайшее время точно.

Расположившись аккурат напротив Гречкина и почти вплотную к Юре, Лёша выдохнул с еле заметным облечением. Все же в компании знакомых людей комфортнее, даже в такой непривычной обстановке.

— Какие люди в Голливуде! — усмехнулся Женя — еще один Лёшин одногруппник, который почему-то раздражал одним своим присутствием, но он хотя бы не чужой.

— И я тебя рад видеть, — хмыкает Лёша, обводя взглядом стол, загруженный кучей выпивки. Пить он сегодня точно не будет — слишком быстро пьянеет и вытворяет всякую ерунду. А опозориться перед Кириллом очень не хотелось — как потом в глаза ему смотреть? Зато сам Кирилл, видимо, в удовольствиях себе не отказывал: мало того, что в руках у него был волшебно полный стакан, так его окружили, кажется, все присутствующие — словно Гречкин был богом, спустившимся к простым смертным — хотя это, если честно, подозрительно похоже на правду.

— А давайте сыграем в бутылочку, — надув губки, предложила какая-то расфуфыренная девушка — ее Лёша видел впервые, но она ему почему-то сразу не понравилась. Наверное, своим банальным предложением, и явным подтекстом — конечно, не зря же она разместилась прямо рядом с Гречкиным. Не то чтобы Лёшу это волновало, но нужно же какую-то вежливость и тактичность иметь…

Но, на удивление и даже несмотря на банальность, идею тут же приняли во внимание и стали освобождать столик — отодвигать полные бутылки и стаканы на край, а то и спускать на пол. В будущем их точно ожидает печальная судьба — пьяные студенты точно разобьют все, что можно и даже все то, что нельзя.

Гогот и смех заполонил все вокруг, к столику стало подтягиваться все больше и больше студентов. Лёша предпринял попытку сбежать от такого вида развлечений, но Юра даже подшофе был настороже и не дал ему улизнуть от повинности, цепко схватив за рукав и потянув на себя.

Лёша оказался окончательно зажат между Юрой и Женей, а прямо напротив него пьяно ухмылялся Гречкин. Мда, хороший расклад, конечно… А народ облепил столик, бесцеремонно отодвигая соседей и плюхаясь прямо на пол. Лёша попытался сосчитать, сколько именно здесь студентов, но темнота и дым не давали такой возможности.

Громкий смех сзади отвлек на себя внимание, и момент, когда началась игра, Лёша благополучно пропустил. Незнакомые лица потянулись друг к другу, слившись в первом поцелуе, одаренные свистом и поддержкой играющих. Лёше прямо на ухо орал что-то Юра, с другой стороны гоготал Женя — кошмар, не иначе.

А бутылочка все крутилась и крутилась, образовывая новые пары целующихся. Лёша попытался забраться как можно глубже, чтобы его не заметили и вообще пропустили его ход, но Юра остался таким же внимательным и не дал слиться со спинкой дивана.

Ход, увы, дошёл и до Лёши, игнорируя его попытки избежать от игры. Чудо еще, что ни один из предыдущих игроков не дотянулся до Лёши, и, если повезет, ему выпадет лишь один ход.

Лёша обреченно наклонился и крутанул бутылочку, молясь, чтобы она вообще разбилась или, на крайний случай, указала на кого-то привлекательного. А бутылочка крутилась по-издевательски бесконечно, словно никак не решая определиться, на кого же указать. Наконец, она замедлилась, и осторожно остановилась. Лёша поднял глаза и еле сдержал смешок, выдавив из себя только ироничную улыбку.

Бутылочка указала на Леру — а из-за одинаковой фамилии и не взирая на абсолютно различную внешность их многие продолжали считать братом и сестрой. Сзади Лёша явственно услышал хрюканье Юры — он изо всех силы пытался сдержать смех, но тот все равно вырывался.

Лера скопировала его улыбку и обреченно потянулась к Лёше. Неловко выдвинувшись из захвата Жени и Юры, Лёша ткнулся на мгновение в её губы, когда неожиданно поймал взгляд Гречкина. Он смотрел прямо в его глаза так… То ли задумчиво, то ли грустно, то ли даже злобно. Будто бы… хотел оказаться на её месте? Непонятно, и Лёшу это откровенно смущало. Он, наверное, даже покраснел — впрочем, это можно списать на жару, царящую в этом помещении.

Поцелуй с Лерой прошел мимо него, и под гогот окружающих Лёша вновь забился в свой угол. Некомфортно здесь — не зря он не хотел приходить. Он бы и ушёл отсюда прямо сейчас — но не мог. Словно что-то держало его здесь.

Точнее, кто-то. Кирилл раз за разом опрокидывал в себя новую выпивку, и Лёша против воли начал беспокоиться. Хотя казалось бы — Гречкин же опытный тусовщик, не пропадет ни в коем случае.

Оставшийся круг прошёл без участия Лёши, на его радость, зато Юра часто тянулся за поцелуем новой партнерши или даже партнера. Фартовый он, что ли?

Воздух ощущался наэлектризованным и забитым запахами курева и алкоголя — настолько сильными, что даже дышать было трудно. Все пространство вокруг заполнили одни лишь пьяные люди, и стало очень неприятно. Будто все вокруг — какие-то зомби. По ушам долбили резкие звуки — музыкальному Лёше трудно было вообще назвать такое музыкой. И зачем Лёша вообще согласился сюда прийти?

К нему склонился, очевидно, пьяный Гречкин, помутневшими глазами глядя в его лицо. В ответ он с легкой ухмылкой закатил глаза и совершенно спонтанно протянул ему руку. Кирилл схватился за неё и смешно потерся щекой, будто кот. Лёша от такого зрелища не смог сдержать глупой улыбки — ну ведь точь-в-точь кот!

Вдруг мягкая хватка сменилась твердой, и Кирилл резко поднялся, потянув за собой удивленного таким поведением Лёшу. Он, на самом деле, не так уж и часто общался с пьяными людьми, хотя и вырос в детдоме. В любом случае, он покорно топал за Гречкиным, не в последнюю очередь из-за интереса: что же этот человек-загадка задумал?

Кирилл вывел его во внутренний дворик, и только тогда отпустил руку. Не сказав ни слова, он подпер спиной стену и достал пачку сигарет из кармана, тут же зажигая её и отправляя в воздух пару колечек дыма.

Лёша немного подумал и примостился рядом, с выросшим интересом глядя на парня. Сейчас Гречкин выглядел отнюдь не пьяным, даже вполне разумным и находящимся в здравом уме.

Тишину поймать было невозможно только из-за доносившихся из дома треков, но оба парня молчали, обмениваясь взглядами. Игра в гляделки словно обрела новый смысл — иначе почему казалось так важно не отводить глаз с чужих, вглядываться в помутневшую радужку, замечая все новые и новые подробности: крапинки, точки, переливы в цветах — все то, что замечаешь только при длительном зрительном контакте. А что там таится, под таким открытым взглядом, какие тайны скрывает человек напротив? Лёша пытался прочесть хоть немного, хоть капельку, чтобы понять, что в голове у Гречкина. С каждой секундой молчания он ощущал, как тонет все глубже и глубже, а пути назад обрываются, отрезаются без надежды на восстановление.

— Да к черту это все, — вдруг шепчет Кирилл, отбрасывая сигарету куда-то в снег, и, рывком прижав Лёшу к стене, ни дав ни секунды на раздумья, впечатывается в чужие губы, сминает, грубо прорывая пару десятков барьеров. Где-то далеко у Лёши вспыхивает мысль о том, что неправильно целоваться с парнями в первый же день знакомства, да и вообще целоваться с парнями тоже неправильно, но он их решительно отбрасывает ещё дальше. Сейчас мысли не нужны вообще, их легче отпустить — а вот Кирилла окончательно впустить, ощущая во рту чужой язык и горький привкус сигарет. И одновременно с тем какую-то незнакомую сладость — Лёша почему-то и до этого был уверен, что Кирилл на самом деле сладкий-сладкий, почти как сахарная вата, а теперь убедился в этом, впитывая приторно-отравляющий вкус. Кирилл целовался неистово, страстно, почти грубо, будто в первый и последний раз позволил себе такую слабость. Лёша таял, принимал его и отдавался весь, даже не ощущая мороза на улице — его согревало пытающееся вырваться из грудной клетки сердце. Он неосознанно прижимал Кирилла за шею все ближе и ближе, будто пытаясь слиться в одно целое и никогда не отпускать.

А внутри разливалось тепло, и вместе с ним полилась какая-то своя мелодия, чистая и настолько идеальная, что завороженный Лёша и не пытался вести счет времени, он просто влился в момент и хотел растянуть его на долгое время. Он бы мог все закончить, но зачем? Зачем, если все как-то само собой встало на места, показывая, как должно быть? Зачем, если сейчас внутри него самого играет та самая музыка, что он так давно хотел услышать? Она играет, льется, переливается и тянется, следуя за поворотами души. Если бы Лёша задался целью достичь нирваны, то сейчас она была стопроцентно выполнена.

Кирилл медленно отстранился, тяжело дыша. У обоих щеки пылали, грудь вздымалась от рваных вдохов. Глаза в глаза, улыбка в улыбку. Это ощущалось молча, в жестах, в робких прикосновениях. Лёшины руки все также лежали на шее Кирилла, а пальцы поднимались выше, подбираясь к коротким прядкам сзади, словно задались целью пересчитать каждую. Кирилл несмело приобнял Лёшу, а потом доверчиво положил голову на ему на плечо и облегченно выдохнул, словно освободившись от тяжелого груза.

Казалось, чувства вспыхнули из ниоткуда, как лавина, сгребая и подминая под себя все остальное, такое совсем неважное сейчас. Словно они и не соперники на первую скрипку, а просто люди, встретившиеся волей случая, столкнувшиеся в одинаковой толпе. И это было настолько правильно, что становилось вновь тепло и уютно. И вот так бы провести вечность, не отвлекаясь ни на что больше — лишь мягкие объятия, укутывающие пуховым одеялом обостренных эмоций.

Но ведь Лёша не хотел такого, не хотел отвлекаться, не хотел чувствовать эти… дурацкие чувства. Но отказаться от такого невозможно — а вдруг больше не будет шанса? Вдруг это одноразовая акция, подаренная расщедрившейся жизнью? Вдруг он потом будет жалеть, что не пошел на это?

А если он потом будет жалеть, что пошел? Если все это — ошибка, и Кирилл просто хочет отвлечь его от работы, увлечь, чтобы он провалился? А это — гнусный и нечестный план? Что тогда?

— О чем задумался? — наконец подал голос Кирилл, не поднимая головы с Лёшиного плеча. Лёша даже вздрогнул и вопросительно скосил глаза на него.

Кирилл с обреченным вздохом отстранился.

— Можно ничего не объяснять? — он глядел так, словно от этого зависит его судьба — почти жалобно.

И Лёша вдруг с пугающей четкостью осознал, что позволил бы ему что угодно. Буквально всё. Но он просто кивнул, вновь привлекая его к себе и отпуская мысли. Пусть будет так, как есть. В этих хрупких хрустальных объятиях, казалось, заключен весь смысл жизни. И это пугало, но манило, так манило, что хотелось просто сорваться со своего настроенного жизненного пути и пустить все на самотек. Но нельзя. Нельзя же?

— А скоро Новый Год, — протянул задумчиво Кирилл прямо в Лёшино плечо. И они вновь замолчали, снедаемые своими мыслями.

И все-таки со своим соперником на первую скрипку так себя вести не стоит. И Лёша бы хотел сейчас отстраниться, высказаться, но было страшно. Что, если Кириллу будет больно из-за его решения? Что, если ему самому будет больно? Да и вообще, что между ними происходит? Лёша еле сдержал на кончике языка не заданный вопрос, вспомнив о просьбе.

И рушить хрупкое очарование затихшего Кирилла и мрачной зимней обстановки тоже не хотелось. Вот так, когда в шею — еле ощущаемое горячее дыхание, а в глаза — колючий зимний ветер, вот так — хорошо. Пусть неправильно и нелогично, но до дрожи замечательно.

— Давай сбежим, — вдруг предложил Кирилл, с сожалением отстранившись и оставив лишь фантомное дыхание в шею.

Лёша не стал спрашивать, куда и когда, а просто кивнул. Кирилл расплылся в широкой улыбке, растрепал волосы Лёши таким привычным жестом, что Лёша пару секунд постоял, улыбаясь в темноту, и только потом проследовал за Гречкиным.

Дальнейшие события превратились в вереницу счастливых картинок: вот они крадутся по дому, чтобы не привлечь внимание студентов; вот они валяются в снегу, просто потому что Кириллу приспичило «искупаться», и хохочут во все горло; вот они едут на метро, потому что захотелось, и барабанят пальцами мелодии, угадывая их; вот они выбирают ёлку, потому что Лёша проговорился, что не успел её купить; вот они лепят снеговика в чужом дворе, а потом греют руки друг друга под куртками — и всё это под аккомпанемент бесконечных душевных разговоров, в которых Кир открывается с новых сторон, где он оказывается не таким, каков его образ в соцсетях. Он любит кошек, комедии, рок, персиковый рулет и комиксы. И скрипку тоже любит. И вообще он хороший и сказочный. Не идеальный — идеальных людей вообще не существует — но его недостатки Лёше искренне нравится.

И поцелуй на прощание, уже под утро, такой невинный и нежный, Лёше тоже очень нравится. И махать Киру, пока тот не скроется из поля зрения, тоже.

Только вот отвлекаться от учебы Лёше не нравится. Ну и не спать всю ночь тоже такая себе идея, потому что прямо сейчас он чувствует себя уставшим. Зато до одури счастливым.

После этого недели полетели как дни, и всегда по-разному. Неизменными были только скрипка, звонки Лизе и присутствие Кирилла. И музыка. Музыка была постоянно — в скрипичных мотивах, в напевах Кирилла, в шуме метели, в бешеном стуке сердец. А все остальное… Оказалось, что можно вполне успешно совмещать игру на скрипке, учебу, подготовку к экзамена и развлечения. И чувствовать себя при этом отдохнувшим и удивительно живым.

Вот и сегодня Кирилл после трехчасовой репетиции потащил их на каток. Просто Лёша признался, что с катанием по ледяной корке у него не задалось, и парень задался целью показать все прелести это зимнего развлечения.

Кирилл придирчиво выбирал коньки, пока Лёша соображал, как он умудрился вляпаться в такую историю. Вроде все шло же как обычно, и тут — бах, как наваждение, свалилась на его голову вот эта вот крашеная макушка. Не то, чтобы Лёша прям сильно возражал, но разрушение собственных убеждений было слегка болезненно. Впрочем, удовольствие от времени, проведенного с Киром, перевешивало, пожалуй, все недостатки.

Они, правда, так и не обсудили свои взаимоотношения. Лёша не знал, кто Кир для него. Друг? Но друзья разве целуются и ловят постоянно пристальные, теплые даже в зиму взгляды? Парень? Но парочки же стремятся показать, что они вместе, говорят о любви, покупают всякие парные приколюшки, разве нет?

С одной стороны, Лёша бы хотел знать точно, что между ними. Он любил определенность, стабильность, уверенность в завтрашнем дне. И вписывать факты в свою картину мира тоже любил. Но с другой стороны… Что, если он сам надумал, что между ними что-то есть, а на самом деле для Кирилла это в порядке вещей — вот так вот носиться с новым знакомым, целоваться и широко улыбаться в ответ на любое действие? Что, если Лёша просто видит то, что хочет?

— Если ты не хочешь сам надевать коньки, их надену тебе я, — заявил Кирилл с улыбкой, глядя, как Лёша трясет головой в попытке вывернуться из своих мыслей. В руках он держит две пары коньков, а слова с делом у него не расходятся — он опускается на колени перед сидящим Лёшей и тянется к его ботинкам. Лёша издаёт возмущённо-смущенный писк и уворачивается.

— Я сам, — и почему-то краснеет, путаясь в шнурках, чувствуя по-доброму снисходительную улыбку Кира.

Наконец обувшись, они выходят на каток. Кир аккуратно придерживает совершенно неуклюжего здесь Лёшу и только посмеивается. А Лёша чувствует, как от тёплой руки на его талии колючими искорками расходится тепло. И скручивается где-то ближе к горлу, лишая возможности связно изъясняться.

Кирилл что-то говорит про катание, коньки и как на них держаться, и Лёша рад бы его внимательно слушать — но он может слышать только мурчащий, теплый голос и тонуть в глазах напротив. Он, кажется, заболел в эту зиму отнюдь не ангиной, как обычно бывало. И лекарства от такой болезни тоже не существует.

Вдруг Кирилл смеётся и наклоняется к нему, тепло чмокая в замерзший нос, и Лёша в стотысячный раз за вечер краснеет и глупо улыбается.

— Ты хоть что-то запомнил из того, что я говорил? — он улыбается, и в уголках губ притаились смешинки, почти искрящиеся на уходящем солнце. Лёша помотал головой, вырвав смех из Кирилла. — Лады, я и так всегда больше любил практику, чем теорию, — он заговорщицки подмигнул и вдруг покатился вперед, ухватив Лёшу за руку и потянув за собой.

Не то чтобы практика совсем уж не работала, но Лёша от неожиданности попытался идти и ожидаемо запутался в ногах. И, конечно, свалился прямо на колючий лед — хорошо хоть не головой — но в падение умудрился затащить и Кира. И вот так — лежа на льду, придавленный Гречкиным и глядя прямо в темное, облачное и хмурое небо — Лёша понял, что счастлив. Действительно счастлив на всю тысячу процентов, и от этого выпирающего счастья хотелось кричать — или хотя бы смеяться, да даже плакать — просто хоть как-то поделиться с миром своим оглушительным счастьем. Потому что одно хрупкое человеческое тело столько не вынесет.

Столкнувшись с взглядом теплых глаз напротив, таких близких-близких, Лёша совершенно спонтанно потянулся вперед и от души укусил холодный нос Кира, получив в ответ недоуменный взгляд и фырканье, сорвавшееся на откровенный смех дуэтом.

И еле прикусил язык, чтобы не дать глупым словам сорваться, запутав ситуацию в ещё один клубок сверху.

Н е л ь з я.

Вместо этого он попытался встать ещё раз, опираясь на бодро вскочившего Кира, до сих пор фыркающего и наигранно обиженно потирающего кончик носа.

— Прости, — все же счёл нужным извиниться Лёша. Кир в ответ лишь с улыбкой мотнул головой и мягко схватил его за обе руки.

— Будем менять тактику, — фыркнул он и плавно поехал спиной вперёд, не отрывая взгляда от Лёши, будто был готов в любой момент схватить его и не дать упасть. И от такого пристально-заботливого взгляда в горле завязывался ком из щемящей нежности, мешающий говорить. А где-то в груди просыпалось доверие, уверенно засыпанное снегом много-много лет назад, отряхивалось от холодных колючек и вытягивало мордочку прямо в сторону Кира.

И Лёша, ведомый Кириллом, по инерции двинулся вперед, не шевелясь и только глупо улыбаясь в ответ.

— У тебя получается! — по-детски восторженно воскликнул Кир и заулыбался ещё шире, словно такое вообще возможно.

За все три часа, что они провели на катке, Лёша успел превратиться из новичка в профессионального фигуриста — ну, это по его ощущениям. Рассекать твердый лед, держась за теплую даже без перчаток Кирину ладонь, оказалось слишком правильно. И даже не особо любимый Лёшей кофе показался просто райским напитком.

Вляпался Лёша уж просто очень основательно: погряз в Кирилле по уши, не замечая ничего вокруг. Просто вот он — такой теплый, солнечный, близкий-близкий настолько, что можно пересчитать пушистые ресницы. И как можно оторвать взгляд, как можно обратить внимание на что-то еще?

Даже скрипка теперь прочно связана с Киром. Каждый раз, когда Лёша поднимает смычок и начинает вылеплять мелодию, перед глазами стоит Он. Впечатался под веки, проник под кожу — и не вытравишь, не выгонишь его оттуда.

А пугало то, что Лёша совершенно не возражал. Свои рассуждения насчёт отношений он теперь вспоминал с усмешкой. Разве можно отказаться от такого ослепительного, всепоглощающего счастья? Разве можно теперь представить жизнь без Кира?

Дня икс, итогового прослушивания сюиты, Лёша ждал с воодушевлением и страхом одновременно. Он, конечно, усердно готовился: вызубрил партию наизусть, регулярно ходил на репетиции и изо всех сил старался не отвлекаться на Кирилла, который завёл новую привычку посещать репетиции очно. Нетрудно догадаться, из-за кого, но на прямой вопрос Лёша так и не решился.

Правда, сам Кирилл день ото дня казался все задумчивее и грустнее. Лёша замечал это, но решил, что можно списать эти эмоции на грядущее прослушивание. Ему и самому не хотелось, чтобы выбирали из них двоих, он не хотел ни своего проигрыша, ни проигрыша Кирилла. Но для себя он поставил четкую установку: сделать все, что он может, лучше, чем было когда-либо. Часть Леши все-таки относилась к соревнованию с азартом. Он осознавал, что Кирилл имеет высокие шансы, но просто так сдаваться и проигрывать не собирался. Да и сам факт, что в случае проигрыша не будет насмешек, все же грел сердце.

Лёша пытался не задумываться, как его поражение отразится на его будущей карьере, и иногда все-таки погружался в борьбу с совестью, вопившей, что такие недоотношения пагубно сказываются на всем его будущем, что он расслабляется и ведёт себя очень неосмотрительно и глупо. Пару раз он решительно готовился прекратить общение, но, стоило только увидеть Кирилла, все его намерения выветривались из головы и он нырял в это безумие, обещая себе, что это точно в последний раз.

А потому, когда день икс все же наступил, Лёша встретил его во всеоружии с пальцами, выучившими партию наизусть, и головой, раздираемой противоречиями надвое. И как можно было так вляпаться?